Как и предполагалось, в организме начались аутоиммунные процессы. Когда уже запрещено все остальное, запретитель не в силах остановиться, начинает запрещать сам себя. Упразднив атеизм, они принимаются за веру.

Почему это так? Потому что запретительство и есть аутоиммунный процесс. Любой тоталитаризм по сути своей – упроститель, конкурентной борьбы он не выдерживает, победителей назначает, дискуссии не выносит. Когда в парламенте запрещены все дискуссии по сущностным вопросам, ЛДПР вынуждена ссориться с «Единой Россией», ибо скандалить надо, это у них в крови, а не с кем. И вот Жириновский орет на Роднину и сравнивает «Единую Россию» с США, тоже желающими все подмять под себя. Судья, привыкшая штамповать запреты, тщится запретить уже и комментарии к Корану – книгу «Мольба к Богу». И когда Рамзан Кадыров начинает протестовать, я первый раз в жизни должен категорически согласиться с ним: нельзя запрещать сакральные тексты. Да, если честно, и никакие другие тексты. Тут уже совершенно прав Максим Шевченко: мысль вообще запретить нельзя. И печатное слово лучше не трогать. Потому что по этому пути можно далеко зайти.

«Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень» – это экстремизм или как? Есть, конечно, позднейшие толкования этого текста: имеются в виду бесы, это с ними надо так поступать, а не с младенцами; но толкования эти произвольны и, главное, никак не умаляют силы самого псалма. А сила эта связана с тем, что сочинялись псалмы в неполиткорректные времена, и слово Божие – равно как и дела Божии – не считается с приличиями. Ибо у Бога приличия свои. Те, кто и Христа желал бы видеть смиренным пацифистом, многие столетия пытаются истолковать слова «Не мир пришел я принести, но меч» в духе опять же борьбы со всем плохим за все хорошее, но история христианства – никак не история мирного сосуществования и кроткого всеприятия. Библия и Коран – великие литературные памятники, но таковыми их делает именно накал страсти.

Достоевский, которого Невзоров вполне справедливо называет одним из идеологов русского нацизма, был все-таки пророчески прав, когда в любимом своем сочинении – поэме Ивана Карамазова о Великом инквизиторе – предсказал, что инквизиция обязана будет запретить, а то и снова казнить Христа. Современная российская церковь борется с любыми проявлениями свободомыслия, но здесь, кажется, обречена стать союзником свободной мысли и даже сторонницей бесцензурной прессы, поскольку почти все слова Христа могут и должны дестабилизировать общество. Господь, надо сказать, вообще не стабилизатор. Он заботится о развитии, а какое же развитие в условиях тотального запрета?

Лично мне все происходящее очень нравится, поскольку демонстрирует обреченность любой цензуры, во-первых, и всякого упростительства, во-вторых. А приятней всего то, что в этой ситуации наши запретители столкнулись не с какими-то жалкими правозащитниками, ни на что не годными, кроме как стоять с плакатиками, а с силой куда более грозной, простите за невольный каламбур. Рамзан Кадыров у нас пассионарий, он не позволит оскорблять Коран, честно назовет судей шайтанами – и кто бы усомнился! – и пообещает разобраться с ними лично. И ведь разберется.

А если Рамзану Кадырову можно защищать Коран, то, глядишь, и православным станет можно защищать христианство? То, настоящее, не огосударствленное, то, в котором кесарю кесарево, а Богу Богово, в котором нет ни эллина, ни иудея, а потому ставить его на службу национализму кощунственно. Может, нам можно будет изгонять торгующих из храма? Указывать богатым на их истинное место? Даже, страшно сказать, цитировать послание к коринфянам: «нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем»?! Ведь это прямым текстом манифест пятой колонны – но что есть христианство, как не пятая колонна истины в мире непобедимого, казалось бы, Рима? И где теперь тот Рим? Ты победил, Галилеянин!

А от разрешения богослужебных книг – ведь можно же, правда? Ведь Бога-то еще пока не запретили? – всего шаг до свободы художественной литературы. До упразднения цензурных барьеров. До разрешения свободно перепечатывать и читать исторические документы. Потому что любая литература несет в себе соблазн – и нужна как раз для того, чтобы побеждать этот соблазн сначала в литературе, а только потом в жизни.

Почему бы нам не вспоминать почаще о том, что христианство вообще-то – религия экстремальная, действующая на переднем крае жизни, предполагающая самурайский кодекс самопожертвования, религия, презирающая выживание и утверждающая бесстрашие!

Почему бы нам не вспомнить о том, что подлинные библейские тексты – учебник нонконформизма? Мы ведь веруем в Христа, а не в Чаплина, и именно христианские, а не чаплинианские тексты руководят нами в жизни и в смерти. Почему бы не найти в религии подлинного нашего союзника в борьбе за свободу, чистоту, справедливость – потому что лучших союзников, чем евангелисты, у нас на этом пути нет? «Стыдно и позорно», цитируя все тех же «Карамазовых», что мусульмане вступились за свои священные тексты – а мы позволяем извращать их, спекулировать ими, отступаться от них в повседневной практике! И не стыдно ли нам, что множество катехизаторов, богословов, мыслителей сегодня, по сути, запрещены или по крайней мере вынуждены молчать? Ведь христианство – это вовсе не опора тирании. Это утверждение достоинства и надежды, а не гнета и фальшивого благолепия. Так что современная российская цензура, судебная власть и пропаганда находятся в шаге от того, чтобы в очередной раз запретить Бога…

Но Бог-то не правозащитник, вот в чем штука. Он с плакатиками стоять не будет. Он поищет поищет-праведника в Содоме и, не найдя его, возьмет да и прихлопнет всю эту музыку.