«Мы смотрим друг другу прямо в глаза – и мне показалось, что он только что моргнул».

Эту фразу госсекретаря Дина Раска, сказанную в разгар Карибского кризиса, часто цитировали зимой прошлого года, когда после отказа стран НАТО от предложенного Москвой плана по формированию новой системы безопасности в Европе на западных границах России начали скапливаться войска. Вопреки ожиданиям ни президент Владимир Путин, ни украинские руководители, ни их западные покровители не моргнули, и 24 февраля заговорили пушки.

В последнее время о Карибском кризисе вновь много говорят. На сей раз – в связи с ситуацией на фронте: российские войска, понесшие в хаосе первой фазы конфликта сравнительно большие потери, но сумевшие тем не менее занять значительные территории на востоке и юге Украины, утратили инициативу. А украинские вооруженные силы перешли в контрнаступление, при помощи превосходства в живой силе продавливая редкие российские боевые порядки. Парировать это наступление можно, лишь кардинально изменив сам формат военной операции: либо путем мобилизации создать достаточную для обороны (и в перспективе наступления) плотность войск на фронте, либо задействовав более разрушительное оружие. В телеграм-каналах, газетах и на ТВ заговорили о тактическом ядерном оружии (ЯО), якобы способном переломить ход операции без ввода новых сил.

Презумпция великой державы

Российское руководство выбрало в итоге первый вариант, но разговоры о применении тактического, а то и стратегического ЯО не смолкают. Зарубежная пресса также все чаще с тревогой пишет, что Москва якобы всерьез рассматривает возможность применения тактического ядерного оружия по боевым порядкам украинских войск или по объектам инфраструктуры. Эта обеспокоенность понятна: нет гарантии, что применение тактического ЯО не запустит спираль эскалации, которая приведет в итоге к полномасштабной ядерной войне.

Один раз человечество уже подходило к этой грани – ровно 60 лет назад, в октябре 1962-го.

Как все начиналось

Карибский кризис стал результатом стечения многих обстоятельств и совпадения множества процессов, и каждый из них делал столкновение все более вероятным. Ключевым фактором была холодная война, причем обе стороны в тот момент пытались проводить наступательную стратегию. Советский Союз помогал социалистам различного толка, бравшим власть в той или иной стране. Америка, в свою очередь, поддерживала дружественные ей режимы, которые зачастую записывались в «демократические» просто из-за их антисоветских взглядов. При этом обе сверхдержавы успешно решали задачу демонтажа старой мировой системы, способствуя распаду европейских колониальных империй. Этот процесс влек за собой множество рисков, в первую очередь для США, одной рукой поддерживавших деколонизацию в Азии и Африке, а другой – диктатуры на своем заднем дворе, в Латинской Америке, тех самых пресловутых «наших сукиных детей».

История конфликтов Москвы и Вашингтона в Латинской Америке

Свержение одного из них, диктатора Кубы Фульхенсио Батисты, в 1959-м вызвало в Вашингтоне понятное недовольство. Прибывшему в США с визитом главе повстанцев Фиделю Кастро передали, что президент Эйзенхауэр очень занят и принять его не сможет. Фидель, и без того симпатизировавший социалистам, после этого начал дрейфовать влево всё быстрее, национализировав основные промышленные и инфраструктурные предприятия, многие из которых принадлежали американцам. Вашингтон в ответ прекратил закупки кубинского сахара-сырца и поставки нефти, объявив экономическую блокаду острова, и принялся поддерживать партизанское контрреволюционное движение на Кубе, готовя интервенцию, чтобы свергнуть режим Кастро. У Фиделя не оставалось другого выхода, кроме как обратиться к СССР. Товарищи в Москве протянули руку далекому другу: Союз скупал сахар, помогая экономике Острова свободы держаться на плаву, и поставлял Гаване нефть, а советские специалисты создавали на Кубе тяжелую промышленность – необходимый базис самостоятельной индустриальной экономики. Заодно Москва подбрасывала союзнику вооружение – оно очень пригодилось, когда в апреле 1961-го американцы попытались высадить в Заливе Свиней десант, сформированный из кубинских эмигрантов. Эта операция закончилась полным провалом, но Кастро осознал: выживание его режима зависит от крепости связей с Москвой.

Операция «Анадырь»

Помимо идеологических и геополитических соображений советское руководство заботили вопросы безопасности. К началу 1960-х Союз критически отставал от Штатов в области ядерного оружия, причем по всем направлениям. И СССР, и США разместили в Европе баллистические ракеты средней дальности. Однако советские ракеты типа Р-5 могли долететь до европейских столиц, но не до Вашингтона, зато американские «Торы» и «Юпитеры» могли нанести удары по советской территории. Мобильные «Юпитеры» в Турции, на развертывание которых требовалось около 15 минут, особенно беспокоили Москву.

Парировать это географическое неудобство СССР теоретически мог бы при помощи стратегического ЯО, но с ним дело обстояло еще хуже: против 6 тысяч американских боеголовок, для доставки которых к цели у США имелся флот стратегических бомбардировщиков и отработанные межконтинентальные баллистические ракеты, у Союза имелось только 300 боеголовок, а средства доставки по всем параметрам уступали американским. Хрущев придумал, как справиться с этой проблемой. Он решил развернуть советские ракеты средней дальности на Кубе – так же, как американцы разместили свои ракеты в Турции. К тому же Кастро постоянно просил об увеличении советского присутствия и намекал, что в противном случае может наладить контакт с Китаем. Правда, вряд ли Фидель предполагал, что присутствие будет именно таким. Но надо отдать команданте должное: он попросил всего сутки на консультацию с соратниками, после чего сказал «да».

План размещения ракет на Кубе разрабатывался в спешке. На Остров свободы предполагалось перебросить 40 ракет – 24 Р-12 (радиус действия 2 тыс. км) и 16 Р-14 (4 тыс. км), – а также силы прикрытия: вертолеты, самолеты, тактические и зенитные ракетные комплексы, мотострелковые полки и танковые батальоны, крейсеры, эсминцы, ракетные катера и подводные лодки. Командовать этой группировкой был назначен герой войны Исса Плиев. Операция получила название «Анадырь», чтобы сбить с толку американскую разведку. Всему личному составу объясняли, что войска перебрасывают на Чукотку, всем выдали лыжи, в ожидании разгрузки в портах стояли вагоны с зимней униформой. Капитаны кораблей и судов получили конверты, которые они вскрыли только после выхода в море – и с изумлением увидели, что на самом деле им надлежит следовать на Кубу.

Первое судно с солдатами вышло из порта 10 июля, а уже 14 октября на Кубу были доставлены все ракеты Р-12, ядерные боеголовки к ним и к Р-14 и большая часть контингента. Разумеется, не заметить эту армаду американцы не могли: их самолеты кружили над советскими судами, фотографируя их, а корабли береговой обороны регулярно запрашивали информацию о характере груза. Но вплоть до середины октября президент Кеннеди и большинство его советников считали, что СССР размещает на острове лишь оборонительное вооружение. Только 15-го числа специалисты ЦРУ, изучив снимки, сделанные с разведывательного U-2, обнаружили на них позиции ракет Р-12.

Выбор президента, выбор генсека

Советники Кеннеди предложили ему шесть вариантов действий: не делать ничего; попытаться тайно договориться с Кастро, угрожая ему вторжением; надавить на СССР дипломатически; сейчас же нанести точечные удары по позициям ракет; организовать полномасштабную десантную операцию с участием обычных вооружений; ввести морскую блокаду. Первые четыре варианта были отвергнуты почти сразу, в отношении двух оставшихся мнения разделились: военные в основном выступали за скорейшее вторжение, чтобы не дать Советам времени полностью развернуть группировку. Их поддержали Конгресс и Сенат, разрешившие использовать американские вооруженные силы против Кубы.

Как военные понимают «неприемлемый ущерб» в ядерном конфликте

Другая группа советников Кеннеди и он сам считали, что в таких делах нужно быть максимально осторожным – если США начнут вторжение, то СССР может нанести контрудар в другой точке, например, в Берлине. Кеннеди даже не подозревал, насколько он был прав: американская разведка не знала, что в составе группировки на Кубе находятся тактические ядерные ракеты, а размещенные на острове фронтовые бомбардировщики Ил-28 несут ядерные бомбы, – таким образом, стоило американскому десанту высадиться на Кубе, и он попал бы под ядерный удар. В итоге победила точка зрения министра обороны Макнамары: операцию отложить и сосредоточиться на военно-морской блокаде. Правда, легальных оснований для введения блокады у американцев не было: Куба и СССР были суверенными государствами, так что могли размещать ракеты, где им вздумается, а блокаду счесть актом войны. В итоге вместо блокады американцы объявили карантин, установив запретную зону в 500 морских миль. Хрущев в ответ заявил, что советские суда и корабли законность карантина не признают и для досмотра останавливаться не будут.

В ночь перед установлением карантина, 23 октября, брат президента Роберт Кеннеди навестил советского посла Добрынина. Тот заявил, что советские суда получили строгий приказ – не выполнять незаконных требований об остановке и досмотре. Уходя, Кеннеди сказал: «Не знаю, чем всё это кончится, но мы намерены остановить ваши суда». На момент введения карантина на Кубу шли 30 судов, включая одно с грузом ядерных боеголовок, плюс четыре подводные лодки. Москва развернула большинство из них домой, но подводные лодки и четыре судна, везущие ракеты Р-14, двигались прежним курсом. Одновременно силы ОВД были приведены в состояние боевой готовности, увольнения отменены, демобилизация отложена.

Все последующие дни мир балансировал на грани катастрофы. Пока советские корабли и суда шли к Кубе, лидеры СССР и США обменивались резкими посланиями, обвиняя друг друга в безответственном поведении. 25 октября в Совбезе ООН американский представитель потребовал от советского постпреда Зорина прямо сказать, есть ли на Кубе советские ракеты: «Не нужен перевод, просто ответьте: да или нет?» Зорин, который понятия не имел о ракетах, заявил, что отвечать на вопрос, заданный в таком тоне, не намерен. И сразу же после этого постпред США Стивенсон продемонстрировал увеличенные снимки позиций советских ракет на Кубе.

Ситуация накалилась до предела, и Хрущев сделал первый шаг к примирению, предложив схему: СССР выводит ракеты, а США отказываются от планов вторжения на Кубу. Позднее добавилось еще одно условие – вывести ракеты «Юпитер» из Турции. Канал связи между президентом и генсеком был установлен через резидентуру КГБ в Вашингтоне и журналиста Джона Скали. Меж тем с Кубы в Кремль шли тревожные сообщения. Кастро, не доверявший американцам, был уверен, что вторжение начнется с часу на час, и требовал от Хрущева нанести превентивный ядерный удар по Соединенным Штатам.

«Я не знал, наступит ли завтра»

27 октября советский расчет С-75 заметил подлетающий к Кубе американский самолет-разведчик U-2. Заместитель Плиева по боевой подготовке генерал Гарбуз отдал приказ уничтожить самолет-нарушитель. U-2 был сбит ракетой, а управлявший им майор Андерсен погиб. В тот же день американцы заставили всплыть две советские подлодки, а на Чукотке произошел еще один опасный инцидент – U-2 по ошибке вторгся в советское воздушное пространство. Там, к счастью, обошлось без стрельбы, но после этого все полеты U-2 были временно прекращены.

День 27 октября 1962 года получил название «черная суббота»: мир оказался на грани ядерной войны. «Я не был уверен, проснемся ли мы завтра утром», – признавал потом шеф Пентагона Макнамара. Военные давили на Кеннеди, требуя ударить по Кубе, «пока не стало слишком поздно». В этой ситуации Роберт Кеннеди встретился с советским послом Добрыниным и выложил все карты на стол: Белый дом опасается, что ситуация вот-вот выйдет из-под контроля, и готов принять предложения советской стороны (при этом американцы учитывали, что «Юпитеры» в Турции все равно скоро устареют, так что особой необходимости держаться за них не было). Утром 28 октября в Кремле получили сообщение от Кеннеди: США согласны дать гарантии ненападения на Кубу и снять карантин в обмен на вывод советских ракет. Ответ требовалось дать как можно быстрее, и Хрущев согласился. Плиеву было запрещено использовать зенитные ракеты против американских самолетов-разведчиков, отдан приказ начать демонтаж стартовых площадок Р-12. Чтобы как можно быстрее покончить с кризисом, ответ Хрущева транслировали по радио.

Изучение многочисленных советских и американских источников, посвященных кризису, оставляет тягостное впечатление: обе стороны просто не понимали друг друга. Если Хрущев изначально рассматривал Кеннеди как человека нерешительного и был готов в случае его отступления разменять ракеты на разрешение берлинского вопроса, то как минимум часть американской верхушки воспринимала ситуацию, как сцену из вестерна, пытаясь не упустить момент, когда противник потянется за револьвером.

Не проявлять «козлиную мудрость»

Обе стороны выполнили свои обязательства: блокада Кубы была снята, а советские ракеты вывезены обратно в Союз. И Москва, и Вашингтон объявили о своем успехе, хотя недовольных по обе стороны Атлантики хватало. Советские «ястребы» критиковали Хрущева за чрезмерную уступчивость. Турки были недовольны тем, что американцы проигнорировали их многочисленные просьбы не убирать ракеты. Кастро, с которым Москва даже не удосужилась проконсультироваться, считал все произошедшее предательством. А начштаба ВВС США Лемей заявил: Карибский кризис стал «худшим поражением в американской истории». Думается, что лучше всего ситуацию описал сам Хрущев на ноябрьском пленуме 1962-го: «Если бы мы не уступили, может быть, Америка больше уступила? Может быть, и так. Но это могло быть похоже на детскую сказку, когда два козла встретились на перекладине перед пропастью. Они проявили козлиную мудрость, и оба упали в пропасть».

По итогу кризиса между Москвой и Вашингтоном была установлена прямая телефонная линия – чтобы, если мир вновь окажется на пороге катастрофы, они могли без задержек общаться друг с другом. И в СССР, и в США стало набирать силу движение за мир и разоружение, а в академических и экспертных кругах вырос интерес к реальным мотивам решений, принимаемых противоположной стороной, и стратегической культуре, определяющей грань между допустимым и недопустимым. При этом все сделанные сторонами уступки очень быстро обесценились: началось активное развитие ракет морского базирования и межконтинентальных ракет, и потенциальное наличие советских ракет на Кубе или американских в Турции уже не играло никакой роли.

Те, кто пережил Карибский кризис, навсегда запомнили пугающее ощущение: завтра может и не наступить. Это поколение почти ушло и вскоре уйдет окончательно; пришедшие ему на смену эксперты и исследователи рассуждают о возможности применения ядерного оружия – от тактического до стратегического – не только буднично, но и с некоторым вызовом.

Так как Московский договор 1963 года, запрещающий испытания ЯО, не позволяет наглядно продемонстрировать последствия ядерного удара, выводы приходится извлекать из прошлого. Карибский кризис хорошо для этого подходит: там и дерзкая операция, позволившая перевернуть геополитическую шахматную доску, и понимание того, что бывают ситуации, когда лучше отступить, поскольку упорное следование своей линии будет означать в итоге в разы более тяжелые потери, и демонстрация того, что технический прогресс за несколько лет может обесценить позиции, казавшиеся критически важными. Но главный урок кризиса – мир может оказаться на грани катастрофы просто потому, что одна сторона пытается рассматривать действия другой через собственные, зачастую ошибочные представления о ее мотивах и движущих силах. Жизнь в воображаемом мире может обернуться реальным ядерным апокалипсисом.