Процесс этот иногда замедляется, но само жужжание банковского улья не прекращается в новой России вот уже больше двадцати лет.

Старая экономическая наука, не вполне еще оторвавшаяся от морали, любила аллегорию. Английский экономист XVIII века Бернард де Мандевиль в «Возроптавшем улье» сравнивал жизнь современной ему Англии с пчелиным сообществом: «И вот, цвел улей плодовитый, до крышки пчелами набитый, и в нем, как в обществе людей, кипели тысячи страстей…»

Так и в новой России – страсти вокруг сбережений и кредитов не прекращаются.

Катастрофа 1992 года, приведшая к обесценению денег, дефолт 1998 года и последующие затруднения с выдачей вкладов должны были оставить на экономическом лице России тяжелые шрамы, посеять недоверие к хранению денег в банках, заставить граждан изменить экономическое поведение.

Так и произошло – значительная доля валютных вкладов и почти половина граждан, предпочитающих хранить сбережения в наличной форме, – отдаленный гром тех самых, далеких уже теперь кризисов 90‑х.

Экономисты любили представлять себе человека как рациональную машину, холодно разделявшую ресурсы на потребление и сбережения, а в рамках последних считающую альтернативы использования денег, сравнивающую доходность вариантов, проводящую коррекцию цифр в согласии с риском. Формирующую портфель сбережений, в котором долями находятся активы с высоким и низким рисками.

То же самое и с кредитами. Холодная рациональная машина оценивает на несколько лет вперед свои доходы и только потом берет ипотеку или покупает в кредит автомобиль, рассчитываясь с кредитором. Но вышедшая из расслабляющего социализма российская взъерошенная современность дает иной тип потребителя, для которого подобная рациональность существует лишь как идеал, центр притяжения, нечто правильное – для «отличников», а для страны «троечников» необязательное и даже возмутительное в своей округлой правильности.

Нам бы что-нибудь вольное – именно этот мир странных людей вывел в своих книгах Достоевский. Их живые прототипы могут себе позволить не беспокоиться. Отчасти, как это ни покажется странным на первый взгляд, такое положение дел вызвано последствиями банковского кризиса 1998 года. Принятый после 5‑летнего обсуждения закон «О страховании вкладов физических лиц» и созданное в 2004 году Агентство по страхованию вкладов позволили населению не думать, размещая средства в банках.

Очень удобная формула для вышедшего из социализма общества, помноженная на доминирование Сбербанка, чьи офисы мягкой зеленой полушкой лежат у всей страны под обломовским боком.

Раз так, то задача сохранности денег решена, а об остальном массе граждан можно не беспокоиться. Как сказала одна вкладчица: «Деньги у нас небольшие, главное, чтобы не пропали, а что уж там бегать, искать большие проценты – что-то платят, и дай Бог».

Но такой «банковский социализм» сформировал для другой, более активной и зажиточной группы населения своеобразный тип поведения, о котором в последнее время беспокоится глава Сбербанка Герман Греф, когда интересно лишь одно – входит банк в систему страхования депозитов или нет. Если входит, то можно часть денег поместить под высокий процент, не нести в пределах установленной законом цифры риска.

Здесь, однако, полюс дремлющего спокойствия, взятый в цемент экономическим ростом ушедшего десятилетия, заканчивается. Покидая эти тихие воды мирно текущих в банки вкладов, мы попадаем в ревущий океан выдачи кредитов.

Здесь в права вступает основанная на рекламе кредитная экспансия – потребительские кредиты, автокредиты и ипотека как инструмент реализации заданного телевизионной картинкой высокого стандарта «общества потребления».

Верно подмечено, что наше общество, в отличие от западных стран, в которых кредитная экономика существует столетиями, дурно воспитано – часто готово безоглядно брать кредиты. Жажда потребления, стремление быть «как все» и «лучше всех» приводит к своеобразному явлению, которое один остроумец метко назвал «Без штанов, но с «Мерседесом».

Причем хорошо еще, если этот «Мерседес» можно оплатить. Хуже, когда такие кредиты взяты без оценки будущих доходов. Главное – утолить жажду обладания, подержать в руках, потребить, а там как-нибудь отдадим. Перезаймем или вообще отдавать не будем – спрячемся.

Пышный расцвет в России коллекторского дела – бизнеса по выбиванию пыльных долгов лучше всяких цифр говорит о том, что две стороны русского банковского бытия – стремящиеся распихать деньги вкладчиков бесшабашные кредиторы и лихие заемщики – построили свой дивный новый мир, в котором первым срочно требуются «доктора» по лечению у вторых невозвратных долговых недугов.

На этой почвенной российской надстройке взошла традиционная смеховая культура нашего народа – один программист разработал программу, которая вот уже третий год блокирует звонки коллекторов, а в продвинутом варианте соединяет одних коллекторов с другими, замыкая юмористическую цепь отношений кредитор–должник: «Алло, алло! Мы к вам за долгами». – «Алло! Алло! Это мы к вам за ними!». Аннигиляция.

Сегодня наш банковский улей сотрясается кризисом. Как переживет этот кризис сложившийся за последние пятнадцать лет неспешный порядок, для которого большие встряски 1992 и 1998 годов даже уже и не воспоминание?

Ясно одно: долг распухает, напряжение нарастает. «Пчелы» и «пасечники» заняты прежним делом. Над ними на экономическом небе горит вечная звезда нашей надежды – русский «авось».