Архивная публикация 2011 года: "Манифест Михаила"

С 2003 года предприниматель Михаил Ходорковский находится за решеткой. Это несправедливо. Его тексты, появившиеся в неволе, публикуются в печати. В их числе - заключительная речь, произнесенная им перед судом и успевшая стать классическим образцом политической литературы*. Я - совсем не идеальный человек, но я - человек идеи. Мне, как и любому, тяжело жить в тюрьме и не хочется здесь умереть. Но если потребуется - у меня не будет колебаний. Моя Вера стоит моей жизни.
Из речи Михаила Ходорковского в зале суда 2 ноября 2010 года.

Почти сочувственная улыбка, тихий и твердый голос, вызывающий и прощающий одновременно, подчеркнуто прямая осанка. Кажется, каждым своим движением человек пытается доказать: меня не сломаешь. Михаил Борисович Ходорковский не блистательный романист, не пламенный революционер и не оратор от бога. Однако его заключительная речь, произнесенная холодным ноябрьским днем 2010 года в железной клетке, установленной в зале суда, напоминает о <...> других нашумевших исторических речах, по сей день будоражащих умы всех тех, кто интересуется политикой. Эти речи не просто потрясли правосудие отдельно взятых стран, но стали самостоятельными событиями в мировой истории.
Эмиль Золя дал волю негодованию, разразился словами, подобными молниям, которые - с первого и до последнего - обвиняли. J'accuse! "Я обвиняю!" - именно так писатель озаглавил свое гневное письмо президенту республики Феликсу Фору, напечатанное на первой полосе газеты L'Aurore 13 января 1898 года. Ущемлены были не его интересы, нет - Золя встал на сторону своего соотечественника капитана Альфреда Дрейфуса, упрятанного за решетку под предлогом измены родине. Золя обличал царивший антисемитизм, произвол в системе правосудия и потворство этим порокам со стороны вышестоящего начальства: "Я скажу правду, ибо обещал сказать ее. <…> Мой долг требует, чтобы я высказался, молчание было бы равносильно соучастию. И бессонными ночами меня преследовал бы призрак невиновного, искупающего ценою невыразимых страданий преступление, которого не совершал. К Вам, господин Президент, обращу я слова истины, объятый негодованием, которое переполняет честных людей. Ваша порядочность не вызывает во мне сомнений, ибо, по моему убеждению, Вы не знаете правды. Да и пред кем еще изобличить мне злокозненную свору истинных преступников, как не пред Вами, верховным авторитетом страны?"
Неожиданно это письмо вызвало бурную реакцию в политических кругах и спровоцировало глубокий раскол французского общества, что не осталось без внимания государственной власти. Дрейфусу уменьшили срок, затем последовало помилование, а в 1906 году - реабилитация. Золя, прославленному автору "Западни" и "Разгрома", дожить до этого было не суждено. Четырьмя годами ранее он умер от отравления угарным газом. Несчастный случай или убийство? Ответа нет до сих пор. <...>
<...> И вот теперь Михаил Борисович Ходорковский. Тихий. Задумчивый. Протирающий линзы очков, прежде чем высказаться. От него веет таким буддистским спокойствием, что он мог бы сойти за младшего брата далай-ламы. Он почти робко кивает родственникам и друзьям, которые, как и во все дни слушаний, присутствуют в небольшом зале, вмещающем всего около 40 человек публики. Он не такой мастер отточенных формулировок, как Золя, или прямолинейной аргументации, как Кастро, в своем итоговом слове. Он скорее апеллирует, чем обвиняет, и неизменно сохраняет учтивость, обращаясь к "уважаемому суду".
Когда в 2005 году шел первый процесс против Ходорковского, которого обвиняли в мошенничестве, растрате и уклонении от налогов, многие считали его одним из тех олигархов бандитского толка, жизнь которых полна лихих поворотов: сначала Ходорковский из убежденного коммуниста превращается в энергичного молодого предпринимателя, потом из самого богатого человека в России - в узника № 1. <...>
<...>В 2003 году Ходорковский оказался за решеткой - по всей видимости, во многом из-за того, что, в отличие от всех остальных олигархов, продемонстрировал политические амбиции и возложил часть вины за коррупцию в стране на тогдашнего президента Владимира Путина.
Семь долгих лет в неволе... <...> В октябре 2011 года его должны были выпустить на свободу. Но начался второй процесс, на этот раз Ходорковского обвинили в хищении и отмывании денег. В ноябре прошлого года перспективы на скорое освобождение и возвращение к нормальной жизни казались не слишком радужными.
Тем не менее 2 ноября обвиняемый Ходорковский держит речь, у которой есть шанс остаться в истории, как это произошло с открытым письмом Эмиля Золя или выступлением в суде Кастро. Эта речь открывает книгу, которую в минувший четверг представила немецкой общественности министр юстиции Сабина Лойтхойзер-Шнарренбергер. Сборник под заглавием "Письма из тюрьмы" включает переписку знаменитого заключенного с российскими писателями и эссе, созданные в неволе. Книга в целом и особенно заключительное слово представляют собой политический манифест.
Свою речь перед судом Ходорковский начинает не с юридической составляющей: "Все, кто хотел что-то понять, - давно все поняли. Я думаю, признания вины от меня никто всерьез не ждет". Его дальнейшие слова, простые и резкие одновременно, проясняют, о чем на самом деле идет речь. О надежде помочь России совершить переход к "развитому гражданскому обществу" несмотря на препоны властей, о желании придать вес "правам человека", которые "в принципе не действуют". Заключенный считает себя патриотом. Он говорит: "Мне стыдно. Мне стыдно за свое государство!" И, несмотря на тихий голос и не слишком революционный тон, демонстрирует немалую уверенность в себе. Значение дела Ходорковского ему понятно.
"Я не преувеличу, если скажу, что за исходом этого процесса следят миллионы глаз по всей стране, по всему миру. Следят с надеждой, что Россия все-таки станет страной свободы и закона, где закон будет выше чиновника. <…> Где спецслужбы будут защищать народ и закон, а не бюрократию от народа и от закона. Где права человека не станут больше зависеть от настроения царя. Доброго или злого. Где, наоборот, власть будет действительно зависеть от граждан, а суд - только от права и от Бога. Если хотите - называйте это совестью. Я верю, так - будет". <...>
<...> Судебное разбирательство навевает воспоминания о творениях Кафки. По мнению всех зарубежных экспертов, наблюдавших за процессом, обвинения притянуты за уши; к такой оценке присоединяются и политики, начиная с Ангелы Меркель и заканчивая Бараком Обамой.
27 декабря 2010 года судья оглашает обвинительный приговор, тремя днями позднее - меру наказания. По своей суровости она превосходит ожидания большинства наблюдателей: 14 лет лишения свободы. С учетом еще неотбытой части наказания для Ходорковского это означает дополнительные 6 лет за решеткой. Но он принимает вердикт суда собранно и с улыбкой. "ГУЛАГ-лайт" - так он называет пенитенциарную систему путинской России. Если только его не помилуют, выйти на свободу он сможет в далеком 2017 году.
Впрочем, даже в 2017-м Ходорковский будет отнюдь не глубоким старцем; 54 года - самый лучший возраст для карьеры в политике или бизнесе.
В неволе он начал делать своего рода зарисовки, в которых не только осмысливает собственное прошлое, но и описывает политический путь, которым могла бы пойти дальше его родина. Свои идеи он обсуждает в переписке с рядом интереснейших российских писателей и философов, вместе с тем давая понять, что в новой России он видит для себя возможность играть важную роль.
Похоже, в ходе второго процесса (если этого не произошло раньше) Ходорковский практически утратил отталкивающий ореол олигарха. На улицах Москвы и Санкт-Петербурга многие сегодня отзываются о нем с уважением, а кое-кто даже связывает с ним свои надежды на будущее. Наконец, обычные россияне начинают проявлять большую смелость перед властями.
Один из примеров: 43-летняя Наталья Васильева, по первому образованию повариха, по второму - юрист. Два года она проработала в московском районном суде, в котором шел процесс, в должности пресс-секретаря.
В этом качестве ей стало известно то решающее обстоятельство, о котором сегодня она готова свидетельствовать: судья Данилкин писал приговор не самостоятельно, а пользуясь формулировками, спущенными ему сверху. <...> "Я долго металась, думала, нужно обо всем этом рассказывать или нет. И в конце концов я поняла, что дальше молчать мне не позволит совесть". <...>
<...> Вероятно, больше всего Ходорковского могло бы порадовать именно это - один "совершенно обыкновенный человек" в России подвиг другого "совершенно обыкновенного человека" к акту гражданского мужества. И как знать - быть может, этот вирус окажется заразным.