— В фильме «Цвет нации» вы, среди прочего, говорите о цивилизационном разрыве между Россией прошлого и настоящего, о том, что за последние сто лет мы живем уже в третьей стране. Каким образом этот разрыв может быть преодолен, если это возможно?

— Преодолеть, по моему убеждению, невозможно. На момент, когда закончился социализм, не осталось никого, кто бы передал живую память о первом русском капитализме нам — второму русскому капитализму. Какая тут преемственность? Только с советским. Мы третья за сто лет Россия — постсоветская. Остается только это понять, осмыслить, извлечь урок.

— В фильме по большей части идет речь о сильно разрушенных или вовсе утраченных памятниках. Как, по-вашему, исторические памятники могут быть вписаны в современную жизнь и среду, действительно стать их частью, а не чистеньким, залакированным новоделом?

— Тому есть множество примеров — скажем, в Италии или Франции. При естественном развитии огромный жилой фонд роскошных апартаментов на больших бульварах Парижа, который весь более чем вековой, не разрезали на коммуналки, не ухайдакивали до полуруин и трущоб, как аналогичный питерский. Собственность не отменяли, не отбирали, она обретала новую судьбу в новых условиях. И это можно наблюдать во всех западных больших центрах. Есть даже целые живые города-музеи: офисы, жилье, магазины, рестораны существуют в Венеции в помещениях, которым и 200 лет, и 300. Никто их в «залакированный новодел» для этого не превращает. И только Елена Батурина, помнится, сетовала в интервью: в каком состоянии город!

— В одном из эпизодов вы рассказываете о лютеранской церкви в Санкт-Петербурге, перестроенной и замаскированной под ДК в советское время, и говорите о том, что церковь при желании можно восстановить, но это не вернет в город немецких булочников, сам дух времени. Согласна, это невозможно. А в чем, по-вашему, дух нашего времени — последнего десятилетия?

— Не могу сказать. Особенно про Петербург. Я его неплохо знаю, учился в нем, часто езжу и без этих поездок скучаю по нему. Но новой судьбы города, нового духа не чувствую. По-моему, он их еще не обрел. Как и почти вся наша жизнь, Питер кажется еще в переходном периоде постсоветскости. Санкт-Ленинград, как горько говорят.

— Собирая материал для «Цвета нации», вы общались с научными сотрудниками библиотеки конгресса США, где хранится коллекция фотографий Прокудина-Горского. Поражает, с какой любовью они рассказывают о российской истории. Невольно думаешь о том, что мы сами часто ценим себя гораздо ниже. У вас не было такого чувства?

— Нет, я знаю российских энтузиастов, поклонников коллекции Прокудина-Горского и ее исследователей-любителей. У них сайт в интернете, они провели множество сопоставительных съемок в местах, где работал Прокудин-Горский. Часть этих кадров мы сняли вместе, занимаясь нашим фильмом. Другое дело, что это личная инициатива, а не деятельность госинституции. Но по мне так даже лучше.

Трейлер фильма «Цвет нации»

— На ваш взгляд, вокруг чего сегодня может строиться национальная идентичность в России? Нужна ли нам пресловутая национальная идея?

— Национальная идея, по-моему, одна: потенциал все еще самого большого европейского населения. Возможности жизненной реализации русского человека. Ведь все строили сильное государство при слабых людях. Но они ж не инструмент, а часто они для государства даже препятствием бывали. 140 миллионов россиян — главное богатство России, а вовсе не нефть и газ. Их карьеры, инициатива, бизнес, достойная жизнь, свободы, открытость миру, уровень образования и здравоохранения. Власть должна служить их благу. Я часто как раз в Питере повторяю — самый проклятый наш вопрос: почему Россия не Финляндия?

— Российская империя, советская империя, постсоветская империя. Как вы думаете, способна ли Россия уйти от имперской модели?

— Придется уйти. Она нам не по силам, не по карману и просто губительна. Да и где вассалы такой империи? Абхазия, Южная Осетия и Приднестровье? Хорошо же это имперское величие! Суицидальная это идея, и ничего из нее не то, что не выйдет, — уже не вышло.

— Вы не раз говорили об идеологизированности российских учебников истории. Как, на ваш взгляд, должен преподаваться этот предмет?

— А с чего вообще решили, что как в учебнике напишем — так люди потом всю жизнь и будут думать? Вон в СССР какие строгие учебники были и только единые, а КПСС в них представала самой великой и вечно правой. И что? Да, сегодня учебники истории — те, что я вижу, — идеологизированные и адвокатские: они во всем оправдывают нашу страну. Россия и СССР в них сейчас предстают как раньше КПСС. А еще они скучные и написаны страшным суконным языком. Авторы просто фразы строить не умеют, плохо владеют русским письменным. Так что до этой идеологии обычный читатель скорее всего просто не продерется.

— Вы много ездите по стране. Есть ли у вас собственная коллекция достопримечательностей сегодняшней России — возможно, даже не визуальных образов, а воспоминаний о местах и людях, воплощающих для вас страну?

— Конечно, мне Русский Север дороже всего. А его главная жемчужина — Ферапонтов монастырь, небольшая обитель на холме меж двух озер. Главный собор расписан Дионисием с сыновьями в 1502 году. Стараюсь бывать там каждый год, этим летом погода хорошая была, и я даже купался. Только туризм не развит, и я всем объясняю — как туда нужно вести провизию, где взять машину и лодку. Я-то знаю инструкцию по проезжему применению родины, а другие, бывает, пугаются.