Электротеатр

Голубоватый фасад здания Московского драматического театра им К. С. Станиславского, что в самой середине Тверской, за последний год почти не изменился. Разве что исчезла вывеска располагавшегося в фойе ресторана — для избалованных изобилием и привычным к непостоянству своего города москвичей эта перемена вряд ли чувствительна. Самый внимательный, пожалуй, заметит еще новый логотип в форме лампы накаливания с подписью «Электротеатр Станиславский», возможно, немного удивится непонятному сочетанию слов и побежит дальше по своим делам. Меж тем за этим фасадом разворачивается жизнь, гораздо более насыщенная и разнообразная, чем на вечно спешащей, шумной и нетерпеливой главной улице Москвы.

Название «Электротеатр Станиславский» придумал новый художественный руководитель Борис Юхананов, пришедший в сюда в прошлом году с амбициозным проектом преобразования и развития театра. Мы с фотографом проходим в здание со служебного входа, поднимаемся по лестнице в административную часть. Здесь не видно следов ремонта, лишь легкий запах краски в воздухе и редкие отпечатки строительной пыли на полу. Нашим гидом выступает Михаил из пресс-службы, он проводит нас к окну на последнем этаже, откуда хорошо видны другие здания уже почти готового театрального комплекса.

— Постройки соединяются системой галерей и переходов, по некоторым из них можно перемещать огромные декорации,— объясняет нам Михаил. — В основном здании оборудовано шесть новых репетиционных залов общей площадью почти в 500 квадратных метров. Раньше их здесь не было. В соседних корпусах — производственные мастерские и цеха, склад декораций и театральный пошивочный цех, оборудованный по последнему слову техники, уступающий, пожалуй, только Большому театру и Музыкальному театру Станиславского и Немировича-Данченко, — добавляет он, подчеркивая масштабность проекта.

Из другого окна нам открывается вид на стройку малой сцены с раздвижной фасадной стеной, благодаря которой двор может трансформироваться в зрительный зал. Также открытое общественное пространство можно будет использовать как место для театральных постановок и перформансов.

Извилистым путем пробираемся в основной зал — его реконструкция уже близка к завершению, но работы идут полным ходом. Мы рассматриваем его с исторического балкона, откуда видна оборудованная под потолком сложная система из сотни лебедок, позволяющая перемещать декорации любой сложности во время спектакля. Сцена и зрительные ряды могут быть смонтированы в любой точке зала-трансформера — добавьте к этому облицовку стен из специального материала для улучшения акустики и новейшее световое и звуковое оборудование специальное программное обеспечение, способное воспроизвести сотни сценариев.

Мы направляемся в гримерки — совсем новые, но уже обжитые актерами. В выходной день эти комнаты выглядят пустынными, но легко представить, как они заполнятся разговорами, костюмами, листами с текстами ролей, ежедневно необходимыми артисту мелочами. В каждой есть душ и диван для отдыха. На одной из гримуборных значатся имена ее хозяев-корифеев сцены: В.Б. Коренев и В. А. Афанасьев. Гримерки для молодых артистов рассчитаны на более шумную компанию из пяти-шести человек. Теперь для подготовки к спектаклю у каждого актера есть свое постоянное место.

Юхананов

В кафе для сотрудников театра — большой стеллаж, до отказа забитый книгами — главным образом пьесами, которые приносят актеры после работы над ролью. Книги, которые не просто читают, а пропускают через себя, проживают с ними что-то важное, обладают особым обаянием. Здесь важен не столько сам текст, сколько история отношений этого потертого томика с его читателями, каждый из которых оказывается в невидимой, но абсолютно реальной связи со своими предшественниками. Так вещи служат проводниками между материальным миром и миром образов, который являет собой театр.

— Со Станиславским понятно, а что такое, собственно, Электротеатр? — спрашиваю я у Бориса Юхананова под аккомпанемент дрели за стенкой.

Он отвечает с энтузиазмом и какой-то детской порывистостью, хотя об этом ему приходилось говорить уже не раз:

— С одной стороны, это название отсылает к гению места. В 1915 году в этом здании открылся первый московский фешенебельный электротеатр «Арс», так тогда именовали кинотеатры. С другой стороны, в самом этом слове заложена некая игра корней, связанная со светом. И я подумал: как прекрасно, если театр будет называться Электротеатр, то есть театр света.

Юхананов рассказывает мне о ближайших планах театра: с января по июль 2015-го он готовится представить шесть премьерных спектаклей, два из которых — постановки таких мэтров, как Теодор Терзопулос и Ромео Кастеллуччи. «Вакханками» Терзопулоса Электротеатр Станиславский и откроется 26 января. Тонкий знаток античности, Терзопулос работает с древними архетипами, по-прежнему определяющими нашу жизнь, с глубинной памятью человечества, которая, как он считает, заложена в каждом из нас и которую надо открыть.

Другой гений современности — Ромео Кастеллуччи — ставит для Электротеатра спектакль «Человеческое использование человеческих существ», навеянный мотивами знаменитой падуанской фрески Джотто «Воскрешение Лазаря».

— Спектакли Ромео уникальны, их невозможно пересказать, их нужно пережить как акт, — говорит Юхананов. Он произносит слова немного нараспев, с интонацией то ли сказителя, то ли старомосковского университетского профессора. Одно из его любимых слов — «приключение», которым он называет и художественную программу театра, и собственные, и чужие спектакли: «Я приглашаю артистов отправиться вместе со мной в приключение», «Я хочу, чтобы зрители присоединились к этому приключению». Он заражает своей увлеченностью, умением восхищаться другими людьми и невероятной энергией.

Юхананов продолжает рассказ: весной состоится премьера масштабного проекта «Золотой осел» — серия дебютных спектаклей молодых режиссеров по текстам Достоевского, Бунина, Чехова, Ибсена, Стриндберга, Бергмана и других авторов, смысловым стержнем которого станет одноименный текст Апулея. Сам он в этом сезоне выпустит трехдневную феерию «Синяя птица» по Метерлинку, в которой будет занята вся труппа театра, «Стойкий принцип» по Кальдерону, и оперный сериал «Сверлийцы» по собственному роману-опере, как он его называет.

— Я хочу и буду работать с живыми композиторами, — поясняет Борис Юхананов все в стой же манере сказителя-профессора. — У нас сложился замечательный тандем с Митей Курляндским, с группой СоМа («Сопротивление материала»), куда входит целая плеяда новых композиторов, таких как Сергей Невский, Алексей Сюмак, Борис Филановский, Алексей Сысоев, Владимир Раннев.

Мастерская

— Борис Юрьевич умеет вдохновить людей, — говорит главный художник театра Анастасия Нефедова, показывая альбом с эскизами костюмов к спектаклю «Синяя птица». — Многие из этих эскизов я сделала прямо на репетиции, наблюдая, как актеры пробуются. Причем все они персональные, не просто костюм персонажа, а костюм для конкретного артиста в той или иной роли.

На вешалках в мастерской аккуратно развешаны почти готовые костюмы для «Синей птицы»:
— Это наша ведьма с абажурчиком на голове, а это Молоко с сумасшедшими бедрами, в которых будет специальный механизм, позволяющий ему кипеть, — костюм будет вздуваться и идти волнами.

Анастасия продолжает экскурсию по мастерской, показывая костюмы к постановке Ромео Кастеллуччи: современные пиджаки и брюки из тонкой шерсти, выполненные в той же бежеватой гамме, что и фреска Джотто. По ходу она рассказывает о технологии создания костюмов: сначала эскиз, потом конструктивная работа — подбор тканей, материалов, наконец сборка в цеху.

— Обычно костюм отшивается с трех примерок, но какие-то конструктивно сложные вещи требуют большего времени. Для артиста примерка — часть работы, в этот момент у него тоже рождаются детали образа. Иногда примерки проходят очень забавно, актеры начинают тут бегать, дурачиться, и это отдельный спектакль.

Репбаза

Пока в здании театра завершается капитальный ремонт, репетиции идут на репетиционной базе недалеко от Белорусского вокзала — в старом здании из потемневшего от времени красного кирпича на территории, кажется, бывшего завода. Я попадаю на репетицию «Анны в тропиках» в постановке режиссера Александра Огарева. Действие пьесы американского драматурга Нило Круза разворачивается в 1929 году на семейной табачной фабрике в небольшом провинциальном городке, куда приезжает молодой, красивый и образованный иностранец. Он устраивается на фабрику чтецом — дело в том, что традиционно процесс скручивания сигар на фабрике сопровождается чтением романов. Он выбирает «Анну Каренину», которая удивительным образом влияет на работников, проецирующих события романа Толстого на себя.

— Выходите аккуратно, но при этом не скромничайте, — говорит Огарев трем актрисам, играющим работниц фабрики. — Вы на своей территории, и вы должны сыграть так, чтобы он понял, что здесь все прекрасно, — репетируют самые первые сцены, приезд чтеца и знакомство с обитателями фабрики. — Слишком официально, как будто на переговорах «Газпрома», нужно проще, легче, — снова поправляет Огарев одну из актрис, объясняя нужную интонацию и общий посыл. — Ты нагружаешь сцену историей, которой еще нет, представь, что вокруг никого нет, — обращается он к другому актеру.

Наблюдая за репетицией, я вспоминаю наш разговор с актрисой Аллой Казаковой, которую я попросила рассказать о работе с Теодором Терзопулосом.

— Теодор считает, что вся глубинная память человечества заложена в каждом, и актер — при помощи специальной физической и психической техники — становится проводником этих глубинных смыслов.

«Вакханки» Терзопулоса, фрагмент репетиции которого я видела в записи, и «Анна в тропиках» принципиально разные спектакли — по идее, подходу, стилистике, и эта разнородность как раз одно из тех увлекательных приключений, о которых говорит Борис Юхананов. И для актеров, и для зрителей это возможность вступить в новые пространства, освоить незнакомый язык, выйти за рамки собственных представлений о себе, о мире, об искусстве. Театр многолик, это одновременно и реальность, и фантазия, и современность и история, он откликается на время, но осмысляет его не в фактах и цифрах, а в образах, мифологии, чувствах и смыслах. В этом его смысл — как, наверное, и жизни.