В начале сентября у себя в блоге Евгений Гришковец опубликовал эссе под названием «Я так думаю». Уже в названии было обозначено, что текст является сугубо личным высказыванием и представляет субъективное мнение. Читаем по слогам: субъ-ек-тив-но-е. Однако в сети появились сотни гневных комментариев. «А я так не думаю», «Он думает неправильно», «Был хороший, стал плохой» — смысл примерно таков. Открытые письма, откровенные пародии, снисходительные реплики всезнаек. Расскажи, мол, про детство, спой с грузинами, а в политику не лезь.

А потом спектакли — и полные залы. Презентация новой книги — и верхние строчки в топах продаж. И альбом с грузинами — один из самых популярных за всю историю существования российского сегмента iTunes. Во всем этом есть явное несоответствие, демонстрирующее ханжество диванных ораторов, едкие реплики которых один телеведущий в свое время удачно сравнил с казарменным метеоризмом.

Если писателю Евгению Гришковцу удалось непостижимым образом оскорбить ваши чувства, то лучше не читайте эту статью и займитесь более полезными делами. Если же нет, то давайте поговорим.

Его новая книга «Одновременно: жизнь», по сути, не является новой. Это собранные под одной обложкой тексты из блога odnovremenno.com, которые он ежегодно публикует последние шесть лет. Все записи выкладываются в открытом доступе по мере написания, задолго до выхода книги, и появление бумажной версии — это, как правило, возможность перечитать то, что уже было читано в течение года, пополнить домашнюю библиотеку. На бумаге, надо сказать, тексты приобретают совсем иное звучание, дополнительное обаяние и объем. Мир материален, и свои безусловные плюсы в этом есть.

Записки, разные по жанру — эссеистика, очерки с четко выстроенной композицией и просто дневниковые записи, обрывочные, личные, но от этого не менее интересные. Он рассказывает о своих гастролях, о разных городах, о разной публике, о доме и семье. Словом, о том, из чего состоит его жизнь. В некотором смысле все это уже было — постоянная смена часовых поясов, родной Кемерово и обретенный Калининград, жена Лена и дочь Наташа, младшие дети и старые друзья. Но этот набор привычных фактов является лишь формообразующим эскизом, из которого вырастают новые места, события и лица.

Вот, например, греческий остров Корфу. То, что пишет о нем Гришковец, выходит далеко за рамки стандартного травелога. Это не просто описание местности, не просто яркие портреты коренных жителей, впечатления и мысли (словом, все то, что можно найти в журналах вроде «Вокруг света»). В первую очередь корфийские записи Гришковца — это монолог, вписанный в доселе неисследованный пейзаж. Попытка найти качественно новые слова, открыв для себя новое качество жизни.

У внимательного читателя может возникнуть вполне резонное возражение: Гришковец всегда пытается писать о новых местах с позиции если не первооткрывателя (глобус ведь давно исследован, не так ли?), то приоткрывателя. Ищет — и, главное, находит — очевидные детали, которые до него мало кому удавалось обнаружить.

Все это, несомненно, так. Но в случае с Корфу, в силу ряда причин, текст приобретает новые свойства. Образ острова проходит через всю книгу рефреном, повторяющимся мотивом, что придает прозе песенную интонацию и обрывочный характер сновидения. Взяв нужный разгон, слова приобретают небывалую легкость и, подобно взбитым сливкам, буквально тают на языке. Настоящее гастрономическое удовольствие, если так вообще можно сказать о тексте.

Отдельного внимания, тихого, вдумчивого чтения заслуживают страницы, написанные о посещении дома Андрея Тарковского. Гришковец не раз писал о том, что Тарковский является для него духовным ориентиром, очищенным образом художника. А потому в документальных записках о его доме вдруг возникает мистика. Происходит их встреча, безмолвный диалог. Человек, когда-то написавший книгу «Письма к Андрею», не рассчитывал на ответ. Но этот самый ответ он все-таки получил.

Одна из самых страшных и пронзительных записей — о Марине Цветаевой, о последних днях ее жизни, которые прошли в Елабуге, небольшом городе в Прикамье. О музее самоубийства, который там, по сути, основали после смерти поэтессы. Называется музей иначе, но разве это что-то меняет?

Примерно во второй части книги резко меняется язык. Почти во всех текстах появляется тревожная нота, вызванная событиями на Украине. Одна из последних записей — о майских событиях в Одессе.

Тарковский говорил, что главная цель кино — запечатлеть ход времени. Проза Гришковца в данном конкретном случае — это тоже запечатленное время. Хроника меняющегося мира, в который входят войны, в котором преломляется матрица человеческой жизни. Но в котором подлинная красота, несмотря ни на что, остается неизменной.

Нападки на него во многом вызваны именно этим. Некоторые люди не видят (не хотят видеть) разницы между надеждой и прекраснодушием. Отсутствие попытки найти логику в происходящем считают трусостью, следование собственным убеждениям называют чуть ли не предательством.

Время, конечно, всех рассудит, как бы наивно это ни звучало. Но прежде чем выносить очередной грозный вердикт, стоит задуматься о том, что наше время тоже будет запечатлено. И что мы увидим в этом слепке — искаженную гримасу или человеческое лицо — зависит только от нас.

От каждого из нас.