— В чем отличие фильма от книги?

— Мы полностью поменяли сюжетную структуру, от книги, наверное, не осталось ничего, кроме названия и завязки сюжета — появление в сложившейся среде нового человека. Мне нравилась сама тема, но, когда мы пошли в настоящий класс коррекции, поняли, что это совершенно другой мир. Книга Мурашовой — это немного фэнтези, а мне было гораздо интереснее окунуться в реальность, показать, как на самом деле все происходит. Мы с автором сценария, Димой Ланчихиным, ездили по разным школам, потом встречались, делились друг с другом своими историями, обсуждали увиденное — так постепенно рождался сюжет и сам сценарий. Потом к обсуждению подключились и актеры.

— Что вы увидели в классах коррекции? Какие у вас впечатления от общения с детьми?

— Все очень сложно. Классы коррекции в обычных школах были созданы как замена коррекционным школам, закрытым в 1990-е годы из-за проблем с финансированием. Для неподготовленных педагогов это стало нежелательной дополнительной нагрузкой, а такие классы трансформировались в некие гетто, куда можно, например, засунуть ученика, который просто плохо себя ведет. Мы сидели на занятиях, общались с ребятами на переменах и видели, что они действительно существуют отдельно от всей школы — с ними никто не здоровается, от них все шарахаются. То есть это такие юродивые — было страшно понимать, что у них нет ничего впереди. Вот они учатся в 9–м классе, у них через два года ЕГЭ, а им преподают программу седьмого. И ни ребята, ни педагоги ни в чем не заинтересованы.

— Вы говорили с ребятами о том, какой они видят свою жизнь? О чем они мечтают, чего хотят?

— Все эти разговоры упираются в то, что у них нет никаких возможностей. Но все на самом деле зависит от родителей. Как вы заметили в фильме, обычно из этих семей уходят отцы. Мы побывали в шести школах, и только у одного ребенка из всех этих классов коррекции есть отец. Они, конечно, хотят кем-то быть, но понимают, что впереди у них огромный барьер, который они чувствуют изначально. Может, они и могут, но боятся, потому что уверены, что нет никакого выхода из этой системы. Собственно, поэтому в фильме нам было важно показать среду, в которой появляется новый человек, заставляющий их по-другому взглянуть на ситуацию.

— У вас в фильме коридор, в котором располагается класс коррекции, отделен металлической решеткой. Вы такое видели в реальной школе?

—Обычно классы коррекции засовывают куда-то в угол, дети не перемещаются по классам, у них есть один кабинет, куда приходят педагоги. А в одной из школ мы увидели зону коррекции, отделенную странной решеткой, как в детском саду — вроде декоративной, при этом запирающейся с одной стороны. И мы для фильма придумали похожую штуку.

— Вы заметили какую-то агрессию в детях из классов коррекции, вынужденных существовать в таком гетто внутри школы? Как они себя ведут?

— Они очень разные. Есть совершенно нормальные, адекватные, неагрессивные. Определенный потенциал к агрессии есть у ребят, которых «ссылают» в класс коррекции за плохую учебу и поведение, приписывая диагноз «гиперактивность» — который, мне кажется, сейчас можно ставить каждому второму подростку. Но не могу сказать, что они в этой агрессивности сильно отличаются от других школьников. Вообще школьная среда очень жесткая.

— В вашем фильме снимались люди с ограниченными возможностями. Как вы с ними работали?

— Изначально я вообще хотел пригласить на главные роли не актеров, а ребят с ограниченными возможностями, но во время кастинга понял, что с артистами можно углубиться гораздо сильнее, чем с людьми непрофессиональными. В итоге на главные роли мы вывели артистов, а на второстепенные — ребят с разными заболеваниями. На съемочной площадке это очень помогло: когда актеры не понимали какие-то моменты, они спрашивали у ребят. У нас, например, снималась девочка-карлица — сначала, на кастинге, мне с ней было сложно, я чувствовал себя некомфортно. Я очень долго думал почему, а потом понял, что это какие-то мои проблемы и внутренние барьеры. Но на второй-третий день ты совершенно забываешь, что рядом с тобой человек немного не такой, как ты, и дистанция исчезает. И так было у всех членов съемочной группы.

Трейлер фильма Ивана И. Твердовского «Класс коррекции»

— Где вы находили ребят с ограниченными возможностями? В каких-то школах, интернатах?

— Сначала мы пошли по простому пути, который оказался сложным. Существует немало театров и любительских трупп для таких ребят. Когда я туда приходил и говорил, что мы снимаем историю про любовь, режиссеры смотрели на меня с удивлением — «Как? Не про инвалидов?». И я понял, что все режиссеры, которые работают с людьми с ограниченными возможностями, так или иначе спекулируют на тему инвалидности. К сожалению. В какой-то момент они даже начали прикрываться этим. Вот нам понравилась одна девочка, а нам говорят: она не может, у нее сложное заболевание, мы ее не отпустим. Наша кастинг-директор Наталья Домерецкая собирала ребят отовсюду. Кого-то через знакомых нашли. С девочкой-карлицей смешно было: пять лет назад ее на остановке встретила одна кастинг-директор, попросила фото, которые потом разместила в базе данных, где мы ее и нашли.

— Чем она занимается? Учится?

— Она себя позиционирует как программист — собственно, она и работает как программист. Естественно, дома, за компьютером. Это очень удобно для таких ребят. В социуме, конечно, им очень сложно устроиться. Практически невозможно.

—В сценарии не было написанных диалогов. Почему? Как вы работали?

— Я за документальный метод существования. Я прекрасно понимаю, что если в сценарии есть диалоги, то для актера это проще всего, это уже готовый материал, который он использует. Если же нет диалога, актер должен сам подключиться как человек. Это более живой метод, пишется короткое содержание сцены, а ее наполнение — полная импровизация. В этом, впрочем, есть определенная трудность: дубли получаются разными и не всегда монтируются, поэтому нужен особый метод съемки.

— Раньше вы снимали документальное кино, «Класс коррекции» — ваш первый полнометражный игровой фильм. Вы сейчас можете для себя ответить на вопрос, что вам больше интересно?

— О, я часто думаю об этом! Это совершенно разные производственные процессы, и каждый интересен по-своему. Документальное кино похоже на охоту — ты сидишь, выжидаешь, а потом раз — и ловишь очень крупного зверя. И это так круто. В игровом кино такого нет.

— Знаю, что вы будете делать спектакль по пьесе Любы Стрижак в «Гоголь-центре». Что это за постановка? Как получилось, что вы из кино пришли в театр?

— Я настолько любопытный, что захватил еще и театр (смеется). На самом деле у меня и мысли такой не было. Все началось с того, что на главные роли в «Класс коррекции» я пригласил ребят из «Гоголь-центра» — «Седьмой студии» Кирилла Семеновича (Серебренникова — «Профиль»). Они меня сами во время съемок спросили, почему я не хочу что-то в театре сделать. Я говорю: стоп, я же не театральный режиссер. А потом, в какой-то момент мне Кирилл Семенович сам предложил ставить спектакль. Я колебался, а потом подумал: я снимаю игровое, документально кино, разница есть, конечно, но все равно это одна профессия. Мне стало интересно — как это работать в театре. Пока мы делали читку, мне за месяц надо было освоить всю специфику театральной работы. Есть какие-то простые вещи, которых нет в кино и которые на сцене — закон, и в это безумно интересно погружаться.

— Пьесу вам предложили или вы сами выбирали?

— Кирилл Семенович предложил мне несколько пьес на выбор, мне понравилось «Море деревьев» Любы Стрижак. Очень крутой материал.

— О чем эта пьеса?

— Это фантасмагория про подростков, если брать шире — это пьеса о мире детей и взрослых, о том, как просто и в то же время сложно быть ребенком. И в ней тоже есть человек, который тщетно пытается изменить среду.

— Расскажите о новом документальном фильме, который вы сейчас снимаете.

— Это очень тяжелая история. Все началось с того, что у нас в дорожно-транспортном происшествии погиб друг. Он был трезвым и вообще всегда очень аккуратен за рулем, но случилось то, что случилось. И мы задались вопросом — почему? Почему это вообще происходит? Вы знаете, что в России один из самых высоких в мире показателей смертности на душу населения? Мы решили сделать документальное кино про смерть на дороге, про дорогу, про человека на дороге, про Россию, где дураки и дороги.

Это очень сложный материал, с трагическими, шокирующими моментами, которые я пока не знаю, как показывать. Но при этом есть и очень смешные истории. Фильм называется «На дорогах будет туман» — туман как время, в котором мы все существуем. Я сейчас уйду в сторону, но я считаю, что профессия режиссера — это не совсем творчество. Мы должны поднимать важные вопросы в обществе, пытаться найти какой-то ответ. Кто-то считает это конъюнктурой — сначала он снимает про детей, которые себя душат, потом про инвалидов, сейчас про ДТП — но мне кажется, это правильно. Если хотя бы в одном человеке что-то изменится после просмотра фильма, это уже очень круто. Если фильм «Класс коррекции», например, поможет взаимодействию с такими ребятами, это здорово. Если человек в мокрую погоду сядет за руль и поедет не 120, а 90, то это уже хорошо. Тем более, что мы не плакаты-агитки делаем, а говорим о довольно тонких вещах, которые всех объединяют.

Фильм «Класс коррекции» выходит в прокат 25 сентября