При чтении прощальной (надеюсь, только в географическом смысле) колонки Леонида Бершидского в «Снобе» — про то, как он больше тут не может и уезжает в Германию, — я обратил внимание не столько на факт его отъезда, — печальный, конечно, — но именно на перечень примет времени. Людей, выбегающих курить из кафе (конечно, это не трагично, однако показательно). Людей, лишающихся одного интересного СМИ за другим (уже после колонки Бершидского сообщила о своем закрытии прекрасная учительская газета «Первое сентября», так прямо и написано — не можем, мол, работать в атмосфере победившего зла). Далее упомянуты плакаты «Вернули Крым — вернем и Москву без пробок» и прочие примеры тотальной пропаганды. И отсутствие выборов. И процессы вредителей — они начинаются в связи с падением «Протона», где-то там в НПЦ Хруничева намеренно нарушали технологическую дисциплину...

В общем, масса примет ухудшающегося климата, тотального доносительства и взаимной подозрительности, чтобы не сказать ненависти; да и экономика российская чувствует себя все хуже. И тем не менее мы можем не сомневаться: все это будет встречено с горячим одобрением или по крайней мере не отразится на рейтинге власти. Больше того: чем хуже — тем лучше. Людям нравится, что им запрещают курить в кафе, смотреть хорошие спектакли и читать честную прессу. Им нравится — с полным сознанием падения — читать Ульяну Скойбеду или Ольгу Туханину. Им нравится лишаться элементарных прав человека и травить защитников этих прав. Наконец, хотя они отлично знают цену нынешней власти — им нравится формировать ее культ.

Почему? Объяснений может быть только три. А там, где есть три, нет ни одного. Между тем мне кажется, что одно из этих трех верно, — знать бы только, какое. Предоставляю этот выбор читателю. Первое: плохая жизнь — с отсутствием каких бы то ни было выборов — отождествляется с генетической памятью о силе, величии. Если мы не напрягаемся — какая же это сила? Поскольку общенационального проекта, который требовал бы осмысленного напряжения, у нас сегодня нет — скажем, затягивание поясов ради полета на Марс вполне сгодилось бы, но поясами эту задачу не решишь, — приходится наслаждаться трудностями без космического результата, просто трудностями ради трудностей. Можно думать, что ты бедствуешь не просто так, а ради утверждения в мире великих принципов России: Америка и Европа несут миру смерть, а мы — любовь и солидарность. Чем больше негодование и ужас всего мира, тем мы ослепительней.

Вторая возможная причина: россиянам нравится жить плохо, чтобы этой плохостью подчеркивать собственную белоснежность. Россия — идеальная страна для высокой самооценки, ибо чем Родина хуже, тем мы по контрасту очаровательнее. Многие не смогли бы жить за границей именно потому, что там от рядового жителя хоть что-то зависит и он разделяет с Родиной ответственность за те или иные ее провалы (или победы). У нас же страна совершенно отдельно от граждан — она управляется без их участия и развивается помимо их желания; стало быть, на ее фоне мы всегда в шоколаде. В этом смысле Россия исключительно милосердна к своим гражданам: ни Штаты, ни Германия, ни Китай не гарантируют своему населению такой высокой самооценки. Почему-то российскому населению очень важно сидеть в экономической, демографической или нравственной яме: на фоне плохого государства мы без всяких усилий с нашей стороны превосходны.

Но есть и третья версия, объясняющая это почти поголовное стремление к осознанной, отрефлексированной мерзости. Это разбег перед прыжком, рост напряжения перед окончательным его разрешением, надувание пузыря, чтобы красивее лопнул. Одно из любимых общенациональных развлечений — низвержение кумира, но чтобы низвергать — надо сначала воздвигнуть. Периодические разоблачения культов — любимая народная забава. Нет большей сладости, чем развенчать былого кумира, вчера еще всесильного; впрочем, и всесилие это относительное, ибо изменить русскую матрицу никому не дано, — однако всеобщее подобострастие должно убедить кумира в том, что он уже полубог и мизинцем колеблет миры. После внезапного низвержения о кумира дружно вытирают ноги (сегодня, в частности, их вытирают об американский флаг — хотя перед этим долго и старательно убеждали себя именно в американском всесилии). Здесь нечто вроде сексуальной разрядки: долго готовиться, дарить цветы, уверять объект в том, что он средоточие всех совершенств, — чтобы потом наконец грубо трахнуть и всю жизнь заставлять стирать носки; Сталина ниспровергали именно те, кто перед ним трепетал.

Любопытно, кстати, что мстят в таких случаях не кумиру-садисту (он мертв), а гуманисту-преемнику: так было и с Годуновым, которому тут же приписали детоубийство, и с Хрущевым, и с Горбачевым. Но главное — это надувать и развенчивать, громоздить и скидывать: нет большего наслаждения, чем топтать вчерашнего повелителя. Так что обольщаться народной покорностью и даже энтузиазмом нет особого резона: это он, как уже было сказано, готовится.

Впрочем, есть и еще одно объяснение: людям просто нравится иногда быть плохими. В этом есть своего рода оргиастический восторг — травить, объединяться, улюлюкать; но так плохо о своем народе может думать лишь законченный русофоб. А мы с вами, в отличие от наших сегодняшних заводил, не таковы.