Александр Рудин: "Мы стараемся не увлекаться тем, что все хорошо знают"

– Шёнберг, Дебюсси, Мессиан, Кусевицкий, Капле – в этом году фестиваль готовит немало смелого и интересного.

– Да, программы очень разнообразные, много редко исполняемой музыки, например оратория Шёнберга, которую у нас за 111 лет, прошедших с премьеры, играли в России всего раз 5, или фантазия для оркестра «От мрака к свету» Александра Глазунова. Я дирижирую двумя программами: посвященной юбилею Кусевицкого, которая прозвучит 20 сентября, и программой заключительного фестивального дня, где будут исполняться произведения Дебюсси, Мессиана и Капле, это будет 24 сентября.

Я очень люблю Дебюсси и давно мечтал о том, чтобы предложить к исполнению «Мученичество святого Себастьяна». Это шедевр, который иногда исполняется по кусочкам. Есть еще укороченная версия без хора и солистов – несколько оркестровых фрагментов из этого сочинения. Но это, конечно, не производит такого впечатления, как произведение, исполненное в своей целостности, как это будет на нашем фестивале. Это мистерия, написанная вместе с итальянским поэтом Габриэле Д’Аннунцио не без побуждающего участия танцовщицы и актрисы Иды Рубинштейн. Она была тесно связана с русским искусством, с кругом Дягилева: художником Львом Бакстом, хореографом Михаилом Фокиным и другими.

– Вы также взяли в программу «Богоявление» ранее совсем не исполнявшегося у нас Андре Капле.

– Капле – значительная фигура, притом непосредственно связанная с Дебюсси. Он дирижировал на парижской премьере «Мученичества» и частично оркестровывал как эту ораторию, так и другие сочинения Дебюсси. Его у нас совсем не знают, и я предложил его сочинение для виолончели с оркестром «Богоявление».

Иван Рудин: "Очень важно, чтобы контакт с классикой был дружелюбным"

– В вашей программе есть и Мессиан, которого у нас тоже играют нечасто.

– У Мессиана много общего с Дебюсси: свет, духовность, глубина. Его действительно играют нечасто, хотя мы недавно играли его с Российским национальным молодежным оркестром. Это эстетика, в целом не свойственная нашей оркестровой культуре. Наверное, просто надо играть его чаще, но оркестры не берутся за это, хотя пианисты и органисты Мессиана исполняют нередко. Вот, например, «Турангалила» играется мало: это обширное симфоническое сочинение для массы инструментов, и при подготовке сразу возникают проблемы с инструментарием – каких-то инструментов из требующихся вообще нет. Как и во многих других странах, у нас играется в основном отечественная музыка, и то далеко не вся.

– Вы стали худруком и главным дирижером РНО в 2022 году, и минувший концертный сезон был для вас первым полноценным сезоном в этой роли. Как вы его оцениваете?

– Мы играли много музыки, которую ни я, ни оркестр прежде не исполняли. Например, произведения Эрнеста Шоссона или «Витражи собора» Отторино Респиги, а также Пять этюдов-картин Рахманинова в оркестровке Респиги.

Анатолия Лядова мы играли много и раньше, но вот его «Апокалипсис» был в этом сезоне исполнен впервые. Было, конечно, и что-то общепринятое, вроде Пятой симфонии Чайковского, но вообще симфонии Чайковского, насколько я помню, мы играли всего один раз. Стараемся не увлекаться тем, что все хорошо знают и что хорошо знает оркестр, пытаемся находить что-то новое. Это если говорить о репертуаре. У нас с оркестром идет «притирка» друг к другу и идет, как мне кажется, очень хорошо.

– РНО в минувшем сезоне много гастролировал.

– Да, были хорошие гастроли по России, а гастроли – это всегда полезно. Музыканты становятся более собранными, появляется какой-то дополнительный интерес, кураж увидеть, почувствовать новую аудиторию. И для местной публики гастроли большого оркестра – тоже всегда событие.

РНО впервые сыграл на Северном Кавказе: в Махачкале, Грозном и Владикавказе, а еще были Уфа, Самара, Оренбург, Калининград и Сочи, Петрозаводск и Петербург. В Петербурге мы как раз играли сочинение Респиги, выступать в этом городе всегда очень приятно, но это и большая ответственность.

У оркестра было много интересных концертов с разными дирижерами, солистами, игралось много программ. При этом программы всякий раз готовятся новые, это не театр, в котором спектакль может идти несколько сезонов. И это очень большая работа.

– Можно ли сказать, что одна из задач РНО – расширять репертуар, играя что-то прежде неигранное или исполняемое очень редко?

– Эта задача формально не ставилась, но мне кажется, что любой коллектив, позиционирующий себя флагманом своего жанра, как РНО, должен расширять репертуар и для себя, и для публики, воспитывать публику, давать ей слушать что-то новое. Это надо делать постоянно, и можно даже глубоко не копать, не искать в библиотеках или в интернете. Есть много произведений, лежащих буквально на поверхности, но их почему-то не играют.

Мне лично это всегда было по-человечески и по-музыкантски важно, я старался всегда играть что-то новое. И есть масса сочинений, которые я хотел бы сыграть, но которые пока по тем или иным причинам сыграть нам не удалось.

– Выделяете ли вы кого-то из современных композиторов? Знаю, у вас вызывало интерес творчество Андрея Головина. Чем оно вам дорого?

– Да, с Андреем Ивановичем у нас тесные отношения, лично у меня и у РНО тоже. Сейчас у этих отношений появилась еще и официальная база, потому что он стал нашим композитором-резидентом, он пишет специально для нас произведение, которое будет исполнено в следующем сезоне. У Головина вообще прекрасная музыка, я ее довольно много играл и дирижировал. Этот композитор стоит особняком, его музыка очень глубокая, может быть, немного закрытая, но я люблю такую закрытую музыку.

А в начале июня РНО дал большой концерт из произведений Александра Чайковского, так что музыка наших современников играется, мы стараемся не отставать от событий. Можно играть и больше, но программы частично определяются теми, кто приглашает: залами, филармониями, концертными организациями. В старые добрые времена была квота на современную музыку – в некоторых странах она есть и сейчас. И это хорошо. Конечно, в современной музыке неизбежны какие-то проходные сочинения, но все-таки, наверное, это неплохо – регулярно слышать, что пишут современники.

– Вы известны как виолончелист и дирижер, но по одному из ваших образований вы еще и пианист. Удается ли вам выступать в этой роли?

– Крайне редко, но в прошлом месяце, например, я играл четырехручные произведения Шуберта. Мы сыграли несколько концертов с Екатериной Державиной с шубертовской программой: несколько четырехручных сочинений и два, которые в оригинале написаны для скрипки и фортепиано, а мы играли для виолончели и фортепиано. Также недавно мы исполняли четырехручное произведение с моим коллегой Эмином Мартиросяном – симфоническую поэму «Аластор» Николая Мясковского. Кстати, Мясковский – один из любимых моих композиторов, и я надеюсь, что когда-нибудь мы с РНО сыграем что-нибудь из него.

– Недавно мы беседовали с вашим сыном Иваном, который сейчас руководит концертным залом «Зарядье». Другой ваш сын Фёдор – известный скрипач. Можно уже говорить о музыкальной династии Рудиных?

– Вообще-то я противник династий.

– Иван рассказывал, что в детстве его не заставляли заниматься музыкой, все это было естественно и добровольно. Так же и вы, насколько я знаю, выбрали виолончель совершенно самостоятельно.

– Виолончель действительно была моим выбором. Не думаю, что мои родители хотели, чтобы я этим занимался. Был момент, когда я и сам полагал, что, может быть, мне нужно было пойти по иному пути и заниматься чем-то более серьезным... Но сейчас мне кажется, что в музыке я реализовался лучше, чем смог бы в чем-нибудь другом. Так что все, наверное, сложилось правильно.

– А почему вы против музыкальных династий?

– Я считаю, что должен быть приток свежей крови. А артисты иногда подталкивают детей против их воли, не дают им выбрать другую дорогу. Что, в общем-то, вполне объяснимо: родители знают, как все устроено в их деле и что нужно, чтобы стать хорошим профессионалом. А другая сфера, возможно, гораздо более интересная, вызывает страх, потому что она просто-напросто им незнакома.

– Трудно ли управлять одновременно двумя коллективами: камерным оркестром Musica Viva, которым вы руководите уже более 35 лет, и теперь вот еще и РНО?

– Эти коллективы все-таки очень разные, хотя с Musica Viva мы давно уже вторгаемся в симфонический репертуар, сыграв почти все симфонии Бетховена, много Шумана и Мендельсона. И часто это было с помощью музыкантов РНО, прежде всего духовиков.

С одной стороны, есть проблема: надо как-то разводить программы так, чтобы в одном сезоне у РНО и Мusica Viva не было ничего похожего. Но, с другой стороны, мы очень тесно и много лет сотрудничали с музыкантами Российского национального. И когда я пришел в РНО, стало понятно, что мы говорим на одном языке и друг друга хорошо понимаем. Это очень здорово, иначе совмещать мне было бы гораздо сложнее.

Но я бы все-таки не называл мою работу управлением. Сегодня функция руководителя более размытая, чем, скажем, 50–60 лет назад во времена Светланова, Мравинского, когда главный дирижер или художественный руководитель решал практически все – от репертуара до привлечения конкретных солистов. Сейчас это не так. Я скорее предлагаю какой-то план, и главная моя задача, как мне кажется, состоит в том, чтобы создать комфортную атмосферу внутри коллектива во время моих репетиций и концертов. Я стараюсь, чтобы мои программы были интересны моим коллегам, чтобы они нас всех взаимно обогащали, чтобы мы понимали, зачем мы собрались. Вот такие локальные задачи. Сегодня я не могу играть только с теми солистами, с которыми я хочу, и не могу всегда играть те программы, которые хочу. Есть много обстоятельств, которые связывают главного дирижера или худрука. Но пока, как мне кажется, у нас получается. Посмотрим, что будет дальше.