По всей стране была установлена жесткая единоличная вертикаль власти, парламент не имел представительной функции, он состоял из назначаемых депутатов и работал формально, верифицируя указы короля. Сошло на нет местное самоуправление провинций, что привело к усилению роли Парижа как политического и экономического центра. Провинциальные собрания были упразднены, а функции крестьянской общины и городского самоуправления стали незначительными, вместо них административные полномочия осуществляли назначенные королем интенданты, которые сосредоточились на распределении и сборе налогов. Были у них и судебные функции, но в эту эпоху обращение к праву и закону считалось преступлением. В итоге вся страна управлялась королем и тридцатью интендантами.

Такой тип управления первое время обеспечивал определенный прогресс. Продолжавшийся во Франции на протяжении всего XVIII столетия демографический подъём в значительной степени был обусловлен устойчивым экономическим ростом, наблюдавшимся с 20-х по 80-е годы. Быстро развивались сектора экономики, связанные с колониальной торговлей. По её общему объему, выросшему за этот период в 4 раза, Франция вышла на второе место в мире после Англии. Именно эти две страны были супердержавами XVIII столетия.

Земля и воля

Но основным имущественным активом той эпохи была, разумеется, земля, которая в результате политики Людовика IV распределялась ради укрепления феодализма следующим образом. В 1669 г. был издан королевский указ, давший помещикам законную возможность захвата мирских земель. Помещикам дозволялось присвоить себе треть всей земли, принадлежавшей каждой общине, когда она была еще в крепостной зависимости. Бывало, что помещик получал от крестьян в пользование за бесценок или за лёгкие уступки участок земли с правом завести на ней свой хутор, а потом благодаря поддержке властей становился собственником этой земли.

В некоторых провинциях Франции помещик, окруживший изгородью часть общинной земли, мог объявить себя владельцем этой земли и получал от королевской власти право собственности. Привилегированным сословиям, дворянам и духовенству, которые составляли всего 2% от всего населения Франции, принадлежало около половины всех земель в каждой деревне. Кроме того, они взимали разные феодальные платежи с земель, принадлежавших крестьянам, которые наряду с горожанами составляли третье сословие.

Аналогично поступало и второе сословие – духовенство, которое также использовало откровенно рейдерские методы. Так, монастырь основывался в определенном месте, и соседние крестьяне уступали ему во временное пользование значительные местные участки, которые впоследствии становились собственностью монастыря. Не стоит при этом забывать, что крестьянство также должно было выплачивать церковную десятину, т. е. налог на содержание церкви. Десятина доходила очень часто до пятой части или даже до четверти всего урожая; духовенство также требовало свою долю сена, собранных орехов и т. п. Эта подать была для крестьян очень тяжела, особенно для бедняков.

Огромный государственный долг по выплате займов, на обслуживание которого уходила половина бюджета, стал непосильной ношей для парадоксальной финансовой системы. Кроме того, Франция потратила невероятные средства на финансирование американской революции, стремясь тем самым подорвать гегемонию Англии. Собственно, этот эпизод можно считать началом практики противостояния сверхдержав через революции на подконтрольных территориях.

Эта революция спровоцировала войну Франции с Англией, которая продлилась до 1783 г. Но уже в 1786 г. бывшие враги заключили торговый договор, который открывал британский рынок для французских вин, а французский – для продукции английских мануфактур. Последствия этого договора оказались катастрофическими. Английские текстильные мануфактуры, имевшие лучшее техническое оснащение, заполнили своей дешёвой продукцией французский рынок, вытесняя с него местных производителей. К тому же у тех возникли серьёзные проблемы с сырьем. В 1787 г. сбор шелка-сырца был крайне низким, а неурожай 1788 г. спровоцировал забой овец и, соответственно, резкое сокращение их поголовья, что вызвало ещё и дефицит шерсти.

Само восшествие на престол Людовика XVI в 1774 г. послужило сигналом к целому ряду голодных бунтов. Они продолжались до 1783 г., после чего наступило относительное затишье. Но затем, начиная с 1786, а особенно с 1788 г., крестьянские восстания возобновились с новой̆ силой. Если в первом ряде бунтов главным двигателем был голод, то теперь, хотя недостаток в хлебе все еще оставался одной из существенных причин, главною чертой бунтов являлся отказ от платежа феодальных (крепостных) повинностей. Число бунтов всё росло вплоть до 1789 г., и в 1789 г. они охватили весь восток, северо- и юго-восток Франции. В этих условиях бунт могло спровоцировать что угодно. Так, в Бретани однажды народ взбунтовался, думая, что появление башенных часов приведет к повышению соляного налога.

В ходе бунтов крестьяне начали также грабить замки и помещичьи усадьбы и принуждали помещиков отказываться от своих прав. В Пенье помещика заставили «подписать акт, в котором он отказывался от взимания всяких помещичьих платежей», в Риезе требовали, чтобы епископ сжёг архивы. В Иере и других местах сжигали старые бумаги, в которых были записаны феодальные повинности и налоги. Таким нехитрым образом, который в сегодняшнюю цифровую эпоху назвали бы кибератакой, крестьяне пытались бороться с гнётом феодализма.

Министры Людовика XVI всячески намекали королю на необходимость проведения реформ. Но король и весь двор противились этому и противились так долго, что те скромные реформы, которые были бы очень хорошо приняты в начале царствования или даже в 1783 и 1785 гг., оказались к тому времени, когда король решился на них, далеко отставшими от развития народной мысли. В то время как в 1775 г. смешанный режим правления аристократии с народным представительством вполне удовлетворил бы буржуазию, 12 или 13 годами позже, в 1787 и 1788 гг., король столкнулся с общественным мнением, которое больше слышать не хотело о полумерах и уже требовало представительного правления со всем вытекающим из него ограничением королевской власти.

Людовик XVI отверг скромные проекты министра Тюрго. Его возмущала самая мысль об ограничении королевской власти. Вот почему реформы Тюрго — уничтожение барщины, отмена учреждения цеховых старост и робкая попытка заставить привилегированные классы, дворянство и духовенство, платить кое-какие налоги — не дали ничего существенного.

Для Франции единственным выходом было реформирование налоговой системы путём взимания действительно всеобщего налога. Государство каждую минуту могло обанкротиться, а этого категорически не хотела теперь буржуазия, заинтересованная в качестве заимодавцев. Народ так обеднел, что не мог уже больше платить податей. Он и не платил их и восставал. Что же касается духовенства и дворянства, то они решительно отказывались пожертвовать чем бы то ни было из своих привилегий ради пользы государства.

Но Людовик XVI, понимая, что налоговая реформа является неизбежной мерой, также осознавал, что при всем могуществе абсолютизма в отношении налогов действует принцип nimpose que ne vent («кто не участвовал в установлении налога, его не платит»). А поскольку обложить новым налогом предполагалось аристократов и духовенство, король был вынужден утвердить это решение в парламенте. Людовик прекрасно помнил, чем закончилась Английская революция, поводом для которой послужило решение короля Карла I повысить налоги без согласования с парламентом, а закончилась она отрубленной головой самого Карла и диктатурой Кромвеля.

Парламенты, как уже указывалось, выполняли скорее судебную функцию, верифицируя законы короля. Но когда в 1787 г. король внёс в парламент закон о новых налогах системы, здесь отказались их утверждать, что было невероятной дерзостью и смелостью. Тогда король решил провести заседание, участвуя в нем лично, чтобы таким образом заставить парламент зарегистрировать закон. 6 августа 1788 г. парламент в присутствии короля зарегистрировал законы, но на следующий день отменил их как принятые по приказу. Законодательный орган после этого тут же обрел невероятную поддержку в глазах народа, который решил, что парламент каким-то образом защищает его интересы, запрещая королю и его ненавистной королеве Марии-Антуанетте по прозвищу госпожа Дефицит ещё обобрать народ, хотя формально парламент отстаивал интересы исключительно знати.

В наказание король ссылает парламент в Труа. Но и там он остаётся непреклонным. На волне народного возмущения король возвращает парламент из ссылки, но теперь законодательный орган отказывается работать, требуя созвать Генеральные штаты.

Людовик XVI согласился собрать Генеральные штаты, он объявил это решение 8 августа 1788 года, и оно стало миной замедленного действия для старого порядка.

5 мая 1789 года Генеральные штаты собрались в Версале. Всего было избрано 1165 депутатов: половина – от третьего сословия, по 1/4 – от духовенства и дворянства. На торжественном открытии король сразу сказал, что он ждет от Генеральных штатов помощи в пополнении налогов, но те видели свою роль в полном реформировании режима, особенно в устранении феодальной зависимости и установлении налогового равенства. Поскольку король так и не определил точный порядок их работы, сразу же возникли противоречия относительно процедуры и протокола. Третье сословие потребовало, чтобы проверка полномочий депутатов проходила на общем собрании, и это был откровенный намёк на поголовное голосование. Дворянство и духовенство, напротив, высказались в пользу традиционного порядка проверки – по палатам. Спор затянулся на пять недель, а когда стало понятно, что он не может быть решен, то элита или, как бы сказали в России, интеллигенция, пришедшая в Генеральные штаты не для решения задач короля, а с наказами от народа покончить с феодальными пережитками и налоговым неравенством, нашла удивительное для той эпохи по своей интеллектуальной мощи решение.

Рождение нации

Тогда палата третьего сословия нашла новаторское политическое решение, провозгласив себя Национальным собранием, то есть представительным органом всей нации. Такое провозглашение нации носителем верховного суверенитета посягало на правовые основы абсолютной монархии, где суверенитетом мог обладать только король. Кроме того, даже в части наличия народного мандата такое решение выглядело крайне спорно, поскольку народ этих людей не выбирал, им были даны наказы, но не представительские полномочия. Поэтому формально Национальное собрание можно считать самопровозглашённым органом, не имеющим ни легальных, ни легитимных полномочий.

Утром 20 июня депутаты третьего сословия обнаружили, что зал их заседаний без какого-либо предупреждения закрыт на ремонт. Опасаясь, что это первый шаг к их разгону, они отправились в ближайшее просторное здание – Зал для игры в мяч – и там торжественно поклялись не расходиться до тех пор, пока не дадут государству Конституцию. Этот эпизод стал одним из символов Революции.

23 июня на королевском заседании Людовик XVI поддержал идею равного налогообложения, право Генеральных штатов на утверждение налогов и свободу слова. В то же время он в ультимативном тоне велел депутатам заседать по сословиям и пригрозил им в случае неповиновения роспуском. После ухода короля депутаты третьего сословия отказались подчиниться его приказу. Это был акт открытого неповиновения. Однако монарх не ответил на брошенный вызов, тем самым молча признав своё поражение. 9 июля Национальное собрание объявило себя Учредительным, то есть призванным учредить Конституцию.

Париж восстает

В ответ на эти действия Учредительного собрания король принимает ещё одно неверное решение – уволить министра Неккера, который был крайне популярен в народе, поскольку стал инициатором реформ и идеи созыва Генеральных штатов. Именно в нём народ видел единственного спасителя государства. Но король под натиском королевы и двора, которые резонно отметили, что ситуация выходит из-под контроля именно из-за Неккера и его сумасбродных идей, пошёл на такой опрометчивый политический шаг в совершенно неподходящий момент, ведь Париж уже напоминал пороховую бочку, оставалось только поднести спичку.

Порохом этой бочки стало дело господина Ревельона, владельца обойной мануфактуры в предместье Сент-Антуа. Начав трудиться простым рабочим, он сумел заработать огромное состояние, открыть собственную фабрику, на которой работало 300 человек, а также освоить помещичий менталитет в самых его постыдных формах. Поводом для возмущения послужило неосторожное и глупое слово, но обида на такие слова будет понятна даже сегодня, когда почти каждый день сеть переполняется заголовками о том, что очередной чиновник сказал то, что возмутило народ.

В день предполагаемого созыва Генеральных штатов 27 апреля работники фабрики Ревельона обратились к нему с жалобами на низкую зарплату, считая, что они отразятся в наказах депутатам. На это мануфактурщик ответил, что «рабочий может прожить и на 15 су в день». Эта фраза фактически означала предложение довольствоваться тем, что есть, ведь может быть и хуже, хотя зарплата рабочих была больше названной фабрикантом суммы. В тяжёлых социальных условиях слова, вырванные из контекста, многими были восприняты как обещание снизить зарплату. Тут же слух разнесся по предместью, и к вечеру возбуждённая толпа, в которой не было ни одного рабочего Ревельона, с криками «Долой богачей» и повешенными куклами владельца обойной мануфактуры направилась громить его усадьбу, но протестующих удалось разогнать.

На следующее утро толпа явилась к фабрике и принудила рабочих бросить работу, затем она ворвалась в дом Ревельона и разграбила его. К конфликту подключились войска, подавать сопротивление удалось не сразу, и солдаты стали стрелять, убив 200 человек и ранив 300. Среди солдат 12 человек погибли, 80 были ранены. Рабочие завладели трупами своих убитых братьев и понесли их по улицам предместья.

Это было первое появление на улице народа, доведенного до ожесточения, и призрак ожесточенной толпы серьёзно повлиял на выборы, удалив от них реакционные элементы. Власть попытались выставить этот бунт делом врагов Франции. «Разве мог добрый парижский народ восстать против фабриканта?», «Они подкуплены были английскими деньгами», – говорила французская пропаганда.

На фоне отставки Неккера и серьезного скачка цен на хлеб, вызванного неурожаем, по городу поползли слухи о том, что правительство хочет уморить народ голодом. Париж заволновался.

По всему городу стихийно собирались толпы, уличные ораторы произносили подстрекательские речи. Был среди них и главный пропагандист Революции Камил Демулен, призывавший к оружию и прикрепивший к лацкану сюртука зелёный лист, сорванный с дерева, как отличительный знак народа, позднее трансформировавшийся в трёхцветную кокарду.

14 июля толпа захватила склады оружия, после чего направилась к Бастилии. Эта крепость-тюрьма символизировала в общественном сознании репрессивную мощь государства. Реально же там находилось семь узников и чуть больше сотни солдат гарнизона, в основном инвалидов. Но для красивой истории был важен символ, который был более впечатляющим, чем прозаичная правда о том, что для взятия Бастилии не требовалась особого труда.

Окружив крепость, повстанцы принялись беспорядочно обстреливать её из ружей и пушек. После нескольких часов осады комендант сдал её, попросив сохранить жизнь ему и его солдатам. Однако после капитуляции семеро из них, включая самого коменданта, были растерзаны толпой. Так завершился день, который сегодня символизирует начало Великой французской революции, в которой, как мы увидели, было два основных фактора: новый парламент, прошедший эволюцию от Генеральных штатов, Национального, Учредительного собрания до Директории, и народ, сформировавший Парижскую коммуну.

Узнав о падении Бастилии, король вновь отступил. Он отозвал войска и восстановил Неккера. Посетив Париж, король в знак примирения согласился надеть трёхцветную кокарду. С этого времени трёхцветное знамя стало знаменем Революции. Испуганные происходящим и разочарованные поведением монарха представители крупной аристократии начали покидать Францию.

Известия о парижских событиях, дороговизна, недостаток хлеба, вакуум власти спровоцировали многочисленные выступления сельской бедноты в разных районах Франции, сопровождавшиеся разграблением замков и богатых домов, в ходе которых крестьяне по-прежнему сжигали книги, фиксирующие их феодальные повинности и мстили сеньорам за годы угнетения. В конце июля уже вся страна была охвачена «Великим страхом».

Первые шаги революции

В сложившейся ситуации противостояния власти и народа Учредительное собрание, ставшее между ними единственным посредником, должно было незамедлительно реализовывать антикризисные меры и проводить необходимые реформы. В целях устранения столь ненавистного сословного разделения в период с 4-11 августа принимаются декреты, отменяющие феодальные повинности и разрушающие социальную основу Старого порядка. Именно эти даты принято считать официальным моментом крушения феодализма во Франции. Но реально все обстояло гораздо сложение, поскольку «правые» не были готовы так легко расставаться с привычным образом жизни.

В ночь на 5 августа, когда два аристократа, виконт де Ноай и герцог д'Эгийон, предложили уничтожение феодальных прав и различных дворянских привилегий, а два епископа стали говорить в пользу отмены десятины, Собранием овладел глубокий восторг. В порыве этого восторга некоторые дворяне и духовенство один за другим всходили на трибуну и отказывались от права помещичьего суда, требуя свободного, дарового и равного правосудия для всех. Собрание действительно было охвачено энтузиазмом.

Но в этой революционной эйфории никто не заметил, что выступающие упомянули условие выкупа феодальных прав и десятины. Оно заключалось в том, что дворяне были готовы предоставить свободу крестьянам, но лишь после выплаты «выкупа по 30-летней сложности». Иными словами, такая свобода отличалась от несвободы так, как отличается квартира в собственности от ипотечной. Легко представить какое разочарование и какие волнения вызвало такое постановление среди крестьян. Десятина отменялась в теории, но на деле должна была взиматься по-прежнему. «До каких пор?» — спрашивали крестьяне. — «Пока государство не найдет средств платить духовенству как-нибудь иначе!». А так как финансовое положение государства ухудшалось, крестьяне вполне справедливо начали сомневаться в том, что десятина будет когда-либо уничтожена. Пока налоги поступали плохо, крестьяне платили десятину.

Аналогичная ситуация сложилась и с феодальными правами, а этот вопрос волновал 20 млн. Простая декларация отмены феодальных прав разъяснялась пунктами постановлений, изданных в период с 6 по 11 августа, таким образом, исчезала только личная зависимость как унизительная для достоинства человека. Все же остальные повинности, вне зависимости от их происхождения и природы, оставались. Они могли быть выкуплены со временем. То есть крестьян уже не могли принудить к барщине и заставить стучать на болотах, отпугивая лягушек, мешавших барскому сну, но при этом иные надуманные сборы вроде платы за наследство и свадьбу оставались. При этом в перечне платежей крайне сложно было различить, какие связаны с личностью, а какие с феодальной повинностью, ровно как сегодня в спорах с банками невозможно понять, какие комиссии связаны с пользованием кредитом, а какие нет. Так, по закону 1790 г. крестьянин не имел права купить корову или продать свой хлеб, не уплатив известного налога помещику! Он не мог даже продать свой хлеб раньше помещика, который пользовался, таким образом, высокими ценами, которые обычно устанавливались до окончания молотьбы.

Такое положение вещей сохранялось до 31 мая 1793 г., когда уже в период Первой республики и правления конвента после восстания якобинцев из ареста жирондистов, отстаивавших правые взгляды, феодальные права были отменены. Декрет 17 июля 1793 г. гласил, что различия, установленные обоими предыдущими Собраниями между различными феодальными правами в надежде сохранить хотя бы некоторые из них, теперь уничтожаются. Всякое право владельца земли, имевшее феодальное происхождение, переставало существовать. «Все платежи бывшим помещикам, все феодальные права, как постоянные, так и случайные, даже те, которые утверждены были декретом минувшего 25 августа, уничтожаются без всякого выкупа». Это означало окончательное падение феодального режима и разрушение сословного деления, в результате чего наконец реализовались такие лозунги как свобода и равенство. Свобода от феодальной зависимости, равенство перед законом.

Справедливости ради необходимо отметить, что концепция равенства абсолютно не работала в вопросе выборов, поскольку право голоса предоставлялось при прохождении имущественного ценза, так, выборщик должен был быть способен платить налоги, а также иметь собственность.

Говоря же о реализации иных целей революции, стоит упомянуть, что налоги теперь могли устанавливаться только национальным собранием. Более того, в части развития налоговой системы за счет Французской революции впервые в истории возникла прогрессивная система налогообложения – больше зарабатываешь, больше платишь.

А 26 августа 1799 г. Учредительное собрание приняло Декларацию прав человека и гражданина, определявшую принципы будущей Конституции. Декларация провозглашала верховный суверенитет нации, объявляла «естественными и неотъемлемыми» права каждого на свободу, собственность, безопасность и сопротивление гнёту, устанавливала презумпцию невиновности, свободу слова и совести.

Людовик XVI отказался санкционировать Декларацию и декреты 5–11 августа, спровоцировав таким образом очередной повод для народного недовольство. 5 октября по Парижу разнесся слух о том, что офицеры короля, демонстрируя ненависть к Революции, во время банкета топтали трёхцветную кокарду. Узнав об этом, толпа двинулась на Версаль, Людовик XVI обещал санкционировать Декларацию прав.

Таким образом, эти события уже означали символичное падение монархии, король был фактически заложником Учредительного собрания. Все его попытки освободиться не имели никакого успеха, а вскрывшаяся информация о переговорах с иностранными державами, которых Людовик XVI просил войти с войсками Париж, привела короля на гильотину.

Чтобы выйти из финансового кризиса, Учредительное собрание пошло на действительно революционное решение: оно решило начать продажу церковного имущества, а духовенству назначить зарплату, сделав священнослужителей фактически государственными служащими. Чтобы понять, каким образом проходила продажа этих земель, достаточно перенести схему залоговых аукционов, проходивших в России в 90-е, на революционную Францию.

В этой продаже законодатели Учредительного собрания видели только средство обогатить буржуазию за счет духовенства и дворянства. О народе они мало думали. С августа 1790 по июль 1791 г. это имущество продавалось «с яростью» буржуазии, крестьянам побогаче и даже английским и голландским компаниям, покупавшим земли с целью спекуляции. При этом, когда покупатели, заплатившие при покупке не более 20 или даже 12 % покупной цены, должны были сделать следующий взнос, они выискивали всякие предлоги, чтобы ничего не вносить, в итоге имущество доставалось им за бесценок.

3 сентября 1791 г. Учредительное собрание приняло Конституцию, а 30-го прекратило свою работу.

Результаты революции

Оценивая последствия революции в парадигме XVIII века и её значение для Франции того периода, нужно отметить, что её основное значение сводится к разрушению античеловеческого феодального режима и представления, что один человек может владеть другим. Несмотря на экономическую основу, это была революция, провозглашающая защиту человеческого достоинства. В этом её отличие от Английской революции, в которой знать боролась с королем за власть, и революции в США, в которой американских патриотов, говоривших о свободе, ничуть не смущало то, что на их плантациях трудятся рабы. Революция защищала имущество от власти, Французская революция защищала человека от власти.

Проще говоря, революция позволила сказать простому крестьянину, что он тоже человек, который имеет право, чтобы к нему относились по-человечески. Человек отныне перестал рассматриваться как средство, он стал целью. И вот этом главная гуманистическая заслуга революции.

Французская революция с её идеалами, провозглашёнными просветителями, показывала, что феодальный строй уже нежизнеспособен, и его ждет неизбежный крах. Вся история XIX века подтвердила этот тезис. Страны, в которых существовал феодальный режим, либо сами самостоятельно избавлялись от этого недуга, либо, считая революция болезнью, отчаянно с ней боролись, но в итоге революция побеждала.

Ни последующая директория, ни Наполеон, ни реставрация монархии не смогли разрушить демократические достижения революции. Это событие стало точкой невозврата для феодального строя. Такой логикой руководствовался декабрист Пестель, который говорил на следствии, что кровь революции можно смыть, но её достижения уже не смыть и не стереть ничем. Поэтому спустя уже 200 лет можно утверждать, что Французская революция на самом деле была эволюцией, которую должна была пройти любая страна, жившая по феодальным законам.

Удивительно, но даже в XX веке главные противоборствующие режимы коммунизм и капитализм, в сущности, дети одной матери – Французской революции. Коммунизм с его идеей полного равенства и государственного равенства зародился именно в период работы конвента, и там же ему противостоял капитализм, который говорил, что главное это свобода, которая даёт всем равные возможности, но не уравнивает состояние, до которого можно реализовать эти возможности.

В этом парадоксальном политическом материнстве раскрывается глобальное историческое значении Французской революции. Сегодня конституции всего цивилизованного мира написаны ровно так, как была написана французская Конституция. В них отражены все ценности, исповедуемые революционерами: охрана человеческого достоинства, провозглашение человека и его прав высшей ценностью, равенство всех перед законом, личная неприкосновенность, свобода слова, свобода вероисповедания и т. д. Французская декларация прав человека и гражданина стала основой для Всеобщей декларации прав человека, принятой в 1948 г.

При этом все ценности, провозглашенные Французской революцией, были либеральными и несли в себе либеральные идеи. В сегодняшних дискуссиях о нежизнеспособности либеральной идеи, под которой ошибочно толкуется некая толерантность, нужно не забывать, что французские якобинцы не скупились на кровь во имя этих ценностей. В период террора якобинцев против жирондистов, отстаивающих традиционные монархические ценности, репрессивная машина работала так, что советский «красный террор» казался ссорой детей в песочнице. Поэтому будет серьезной ошибкой приписывать либерализму терпимость. Французская революция показала, что добро может быть с гильотиной.