Однако Ким Ир Сен и его окружение, хотя они и пришли к власти в Северной Корее при активной поддержке Москвы, вовсе не хотели полностью перенимать советские лекала. По своим взглядам эти люди, как и большинство восточноазиатских левых радикалов той эпохи, были не только коммунистами, но и националистами. Иначе говоря, они стремились не столько к «земшарной республике Советов», сколько к созданию сильного национального государства. Впрочем, советские генералы, расчистившие бывшему капитану Красной армии Ким Ир Сену дорогу к вершинам власти у него на родине, тоже были лишь отчасти воодушевлены коммунистической идеологией, а в основном все-таки беспокоились о продвижении геополитических интересов Советского Союза.

Поэтому Ким Ир Сен с самого начала своего правления стал осторожно ограничивать советское влияние в руководстве КНДР. Начало десталинизации в СССР поставило его власть под угрозу, но в то же время создало и возможности для выхода из-под контроля Москвы. С одной стороны, в августе 1956‑го Ким Ир Сен чуть не стал жертвой заговора высших чиновников, считавших, что КНДР должна последовать примеру Советского Союза и начать борьбу с культом личности. С другой стороны, конфликт СССР и Китая дал Пхеньяну возможность на протяжении десятилетий маневрировать между двумя гигантами, получая помощь от обеих великих держав и не давая ничего взамен.

Дипломаты КНДР на протяжении десятилетий использовали конкуренцию великих держав во благо своей страны

На первых порах, пока Пхеньян склонялся к союзу с Китаем, руководители правящей Трудовой партии Кореи (ТПК) позиционировали себя как защитников чистоты «истинного» марксизма-ленинизма от «ревизионистских искажений», навязываемых новым руководством КПСС. После того как в 1965 году отношения с КНР ухудшились, речь стала идти не только об угрозе, исходящей от советского «ревизионизма», но и об угрозе китайского «догматизма».

Однако в долгосрочной перспективе политика лавирования между Москвой и Пекином требовала более серьезного идеологического основания, и оно, разумеется, было создано. Еще в 1955‑м, на самой заре своего конфликта с Москвой, Ким Ир Сен в одной из речей упомянул принцип «чучхе». Строго говоря, автором этого понятия он не был – по данным советского посольства, сам термин придумал и активно пропагандировал Ким Чхан Ман, курировавший в ЦК партии идеологические вопросы. Тогда речь шла всего лишь о необходимости творчески применять марксизм-ленинизм в корейских условиях, а не бездумно копировать советские и китайские образцы.

В середине 1960‑х, однако, идеи чучхе были переосмыслены и объявлены новой идеологической системой. В 1970 году на V съезде ТПК в уставе партии появилась запись, в соответствии с которой идеи чучхе наряду с марксизмом-ленинизмом являются идейной основой деятельности правящей партии, а в конституции 1972 года они, опять-таки в сочетании с марксизмом-ленинизмом, были объявлены и официальной государственной идеологией.

При этом идеи чучхе, несмотря на все попытки их как-то кодифицировать, поражают своей расплывчатостью и неконкретностью. Посвященные им трактаты обычно сводятся к повторению на разный лад нескольких весьма абстрактных и туманных формул, главная из которых гласит: «Человек – хозяин всего». Частью идей чучхе можно считать и учение о вожде, который «выполняет решающую роль в решении судьбы общественного коллектива».

Северокорейские идеологи в разное время занимали разные позиции по поводу отношения идей чучхе к марксизму. Сначала идеи чучхе считались лишь «творческим приложением» идеологии марксизма-ленинизма к конкретным условиям Кореи. Однако в начале 1970‑х Ким Чен Ир, сын и преемник Ким Ир Сена, заявил, что его отцом создано принципиально новое прогрессивное учение, которое наилучшим образом отражает реалии современного мира. Тогда некоторое время в Северной Корее официально полагалось считать, что марксизм – это прогрессивное учение времен раннего капитализма, ленинизм – учение времен империализма, а кимирсенизм – это вершина мировой прогрессивной мысли, учение времен национально-освободительных революций. Такая трактовка позволяла утверждать, что КНДР в идеологическом отношении – самое продвинутое общество планеты, оплот мирового прогресса. Некоторое время северокорейские пропагандисты и дипломаты, кажется, вполне всерьез пытались распространять идеи чучхе в странах т. н. третьего мира в качестве альтернативы советскому и китайскому вариантам марксизма-ленинизма. Хотя на продвижение этой концепции было потрачено немало казенных средств, особых успехов добиться не удалось. К концу 1970‑х от радикальной трактовки идей чучхе как принципиально нового учения тихо отказались, и с тех пор на протяжении долгого времени вопрос об отношении идей чучхе и марксизма в официальных публикациях старались не поднимать. Скорее всего, эта осторожность была вызвана прагматическими соображениями: попытку представить северокорейскую национальную идеологию как нечто более совершенное, чем марксизм-ленинизм, в социалистических странах восприняли как дерзкую ересь. Поскольку совсем обострять отношения с партнерами по соцлагерю, которые одновременно были и главными источниками экономической помощи, КНДР было не с руки, от радикальных претензий Пхеньян без шума отказался.

После распада СССР дрейф в сторону от догм марксизма-ленинизма ускорился. Полностью этот процесс завершился уже в начале правления Ким Чен Ына, нынешнего руководителя страны и третьего представителя династии Ким. На практике в официальной пропаганде по-прежнему подчеркивалось, что КНДР – социалистическое государство, однако куда больше внимания уделялось его национально-корейскому характеру.

В декабре 2002‑го с первых страниц северокорейских партийных газет исчез присутствовавший там с момента их основания лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» В 2009 году из конституции КНДР были удалены все упоминания о марксизме и коммунизме. Показательно, что в статье 59, там, где раньше речь шла о «формировании нового коммунистического человека», теперь говорится о «формировании нового чучхейского человека». В 2012‑м с главной площади Пхеньяна, которая, конечно, носит имя Ким Ир Сена, убрали портреты Маркса и Ленина, которые там находились более полувека.

Реформы без открытости

Впрочем, ни в коем случае не надо считать, что марксизм-ленинизм подвергнут в КНДР анафеме, – его просто оттеснили на второй план. В официальных текстах классиков марксизма-ленинизма сейчас упоминают редко, но всегда в самом позитивном ключе – в качестве прогрессивных и уважаемых зарубежных мыслителей прошлого.

Наконец, если речь идет о том, как КНДР позиционирует себя на мировой арене, то тут всё однозначно: официальная печать всегда подчеркивает социалистический характер северокорейского государства, причем понимание «социализма» в его официальной трактовке очень близко к классическому советскому. На практике же в КНДР уже давно существуют и играют немалую экономическую роль рыночные отношения в самых разнообразных формах, но сам факт их существования по-прежнему официально не признается. В этом отношении позиция северокорейских идеологов серьезно отличается от позиции их китайских коллег. В то время как в КНР на официальном уровне объясняется и обосновывается переход страны к рыночной экономике, в Северной Корее, где похожая трансформация совершается во многом стихийно, власти предпочитают ее игнорировать, точнее, не упоминать о ней в СМИ. Подразумевается, что граждане КНДР должны гордиться тем, что они остались верны социализму и «сберегли его» в самых тяжелых условиях, – просто социализм теперь полагается ассоциировать не с импортным марксизмом и ленинизмом, а со своим национальным чучхе.