Так или иначе, это были сложные сто лет, в течение которых КПК из марксистского кружка, насчитывавшего всего 53 человека, выросла в самую многочисленную в мире партию, в которой состоят более 90 миллионов членов. Параллельно с этим из организации, подконтрольной Москве и нацеленной прежде всего на защиту интересов пролетариата, она превратилась в общенациональную и независимую силу, в идеологии которой очевиден крен в сторону национализма.

Красный день календаря

Идея отмечать день рождения КПК первого июля принадлежит лично Мао Цзэдуну. На самом деле учредительный съезд партии прошел в Шанхае 23 июля 1921 года. Партийные историки объясняют это расхождение в датах тем, что в 1920–1930-х годах китайским коммунистам было не до празднований и постепенно подробности съезда подзабылись. Возможно, он и не рассматривался его участниками как нечто значимое. Мао Цзэдун хотя и присутствовал на этом собрании членов коммунистических кружков, вспомнить точную дату его проведения не мог. Спустя годы, уже утвердившись в качестве лидера партии, он постановил проводить памятные мероприятия в первый день июля.

От «трех лет упорного труда» к «новой эпохе»

Согласно уставу КПК, ее конечная цель – построение коммунистического общества. В теории этому должно предшествовать достижение так называемого «высокоразвитого социализма». В 1950–1960-х председатель Мао Цзэдун считал, что через эту фазу можно перескочить. В этом проявлялось его понимание «китайской специфики» – построения социализма-коммунизма в бедной аграрной стране, обусловленное не только хорошим знанием сельского Китая, но и отсутствием системной теоретической подготовки.

В отличие от многих своих соратников, Мао не учился в Москве, зато многие годы возглавлял крестьянские восстания и был очень высокого мнения о ресурсах многочисленного, трудолюбивого и терпеливого китайского народа. А поэтому искренне верил, что «три года упорного труда» могут дать «десять тысяч лет счастья». При этом «великий кормчий» вдохновлялся не только классиками марксизма-ленинизма, но и образами из классической китайской истории: «Необходим контроль, нельзя только придерживаться демократии, нужно сочетать Маркса с Цинь Шихуанди». (Последний, напомним, был древним китайским императором, прославившимся своей жестокостью и любовью к масштабным инфраструктурным проектам.)

Социально-экономические эксперименты Мао, осуществляемые на протяжении 1950–1960-х, завершились гуманитарной катастрофой, голодом, крахом экономики, дезориентацией и деморализацией населения. Они по-прежнему вдохновляют леваков-радикалов по всему миру, однако в самой КНР подобные взгляды не приветствуются, и с «левым уклоном» здесь борются столь же решительно, как и с «правым».

Новое руководство Китая, пришедшее к власти на рубеже 1970–1980-х, решило, что спешить с построением коммунизма не стоит. Для начала нужно достичь среднемирового уровня развития производительных сил, а для этого не грех заимствовать элементы свободного рынка. Так начались китайские экономические реформы, а в теоретических выкладках еще больше стало говориться о «китайской специфике», хотя трактовка ее изменилась. Было признано, что Китай все еще слишком беден, а поэтому для начала нужно накормить и одеть население, обеспечить его так называемым «средним доходом» (сяокан).

Длительная фаза, при которой социалистическая идеология вынужденно сочетается с рыночной экономикой, была названа «начальной стадией построения социализма с китайской спецификой». По расчетам идеологов КПК, она должна была продлиться до 2049 года и завершиться аккурат к столетию со дня основания КНР. К этому времени предполагалось построить «богатое, могущественное, демократическое, цивилизованное и гармоничное модернизированное социалистическое государство», как сформулировал задачу Ху Цзиньтао, руководивший партией и Китаем в 2002–2012 годах. Это первая из двух «столетних целей» КПК.

Как Китай снова стал великим

А вторая цель, поставленная еще в 1980-х Дэн Сяопином, – к столетию со дня основания Компартии, к 2021 году, ликвидировать в стране абсолютную бедность. В марте китайские СМИ дружно отрапортовали: цель эта достигнута, и последний из «бедных сельских уездов» таковым быть перестал. Их материалы растиражировали мировые агентства, зачастую забывая о том, что речь шла об искоренении бедности по специфическим китайским стандартам ($600 ежегодного дохода, что по меркам развитых стран очень мало).

Тем не менее определение «бедная аграрная страна» уже давно плохо подходит для характеристики Китая. Более того, оно не соответствует мироощущению жителей КНР, хотя почти все социально-экономические показатели в перерасчете на душу населения там остаются на весьма скромном уровне и заметно отстают от ведущих западных стран. Для того чтобы компенсировать этот диссонанс, теоретики КПК придумали новую формулу. В 2017 году на очередном съезде партии – втором, прошедшем под председательством Си Цзиньпина, – было провозглашено, что Китай уже вступил в «новую эпоху социализма с китайской спецификой».

Использование выражения «новая эпоха» (синь шидай) подразумевает, что КНР уже не отсталая аграрная страна, как это было в начале экономических реформ, но еще не достигла уровня развития, позволяющего говорить о социализме. А раз так, значит, по-прежнему можно использовать рыночную экономику, допускать эксплуатацию человека человеком и т. д. При этом вступление Китая в «новую эпоху» позволяет объяснить населению замедление темпов роста экономики и благосостояния. Кроме того, наклеить ярлык «новая эпоха» можно на что угодно (например, «архитектура новой эпохи», «китайский футбол новой эпохи», «политика планирования семьи новой эпохи» и др.) и тем самым отделить период правления Си Цзиньпина от предшествующих времен.

От «китайской специфики» к «китайской мечте»

Этот идеологический поворот перекликается с другим «девизом правления» Си Цзиньпина, выдвинутым сразу после его прихода к власти в 2012 году, – концепцией «китайской мечты». Ключ к пониманию этой идеологемы содержится в речи Си, в которой он заявил, что «КПК – это локомотив реализации китайской мечты, а построение социализма с китайской спецификой – единственный путь к великому возрождению китайской нации». Таким образом, на нынешнем этапе целью КПК является не построение коммунистического общества, а достижение «китайской мечты», то есть восстановление (а не просто достижение) национального величия!

Сколько социализма осталось в современном Китае?

И действительно, несмотря на название, китайская Коммунистическая партия давным-давно превратилась в национальную и даже националистическую. «Китайская специфика» активно продвигалась еще Мао Цзэдуном, который находился под меньшим, чем другие видные лидеры КПК, влиянием Москвы и использовал антисоветскую риторику как инструмент для борьбы с внутрипартийной оппозицией. После смерти Сталина Мао Цзэдун и вовсе порвал дружеские связи с Советским Союзом, обвинив его в ревизионизме. Этот разрыв находился в логике национального освобождения после длительного периода полуколониального и зависимого положения Китая – главной задачи, достижение которой легитимизировало в глазах общества нахождение КПК у власти. При Мао Китай был бедным, но уже независимым. При его преемниках стал богаче, но произошло это благодаря допуску в страну иностранцев. Цель Си Цзиньпина – сохранить высокий уровень развития, но уже без иностранцев, число и качество которых в Китае отныне жестко регламентируется и контролируется.

Некогда КПК воевала с китайской Национальной партией (Гоминьданом), которая по-прежнему существует на Тайване. Однако сейчас вражда осталась позади. Во-первых, потому, что Гоминьдан, в отличие от правящей на Тайване Демократической прогрессивной партии, твердо держится концепции «единого Китая». Во-вторых, потому, что идеологических разногласий между китайскими коммунистами и китайскими националистами практически нет – КПК можно назвать «новым Гоминьданом», а сам Гоминьдан для КПК просто провинциальная партия. Более того, современный Китай с его сильным государством, легко мобилизующейся экономикой, жесткой миграционной политикой, культом верховного лидера и отсылками к тысячелетним традициям – пример для правых националистов по всему миру.

Даже сам термин «социализм с китайской спецификой» по существу тождествен понятию «китайский национал-социализм», хотя из-за негативных исторических коннотаций это выражение употреблять не принято. К тому же у нас нет основания говорить об агрессивности китайской внешней политики, в то время как именно такой стиль присущ национал-социализму. Более того, если взять за основу тезис о «возрождении китайской нации», то есть восстановлении модели развития Китая и его отношений с окружающим миром, существовавшей до 1850-х, выяснится, что эта модель не предполагает завоевания соседей. Китай стремится, как и в прежние времена, стать самодостаточным высокоразвитым государством, окруженным культурно и экономически зависимыми от него сателлитами, признающими авторитет Пекина и стремящимися подражать ему. Силовое покорение этих стран в такую систему координат не вписывается.

Формированию такого окружения должен способствовать самый громкий интеграционный проект прошлого десятилетия, также связанный с именем Си Цзиньпина, – инициатива «Пояс и путь». Правда, за минувшие восемь лет проект так и не был воплощен во что-либо значимое, чему помешало, возможно, недоверие к китайскому «неоколониализму» со стороны соседей, а возможно, и ограниченность ресурсов Китая, которые только на первый взгляд кажутся безграничными.

От «красной книжицы» к «красным песням»

Китайскую Компартию в 1921 году основали молодые интеллигенты – те, кого сейчас назвали бы «креативным классом». Ее первый руководитель Чэнь Дусю был профессором Пекинского университета, его ближайший соратник Ли Дачжао заведовал там же библиотекой. Будущий председатель Мао Цзэдун работал у Ли Дачжао ассистентом в библиотеке, а на первый съезд КПК в июле 1921 года в Шанхай приехал в статусе одного из владельцев книжного магазина, продававшего в городе Чанша модную у прогрессивной молодежи литературу. Используя современную российскую терминологию, их можно назвать и «иностранными агентами», поскольку координировалась и финансировалась молодая партия из Москвы посредством Коммунистического Интернационала – организации, созданной большевиками для распространения мировой революции.

Тем не менее верная классикам марксизма-ленинизма (которые сами были вовсе не пролетариями), ранняя КПК твердо стояла на классовых позициях и, более того, считалась партией исключительно трудящихся, закрытой для представителей других классов. Специально для них были придуманы так называемые «демократические партии» числом восемь штук, союз КПК с которыми официально и завоевал власть в 1949 году, основав Китайскую Народную Республику.

Однако со временем ситуация изменилась. Классовый характер партии окончательно был потерян на рубеже 1990–2000-х. Еще в 2002 году при Цзян Цзэмине были сняты ограничения на прием в КПК представителей эксплуататорских классов, то есть фабрикантов и предпринимателей. Уже при Си Цзиньпине появилась директива основывать ячейки Компартии не только в государственных, но и в частных компаниях. Сейчас партия в буквальном смысле охватывает всё общество, – вернее, 7% его членов, наиболее активных и готовых делать карьеру по правилам и в соответствии с идеологическими установками, идущими из партийной резиденции. По своему функционалу нынешняя элита КПК напоминает прослойку «шэньши» – чиновников-конфуцианцев, управлявших империей в Средние века.

При этом заигрывания с революционной эстетикой, хорошо заметные в последнее десятилетие (мода на «красные песни», реконструкция шествий хунвэйбинов, расцвет «красного туризма»), не должны сбивать с толку. Они говорят не о возврате к коммунистическим идеалам, а о потребности подчеркнуть преемственность нынешней националистической элиты с теми силами, которые в свое время выиграли Гражданскую войну. Само же руководство КПК сейчас – это фактически «правящая династия», использующая коммунистическую риторику помимо символа преемственности с отцами-основателями как систему распознавания «свой – чужой» при формировании и индоктринации новой элиты.

Ассоциации с династией стали еще сильнее, когда к власти пришел Си Цзиньпин – сын героя Гражданской войны Си Чжунсюня. Для младшего Си слова «революционная борьба», «гражданская война», «великий поход» – не пустой звук. Это одна из основ его идентичности, источник его личностной мотивации, а сохранение власти, завоеванной силой, – это не просто вопрос политической целесообразности, но и «сыновний долг» по отношению к героическому отцу и его соратникам. Си Цзиньпин хорошо помнит, что партия пришла к власти не в результате бескровного переворота или по итогам выборов, а завоевала ее винтовкой и штыком, ценой многих тысяч жизней, и просто так она ее не отдаст.

Как не стоит интерпретировать события на площади Тяньаньмэнь

То же можно сказать и про самого Си Цзиньпина, возглавившего КПК в момент острого системного кризиса, когда популярность партийного руководства стремительно падала, а легитимность его нахождения у власти в глазах населения была размыта чередой коррупционных и сексуальных скандалов. Жесткими мерами, активно апеллируя к опыту развала Советского Союза, новый председатель устранил угрозу внутриэлитного «антипартийного переворота», о внешнем после подавления событий на площади Тяньаньмэнь в 1989 году говорить не приходится. Однако задача сохранения этого статус-кво потребовала от Си Цзиньпина превратиться в «нового Мао Цзэдуна».

В годы правления «великого кормчего» семья Си подверглась гонениям. Си Чжунсюнь был снят со всех ответственных постов, а юный Си Цзиньпин был вынужден на долгие семь лет в числе другой «образованной молодежи» отправиться на «трудовое перевоспитание» в деревню. Однако политическая целесообразность перечеркивает негативный опыт из прошлого. Ведь образ великого «основателя Китая» председателя Мао до сих пор лежит в основании легитимности правящего режима. Даже руководители 1970–1980-х, устроившие свару за власть сразу после его смерти, не смогли от него отказаться, выдвинув компромиссную формулу «в деятельности Мао Цзэдуна 70% правильного, 30% ошибок». Тем более этого никогда не сделает Си Цзиньпин, укрепляющий через позиционирование себя как истинного наследника «великого кормчего» личную власть.

Си стал единственным после Мао лидером Китая, идеи которого еще при жизни закрепили в конституции и уставе КПК, а сам он был признан «руководящим ядром» партии. Это ознаменовало окончательный отход от концепции коллективного руководства, выдвинутой на рубеже 1970–1980-х Дэн Сяопином. Наконец, в подражание Мао у Си Цзиньпина появился собственный «цитатник», новая «красная книжица» – трехтомник «О государственном управлении», переведенный на 30 языков и напечатанный тиражом более 17 млн копий.

Говоря о Китае, Си Цзиньпин часто рисует его «осажденной крепостью», указывая на опасность зарубежного влияния, коррупции и потери моральных ориентиров. Уйти он сможет, только будучи уверенным, что власти КПК ничего не угрожает. То есть никогда. Поскольку представить, что однажды настанет время полного благоденствия и покоя в Китае и окружающем мире, решительно невозможно. Мао Цзэдун умер в 82 года. Си Цзиньпину сейчас 68 лет, и по той практике, которая была заложена при Дэн Сяопине, на очередном съезде Компартии в 2022 году он должен был бы уйти на пенсию. Однако, очевидно, этого не произойдет. На это указывает отсутствие преемника и ряд решений, типа отмены пункта в конституции, ограничивающих число сроков на должности главы государства.

Так что расчеты аналитиков прошлых десятилетий на то, что по мере социально-экономического развития и интеграции в глобальную экономику КПК изменится и инициирует демократизацию режима, очевидно, не оправдались. Более вероятным на данный момент выглядит другой прогноз: пожизненное правление Си Цзиньпина и дальнейший уход КПК от коммунистической догматики в сторону национализма и деглобализации. Фактор Китая, вероятно, и станет одним из основных на пути дальнейшего распада еще недавно почти глобализованного мира на несколько цивилизационных ареалов, одним из которых будет «китайский мир». Династия «КПК» будет править еще долго и относительно счастливо, особенно если успешно решит проблему наследника Си Цзиньпина, но и она не избежит естественного для любого династийного цикла кризиса, итогом чего станет крах и потеря власти в той или иной форме. Однако когда это произойдет, не смог бы предсказать даже Маркс.