Требования протестной недели, о которой объявили ученые, конкретны: не секвестировать расходы на науку в 2017 году, повысить финансирование фундаментальных научных исследований и внутренних затрат на исследования и разработки, разработать законы, стимулирующие бизнес вкладывать в науку деньги.

Если сокращение бюджетного и внебюджетного финансирования науки сохранится, то ситуация в институтах может стать критической: денег не будет хватать даже на оклады, и могут начаться либо массовые сокращения, либо повторится ситуация 90-х годов, когда работники отравлялись в неоплачиваемый отпуск, считает председатель профсоюза работников РАН, заведующий лабораторией Института общей физики им. Прохорова Виктор Калинушкин. Его статья в цеховой газете российских ученых «Троицкий вариант – Наука» так и называется «Назад в 90-е?».

Подробнее о ситуации с финансированием фундаментальной науки и о целях протестной недели Виктор Петрович рассказал в беседе с «Профилем».

– Вы пишете об урезании финансирования гражданской науки: означает ли это, что научные исследования для оборонного комплекса финансируются в прежнем объеме или даже больше?

– Для начала все-таки отмечу, что уменьшение финансирования гражданской науки не означает, что оно исчезло вообще. Оно сократилось примерно с 350 до 308 миллиардов. Что происходит с наукой, направленной на решение задач обороны, – это вопрос более сложный, потому что в бюджете ее финансирование разбросано по нескольким позициям, что осложняет анализ. Тем более, часть статей недостаточно открыты. Честно говоря, не ощущается, что деньги были переброшены в оборонную науку. Полагаю, ее финансирование осталось на прежнем уровне.

– По вашим сведениям, научные институты попали в сложную ситуацию, в том числе с коммунальными платежами и налогами. Где ситуация хуже всего – по регионам и по области исследований?

– Трудно сказать, где хуже всего. Ситуация разная, разброс большой. Но все в напряжении, все на пределе выплачивают коммунальные платежи. При этом ситуации как в 90-е, когда задолженность по коммуналке могла числиться годами, а потом ликвидировалась с помощью т.н. «взаимозачетов», уже не будет. Средства на выплату налогов перебрасываются из зарплатной части, увеличился расход внебюджетных средств на накладные расходы, и пока все гасится. В ближайшее время мы соберем уже гораздо более точную статистику по институтам.

– Расчеты с поправкой на инфляцию, которые приводятся в вашей статье, проводил профсоюз работников РАН?

– Да. Идея очень проста: если мы сейчас вышли на предел оплаты окладов, то дальше придется пропорционально сокращению финансирования урезать зарплаты людей. Конечно, наши расчеты могут оказаться совершенно не верны, если вдруг инфляция повернет вспять, а доллар подешевеет. Но ведь мало кто верит в подобное.

– Одно из ваших требований – выполнить указ президента № 599 в части доведения доли внутренних затрат на исследования и разработки до 1,77% ВВП. Каковы расходы сейчас?

– Оценки разные. Официальные цифры – 1,08-1,12 процентов.

– Еще одно ваше требование – обеспечить финансирование фундаментальных научных исследований в 2017 году на уровне не ниже 0,22% ВВП. Финансирование фундаментальных исследований и внутренних затрат на исследования и разработки это разные статьи?

– Разные, хоть и связаны. Финансирование гражданской науки включает в себя финансирование и фундаментальной науки, и прикладной. Если в прикладную науку бизнес вкладывает деньги во всем мире, то в фундаментальную науку, которая далека от практического применения, бизнес вкладывает в качественно меньшей степени. Там есть пожертвования, но это другая часть игры. Поэтому финансирование фундаментальной науки берет на себя государство. Мы посчитали, сколько тратят на науку в развитых странах. Мы уступаем всем, даже Греции, несмотря на то, что она находится в очень сложной ситуации. Раз у нас бизнес не вкладывает деньги в науку, то, чтобы не умерла наука прикладная, финансируют ее. Вообще соотношение должно быть такое: 1 рубль на фундаментальные исследования, 8-10 на прикладные и еще больше на технологии, внедрение и так далее.

– То есть, российский бизнес не финансирует даже прикладные исследования?

– Конечно. Бизнес мало вкладывается в науку. Но надо очень хорошо понимать: налоговые льготы, которые во всем мире даются бизнесу, вкладывающему в науку, – это недополучение денег бюджетом, это тот же бюджет. То есть государство, таким образом, вкладывается в науку за счет недополучения денег бюджетом. А у нас пытаются сделать так называемое «софинансирование». Софинансирование в принципе предполагает, что бизнес вложит столько же, сколько вложит государство: если государство тратит 0,1 процента (ВВП), то и бизнес столько же. Сейчас государство вкладывает даже чуть больше. Но в софинансировании много технических проблем. Одна из них – когда бизнес вкладывает деньги, он сам выбирает ученых, которые выполняют заказ. А с софинансированием ученых выбирает Министерство промышленности. У нас уровень доверия бизнеса и госструктур, скажем так, не очень высокий. Другая проблема – строгий контроль за бюджетными средствами. Но когда дали деньги ученому, зачем его так контролировать? Ведь он сам заинтересован, чтобы сделать все дешево и максимально хорошо.

– Есть ли сейчас какие-то законы, работающие на стимулирование бизнеса вкладывать деньги в науку?

– Говорят, для Сколково что-то сделано, но если такой прецедент есть, введите его в широкую практику.

– Не было даже попыток разработать подобную законодательную базу? Может быть, вы слышали какие-то неофициальные разговоры?

– Основной неофициальный посыл, почему этого не делается, – «все воруют». Но если из этого исходить, то зачем тогда делать что-либо в принципе, что-то строить, проектировать? Тогда можно не делать вообще ничего.

– Вам так и не ответили в правительстве и у президента?

– Нам давали формальные ответы. Письмо переслали в Министерство образования и науки, и на вопрос, который может решить только президент, ответил замначальника департамента министерства. Но, конечно, я его ни в чем не обвиняю, ведь что он может сделать? Мы писали Дворковичу, Медведеву. Писем было много. Схема ответа одна и та же. Сейчас мы написали письмо в контрольное управление при президенте.

– Не было никаких неформальных сигналов?

– По большому счету, нет

– Вы пишете о партиях, которые согласились с вами сотрудничать. Как именно они планируют это делать?

– Самым непосредственным образом: партии в Госдуме будут решать бюджетные вопросы, и три партии согласились с нами сотрудничать. Я не знаю, кто пройдет в Думу, хотя можно догадаться, конечно. Сейчас мы пытаемся договорить с «Единой Россией», но пока не очень получается. И это странно. Партии, претендующей на статус правящей, надо все же четче определиться с обязательствами на ближайший период. (Позднее Виктор Калинушкин сообщил, что с ним встретился заместитель секретаря Генерального совета «Единой России», вице-спикер Госдумы, член комитета Госдумы по труду, социальной политике и делам ветеранов Андрей Исаев; профсоюз и «Единая Россия» договорились о сотрудничестве – «Профиль»)

– Кого вы пригласили на собрания и митинги ученых? Кто-то уже согласился прийти?

– Мы направили письмо министру образования и науки и руководителю ФАНО, но вряд ли они придут. По большому счету, нам нужна хотя бы полуофициальная, предварительную информация о том, что планируется делать с финансированием науки. Разговоры, слухи. Был вброс, что оно будет сокращено на 7 процентов, потом было непонятное опровержение. Все это очень волнует. Раньше к этому времени уже была очень четкая информация о будущем финансирования науки, а сейчас ее нет. Снять напряженность можно очень просто, но почему-то этого не делается. Нужно просто сказать официальным представителям власти: «Ну что вы волнуетесь, все будет на уровне прошлого года, никаких -50% не будет, будем принимать решение». На все еще накладывается указ президента о повышении заработной платы. Как можно будет ее повысить, уменьшая финансирование, если не устроить массовых сокращений ученых?

– Вы уже подали заявки на митинги? В последнее время согласования достаточно сложно добиться.

– У нас, в основном, встречи с депутатами. 12 сентября будет в Пущино, там даже заявки не надо.

– Вы заявляете о предупредительном характере этих акций. Что вы планируете делать, если ваши требования проигнорируют?

– Пока будут только собрания. Мы не хотим резко начинать, потому что пока что главная проблема – это нехватка информации. И почему мы не очень хотим сейчас устраивать митинги: высок риск прихода людей, которых сложно контролировать. Они могут начать говорить о своих политических программах и лозунгах, а не о проблемах российской науки.

– Кто-то из ваших коллег откликнулся на призыв к совместным действиям?

– Начнем с того, что «Троицкий вариант» опубликовал статью, а ведь это не профсоюзная газета, бывали у нас с ними и разногласия. За публикацию им большое спасибо. Буду им звонить, благодарить. И конечно, нас поддерживают прежде всего наши общественные организации, в частности ОНР – Общество научных работников.

– Международное научное сообщество знает о ситуации? Есть ли поддержка с этой стороны?

– Иностранных коллег не привлекаем, потому что, повторюсь, наши действия носят предупредительный характер. Ведь у нас нет просто реальной информации. Может прийти представитель Министерства и развеять все наши опасения. Хоть это и маловероятно.

– Как вам новый министр образования и науки? Может ли что-то измениться с ее приходом?

– Ничего не могу сказать о ней. А вот заместитель министра по науке Алексей Лопатин – это человек, которого я хорошо знаю, и у меня о нем исключительно положительное мнение.