Владимир Путин на днях заявил, что поддерживает реформу ООН и расширение числа постоянных членов Совета безопасности. Туда могут войти Германия, Индия, Бразилия, ЮАР, считает президент России. Впрочем, Путин оговорился: такую реформу можно проводить только на основе консенсуса и только с сохранением существующего статуса СБ ООН, постоянные члены которого обладают правом вето. Все это пустое, уверен председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» Федор Лукьянов.

— ООН, так же, как в свое время Лига наций, была создана по итогам мировой войны. Можно ли сейчас скорректировать базовые механизмы ООН? Или подобного рода корректировки возможны только после крупных геополитических трансформаций?

— История не знает прецедентов установления устойчивых институтов мирового управления без крупных военных конфликтов, которые и определяют иерархию и силовое соотношение между великими державами. Однако нынешняя ситуация уникальна, поскольку «холодная война» так и не превратилась в полномасштабное выяснение отношений, и, следовательно, по ее итогам не было установлено формально признанной иерархии, не было зафиксированных каким-либо мирным соглашением победителей и побежденных. В итоге получается, что институты остались те, которые сохранились со Второй мировой войны, а реальность кардинально изменилась.

Впрочем, хочется верить, что в современном мире мировая война в той модели, которая нам известна из истории XX века, попросту невозможна. В первую очередь, потому что ее потенциальные участники обладают ядерным оружием, которое выступает в качестве средства сдерживания. Поэтому трансформация ООН должна стать либо результатом договорного решения всех (это с трудом можно себе представить), либо вместо мировой войны будет цепочка существенных локальных конфликтов, которые будут иметь воздействие на мировое соотношение сил. По итогам этой цепочки возможно установление нового баланса. Пока, правда, непонятно как.

Есть ощущение, что мы в такую цепочку вступили: не исключено, что конфликт на Украине — первый из этой серии. Будут и другие конфликты, не все, разумеется, с участием России. И, возможно, эта цепочка конфликтов приведет к такой дестабилизации, что появится потребность в новых институтах мирового регулирования.

— Почему консенсус невозможен в мирных условиях?

— Никто не против. Все признают, что произошли радикальные перемены на мировой арене, и нынешняя модель Совета безопасности их не отражает. И все (в том числе и Владимир Путин в своем недавнем заявлении на этот счет) говорят о том, что трансформация ООН должна проходить на основе консенсуса. Но как достичь такого консенсуса? Ведь реформа ООН будет означать, что те страны, которые сейчас обладают привилегиями (то есть пятерка постоянных членов СБ ООН, обладающих правом вето — Россия, США, Франция, Великобритания и Китай), должны будут поделиться своими привилегиями с другими странами. Я не помню в мировой истории прецедентов, когда великие державы добровольно делились бы своими привилегиями с кем бы то ни было.

И вторая проблема: на какой основе и по каким принципам реформировать ООН и Совбез, в частности? Война вносит в такие вопросы ясность: вот победители — они диктуют. А в мирное время кто решает? Почему, например, место в СБ должна получить ЮАР, а не Нигерия? Почему Бразилия, а не Мексика? А почему Германия, если и так там есть две западноевропейских страны? Какие вообще критерии членства — экономика, население, географическое положение, политическое влияние? Или все сразу, но в какой пропорции?

По логике вещей, расширение СБ ООН должно происходить за счет «не Запада» — Азии, Африки, Латинской Америки. Но за счет каких стран? Это вопрос, и список таких вопросов бесконечен.

Так что, на мой взгляд, такая «мирная» реформа попросту нереальна.

— Получается, ООН не поддается реформам, и при этом обречена на существование?

— Это парадокс. С одной стороны, ООН незаменима. Нет и не может быть другой организации, обладающей такой же универсальной легитимностью, как ООН. Потому что она представляет все страны мира. С другой стороны, ее неспособность к реформированию ведет к тому, что «широкие международные массы» — все те страны, которые представлены на Генассамблее, но не имеют права вето в СБ, испытывают растущее раздражение тем, что элитная группа крупных государств монополизировала право на принятие решений, но сами этим правом фактически не пользуются, потому что входящие в нее страны не могут договориться. А остальные оказываются не при деле.

Тот факт, что вопросы все чаще выносятся на Генассамблею, и Генассамблея всегда голосует против кого-то из постоянных членов СБ (против США или против России в основном), как раз свидетельствует о том, что раздражение этой монополией, сложившейся по итогам Второй мировой войны, нарастает. И, значит, рано или поздно наступит момент, когда члены Генассамблеи потребуют наделить их правом принимать решения от имени мирового сообщества большинством голосов. По логике: «Раз вы не умеете, дайте возможность нам самим решать». Сейчас же, как известно, решения Генассамблеи носят рекомендательный характер. Не уверен, что таким образом функциональность ООН выиграет, но это своего рода процесс глобальной эмансипации.

— России выгодно расширить число постоянных членов СБ ООН? Она с этого что-то может получить – процедурно или политически?

— Думаю, с точки зрения статуса, России, как и всем другим постоянным членам, не выгодно расширение этого круга. Хотя, если говорить по существу, думаю, от его расширения мало что изменится. Однажды — во время того самого знаменитого голосования по Ливии, которое санкционировало вмешательство, — СБ ООН собирался в «идеальном» составе. Совбез же состоит из 5 постоянных членов и 10 непостоянных, попадающих туда по принципу ротации и не обладающих правом вето. Так вот во время ливийского кризиса случайно оказалось, что в число непостоянных членов СБ попали и ЮАР, и Бразилия, и Индия, и Германия. То есть получилась модель «реформированного СБ». И что? Как был раскол, так он и остался. А принятое решение до сих пор вызывает бурные споры — из-за результата, которым все в итоге в Ливии кончилось.

— Если анализировать деятельность ООН за весь период ее существования, можно ли вспомнить какие-либо крупные консенсусные решения, принятые великими державами? Или она создавалась как раз, чтобы ветировать те или иные инициативы?

— Главная цель ООН в идеале — принимать коллективные решения и быть универсальным органом управления. Но с этим всегда было плохо. В годы «холодной войны» СССР и США постоянно блокировали инициативы друг друга. Хотя некоторые международные договоры принимать все же удавалось. Самый очевидный пример — Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО). Правда, в итоге он работает на тех же принципах, что и Совбез, потому что там ключевую роль играют те же 5 стран, которые получили статус официально признанных ядерных держав, взявших на себя обязательство не поставлять ядерное оружие другим странам.

Однако, я с вами согласен: функция права вето — не в том, чтобы управлять, а в том, чтобы не допускать конфликтов. Ведь что такое право вето? Это когда ты можешь заблокировать действия, которые, если будут совершены, могут угрожать конфликтами. ООН никогда не работала идеально, но эту свою функцию она худо-бедно выполняла.

Другое дело, что после «холодной войны» возобладала идея, что есть некая истина в последней инстанции, которая всегда права и всегда справедлива вне зависимости от того, можно эту «истину» провести через Совбез или нет. Это ознаменовало серьезный кризис ООН. Возможность предотвращения войны путем вето несогласных стала размываться.

Пиком этого кризиса стало американское вторжение в Ирак в 2003 году, которое было осуществлено вопреки СБ ООН. Правда, после этого американцы немного отыграли назад. В итоге произошло некоторое возрождение интереса к ООН, потому что стало понятно, что без ООН и СБ тяжело. Но отсутствие баланса в мире и привычка ведущих западных стран применять силу тогда, когда они считают это нужным, по-прежнему подрывает миротворческую функцию ООН.

— Единственное консенсусное решение СБ ООН по применению силы — это решение об отражении иракской агрессии против Кувейта в 1990 году?

— Это было первое такое решение за 45 лет существования ООН. Его уникальность связана с тем, что СССР в этот момент находился в непривычном для себя состоянии. Советский Союз еще существовал, но уже провозгласил устами Горбачева новое политическое решение. И поэтому не препятствовал, а присоединился. Ни до, ни после такого уже не было. Даже в период максимальной слабости России, Москва никогда не поддерживала силовые инициативы своих партнеров.

Второе консенсусное решение — резолюция №1386, дававшая силам международной коалиции во главе с США право по вторжению в Афганистан. Это декабрь 2001 года. Решение было принято после событий 11 сентября 2001 года.

Была, правда и третья резолюция — №1973 СБ ООН по созданию бесполетной зоны над территорией Ливии, которая потом была истолкована Соединенными Штатами как разрешение на вмешательство в ливийский конфликт. В марте 2011 года Россия и Китай не стали ветировать эту резолюцию, воздержавшись при голосовании. Тем самым они фактически согласились с предложениями западных стран. Но это, скорее, какое-то странное недоразумение.

— Во что обходится ООН? Это необременительные суммы, которые не жалко потратить на такую не очень-то и полезную, но все-таки привычную структуру?

— Речь идет о нескольких миллиардах долларов. Это, конечно, дорого, но в мировом масштабе — копейки. Все время говорят о неэффективности, о том, что это «кормушка», синекура, что, наверное, во многом правильно. Но сама по себе идея и попытка ее воплощения, думаю, того стоит. Во всяком случае, нет другого такого органа, который бы объединял всех и пытался добиваться соблюдения хоть каких-то правил. В этом смысле ООН незаменима. Можно попробовать распустить ООН и собрать новую организацию. Но какой смысл? Будет то же самое.

А идея, которую лет 8-10 назад выдвигали американцы — что нужно создать Содружество демократий, куда бы входили только демократические государства, — не выдерживает критики. Очевидное достоинство ООН — в ее универсальности. А как только начинается формирование структур по каким-то критериям, тут же получается «клуб по интересам».