Наследники империи

Один из десяти. Именно столько русских осталось в одном из самых далеких осколков Советского Союза. В свое время русские сотнями тысяч ехали в Таджикскую ССР работать на заводах, строить города, учить студентов. В конце 80-х их было в республике почти 400 000. Массовая эмиграция русскоязычных началась в начале 90-х в годы гражданской войны. Послевоенная разруха и нищета довершили дело. Сейчас в практически восьмимиллионном Таджикистане живет менее 35 000 русских. И это число быстро сокращается — за счет как естественной убыли, так и продолжающейся эмиграции.

Из носителей цивилизации русские в Таджикистане за два десятилетия превратились в маргиналов — реликт ушедшей эпохи, существовать которому осталось недолго.

Этнический состав Таджикистана возвращается к исходному, еще досоветскому периоду. Тогда, еще будучи окраиной Бухарского эмирата и царской России, эта горная местность с ее редкими долинами была населена почти исключительно персоязычными таджиками и тюркскими народностями.

Персоязычное наследие — основа нынешней культурной политики Таджикистана. Агрессивная языковая политика — пожалуй, единственное, в чем местная оппозиция согласна с официальной властью. И даже удивительно, что таджикский алфавит все еще остается кириллическим, а русский — языком межнационального общения, статус которого закреплен в конституции.

Симптоматично: явная военная и экономическая экспансия Российской Федерации на территории Таджикистана никак не отразилась на русском культурном пространстве, которое съежилось практически до нуля. В стране остро не хватает учителей русского языка, здесь давно не транслируют российское ТВ, а аудитория русскоязычных СМИ постоянно сокращается.

Что чувствуют люди, которые вынуждены смотреть на то, как от их мира не остается и следа?

Вениамин Степанов. Фаталист

Городок Сарбанд. 120 км к югу от столицы — Душанбе. В начале тридцатых здесь построили крупный магистральный водоотвод, позже — небольшой каскад ГЭС и азотно-туковый завод.

— Город строился русскими. Тогда республика жила сельским хозяйством, своих специалистов не было, — говорит Вениамин Александрович Степанов, 77-летний учитель истории, старожил города. Он до сих пор продолжает работать в той самой школе, в которой когда-то был директором.

Степанов и его супруга, которую он на старый лад называет Жанной Анатольевной, совершили настоящий подвиг: более 50 лет они учительствуют в Сарбанде. Он преподает историю, она — биологию. Вырастили двоих сыновей, обзавелись внуками, воспитали тысячи учеников.

В Сарбанд чета Степановых переехала в 1963 году — пригласил отец Жанны Анатольевны, строивший местную ГЭС. На юг пришлось двигаться из-за жилищного вопроса: в РСФСР с квартирами всегда было сложно, а в Таджикистане с его стройками обзавестись своим жильем было не проблемой.

Даже гражданская война, кажется, не сильно поколебала непреклонное спокойствие Степанова. «Знаете, это была такая мелкая шкода, вроде той, что сейчас творится на Украине, но мы пережили все нормально. В1992 году вовремя ввели российскую 201 дивизию, где среди командующих оказался наш выпускник — Виктор Николаевич Крюков, и все пошло по уму», — говорит он.

От местных жителей, вспоминает Степанов, он за все это время не видал ничего плохого или оскорбительного. «Наоборот, когда стали появляться первые предприниматели, к нам, русским, они очень хорошо относились. Один бывший доктор привез сюда грузовик муки и раздавал каждой семье по мешку муки и бидону масла», — говорит он. В тогдашнем полуголодном Таджикистане — хорошее подспорье.

Массовый исход русских из страны для Степанова — судьба, бесповоротная и неумолимая. Наверное, потому он относится к происходящему с таким отстраненным спокойствием.

— Раньше, конечно, было больше русских, но ведь строилась головная ГЭС на Вахше. Когда закончили стройку, они уехали строить заводы дальше по Союзу. А учителя, врачи остались.

Многие ли? В сорокатысячном Сарбанде всего полтора десятка русских семей, притом в основном, смешанных: мать — русская, отец — таджик. В классах у Степанова — по 10-12 учеников, из которых максимум 1-2 русских.

Вениамин Степанов любит сравнивать Таджикистан с Украиной. Понятно, в чью пользу сравнение: «В Таджикистане за 50 лет мне никто никогда не сказал «Говори по-таджикски!». Я обращаюсь по-русски, мне отвечают по-русски. Вот на Украине, помнится, давным-давно, еще в пятидесятых, зашел в книжный, а мне сразу: «Я на москальской мове не размовляю!». Впрочем, по-таджикски Степанов обратиться и не сможет: не выучил, нужды не было. Уроки ведет на русском, а государственный язык, по его словам, «понимает».

«Мы как-то плавно вошли в это общество, уважали местные обычаи и культуру, хотя и не знали языка», — говорит он. 50 лет — хороший срок для адаптации.

Иван Самохин. Реалист

Иван — настоящий Иван, говорят таджики: крупный, сильный, высокий, русоволосый. Ни дать ни взять — русский богатырь 26 лет от роду. Только говорит этот богатырь в основном на отличном таджикском и возглавляет компьютерный отдел в правительственной газете Республики Таджикистан «Садои мардум» («Голос народа»).

«Таджикистан — моя родина, не представляю себя без здешнего неба, солнца, гор, холмов. Тут покоятся мои предки», — говорит он.

У веселого и общительного Ивана — полно друзей-таджиков. Он и язык выучил, общаясь с соседями. Немного уроков в школе — и готово: таджикоязычный Ваня.

Историческую родину-Россию это вводит в ступор.

— Помню, как однажды летел в Москву — единственный русский на весь самолет, да еще и с таджикским паспортом. Российские пограничники долго вертели мой синий таджикский «загран» в руках, а потом взяли и задержали минут на 20 — без объяснений. Пришлось махать «корочкой». Короче, чужой среди своих.

Таджикская сторона тоже не привыкла к парадоксам. Иван неоднократно нарывался на недвусмысленное: «уезжай в свою Россию и там качай свои права».

— Такое отношение бесит. Тут какой выход: надо подольше поговорить — сразу другое восприятие. Я всегда говорю, что родился и вырос на таджикской земле, и я такой же гражданин, как и остальные.

Правда, «таких» граждан почти не осталось: 95% родственников и русских знакомых Ивана уехали из Таджикистана. Оставшихся можно пересчитать по пальцам — человек двадцать, не больше. Эмигрировали все: друзья, одноклассники, однокурсники.

Связь с ними Иван стабильно поддерживает, хотя сам уезжать пока не планирует. Но если вдруг и сорвется с места, то квартиру в Душанбе точно продавать не будет. «Родина как-никак», — говорит он.

Татьяна Мельникова. Активист

— Я рада, что могу быть полезной России, живя в Таджикистане, занимаясь общественной работой и поддерживая соотечественников, — говорит Татьяна Мельникова, с 2007 года — глава Союза российских соотечественников в Таджикистане (СРСТ).

У нее мягкий звучный голос, совсем как у местных женщин, но без привычного акцента. Неудивительно: семья Мельниковой переехала в Таджикистан в начале 60-х из Казахстана, тогда ей не было и года.

СРСТ без малого десять лет, создали ее на базе союза русских общин, что возникли в начале 90-х и решили объединить усилия «в защите своих прав и свобод, родного языка и культуры».

Несмотря на то, что русских в Таджикистане почти не осталось, здесь работает 22 общественных организаций российских соотечественников. СРСТ — самая крупная и активная. Ее филиалы в районах занимаются буквально всем: хоронят, решают вопросы с пенсиями, помогают оформлять паспорта, отправляют стариков в дома престарелых, выправляют документы на матпомощь. Как и положено, пользуются официальной поддержкой посольства РФ в Таджикистане.

Для Мельниковой общественная работа — призвание. Основное место работы — Таджикский научно-исследовательский институт акушерства, гинекологии и перинатологии.

«Зарплаты хватает, но не шикуем», — говорит Татьяна Мельникова. Живет в квартире вместе с сестрой, на работу ездит на маршрутке. Любит театр (в Душанбе остался русский драмтеатр имени Маяковского), увлекается цветами и фотографией, отдыхает с друзьями в парках. Обыкновенная городская жизнь. И менять ее на другую Мельникова не собирается. «Таджикистан был, есть и будет моей Родиной», — отрезает она.

Как и у всех, кто живет здесь, ее воспоминания делятся на «до» и «после» гражданской войны. «До» — счастливая советская пора с обустроенным бытом, «после» — жизнь с нуля.

— В годы войны всем было трудно. При этом все предприятия работали, и мы ходили на работу. Конечно, если не было уличных боев. За хлебом очереди выстраивались с ночи. Очень много людей пострадало в первые дни. Избивали всех, не глядя на национальность: мужчин, женщин, молодежь, стариков. При малейшей возможности люди уезжали. Наша семья, правда, осталась цела. Но было очень страшно, особенно когда стреляли. На нашем доме до сих пор следы от пуль, — говорит она.

Именно тогда в Россию эмигрировала большая часть друзей и родственников Мельниковой — искали попутчиков, арендовали вагоны, грузились и уезжали. Те, кто остался, объединялись в национальные общины и помогали друг другу чем могли: продуктами, медикаментами. Гуманитаркой снабжала и 201-я военная база РФ, и посольство.

Несмотря на выказываемую любовь к Таджикистану, Татьяна Мельникова до сих пор не считает себя частью местного общества. Причина — традиционное для русских незнание таджикского языка. Впрочем, особого желания ломать традицию у русских и нет.

— Получить образование молодежь старается в России — в школах не хватает преподавателей, в вузах сокращены группы с русским языком обучения. Нет достойной работы. Промышленность стоит, — рассказывает Татьяна.

Скорее уж, как и было раньше, таджики будут учить русский. Вот пример. Один из филиалов Союза российских соотечественников — Пушкинское общество. В этом году оно планирует провести 9 Пушкинский конкурс чтецов и 5 международный детский фестиваль «Пушкинское лето». Более 70% участников — дети-таджики. «Среди местных жителей популярны русские школы: образование там явно лучше», — добавляет Мельникова.

Она надеется, что ее соотечественники будут жить в Таджикистане еще долгое время. Но со статистикой не поспоришь — похоже, через десяток-другой лет пушкинские конкурсы и фестивали будут проводить те самые таджикские дети, которые сейчас звонко декламируют «У Лукоморья дуб зеленый…»