Подлетая к Нью-Йорку, я специально не смотрел в иллюминатор. Не хотел видеть город целиком, заранее зная, что весь мне его не обойти. В кармане лежала бумажка с адресом, который я давно выучил наизусть. Хранил ее только потому, что, по абсолютно случайному стечению обстоятельств, мне предстояло жить в самом центре Нижнего Манхэттена.

Скомканный листок был опознавательным знаком, билетом, который я намеревался предъявлять самому себе каждый раз, когда ощущение реальности будет меня покидать. Но это не пригодилось, точнее – было бесполезно. Ощущение реальности не покидало меня, потому что отсутствовало с самого начала. Едва я вышел на улицу из грязного вестибюля станции метро 2 Avenue, как сразу понял: это место мне знакомо. Для меня Нью-Йорк всегда был вымышленным городом или чем-то вроде города детства: туда попадаешь мысленно. Теперь я попал туда наяву. Как будто оказался внутри собственных воспоминаний.

Пожалуй, именно это странное узнавание является основным лейтмотивом прогулок, когда впервые оказываешься в Нью-Йорке. Путеводитель не нужен: минимальный культурный багаж (им, безусловно, наделен любой приезжий – кто-то видел город в кино, кто-то читал о нем, кто-то слышал в песнях) уже содержит необходимые ориентиры. Остается только следовать им, положившись на собственную интуицию. Здесь она, как правило, не подводит.

Моим «гидом» стал Майкл Каннингем. В своих романах он редко прибегает к подробным описаниям того или иного места. Как правило это всегда точечная деталь, выхваченная метким глазом из более-менее абстрактной географии: человек, замерший, будто в трансе, перед мигающим светофором на углу Восьмой улицы и Пятой авеню; сбитая насмерть лошадь, лежащая под брезентом недалеко от Коламбус-серкл; черные ботинки, уносящие чудаковатого старца вниз по Бродвею. Все эти как бы необязательные подробности являются своего рода отражателями, с помощью которых можно рассмотреть окружающий мир.

И это отличная подсказка. Красота Нью-Йорка совершенно не приспособлена для пристального разглядывания. Она открывается только в том случае, когда, отведя глаза от вполне однообразных в своей угловатости зданий, ты не пытаешься ничего специально заметить или запечатлеть. И тогда все, что действительно стоит внимания, находит тебя само.

Однажды ночью я встретил парня, который ехал на велосипеде, завернувшись в шерстяной плед. На ногах у него были вполне себе уютные домашние шлепанцы, впрочем, совершенно не подходящие для велосипедных прогулок и для прогулок вообще. В зубах поблескивала угольком и дымилась сигарета. По всему его виду было ясно одно – ему сейчас хорошо и абсолютно плевать, что по этому поводу думают остальные.

Я огляделся вокруг и понял, что мне нравится эта улица. Внезапно я ощутил ее запах. Улица пахла жареной едой, выхлопными газами и цветущими деревьями; человеческим, молодым потом ночных гуляк. Пройдя немного дальше, я обнаружил шахматный клуб Chess Forum, который работает двадцать четыре часа: в любое время дня и ночи каждый заядлый шахматист может прийти сюда, чтобы пообщаться с такими же, как он, одержимыми чудаками на загадочном, понятном только им языке. На одном из перекрестков, в подвале без вывесок и опознавательных знаков играла музыка. Когда я зашел внутрь, то попал в отличный бар с неизменным ледяным пивомLager и целым диксилендом, которым руководил долговязый слепой пианист.

Из-за обилия небоскребов и близости океана нью-йоркское небо кажется очень высоким и просторным. Особенно хорошо это заметно по утрам, когда, не успев толком размять одурманенное сном тело, выходишь на улицу, в несущийся прямо на тебя солнечный свет.

Кстати говоря, именно Нижний Манхэттен хорош еще и тем, что раздумывать, куда отправиться, например, позавтракать, нет никакой нужды. Достаточно положить в карман дежурную двадцатку, и просто выйти из дома. Кафе и маленькие рестораны здесь повсюду. Общая черта у них только одна: каждая следующая дверь скрипит все более призывно, каждое новое окно скрывает за собой все более уютные интерьеры.

Впрочем, есть место, мимо которого точно не стоит проходить – кафе Reggio на Макдугал-стрит. Говорят, в свое время это было любимое кафе Иосифа Бродского, но внимания оно заслуживает по другой причине.

Тот самый культурный багаж, о котором говорилось чуть раньше, непременно даст о себе знать – множеством неминуемых рифм. У каждого это место рождает персональные ассоциации (или даже видения; впрочем, разница между первым и вторым не так уж велика). Со мной случилось вот что.

Поначалу меня ничто особо не удивило. Продуманная небрежность обстановки, чем-то напоминающей лавку старьевщика – не так уж это для Нью-Йорка оригинально. Попытка готовить еду по итальянским рецептам – с кем не бывает; настоящая итальянская еда все равно вкуснее. Словом, кафе и кафе.

Reggio делают уникальным завсегдатаи. Не случайно зашедшие зеваки, вроде меня, а люди, для которых регулярные походы сюда стали даже не традицией, а образом жизни. Определить их можно сходу по внешнему облику: ощущение, что все они проходили кастинг у братьев Коэнов. И прошли. А диалоги, похоже, им писал все тот же Майкл Каннингем.

– Просто скажи мне, чего ты ждешь от меня… от нас, – говорит увешанная бриллиантами (фальшивыми?) пожилая дама своему гладколицему молодому спутнику, который смотрит на нее то ли с обожанием, то ли с ненавистью.

– … И чтобы, как в детстве, ничего не бояться, кроме смерти, которая как будто еще так далеко, – двое мужчин, лет по сорок, оба бородатые и в очках; один говорит, второй гладит его по руке.

– Ты понимаешь, что на самом деле сказать «я тебя люблю» можно только одному человеку. Потом уже, с другими, это становится привычкой, рефреном, слова теряют вес и смысл, – заплаканная девушка мнет в руке бумажный носовой платок и всхлипывает в телефонную трубку.

Они стекаются сюда со своими изношенными душами, неразделенными любовями, слежавшимися ожиданиями.

И становится очевидной неслучайность каждой увиденной, услышанной детали. В этом месте все, что ты выискивал по закоулкам, собирал по крупицам, сливается в один законченный рисунок. Это Нью-Йорк. Город, созданный из местных былей, разнесенный по свету тысячами голосов, смотрящий с открыток тщательно отрепетированным, притворным взглядом.

Накануне возвращения домой я побывал на встрече с Майклом Каннингемом. Так получилось, что мой приезд совпал по времени с выходом его нового романа The Snow Queen («Снежная королева»). Покидая Нью-Йорк, я увидел человека, который открыл мне этот город задолго до того, как я здесь действительно оказался.

Презентация проходила в небольшом книжном магазине в Бруклине. Насколько я понимаю, место было выбрано неслучайно, поскольку именно в Бруклине разворачивается немалая часть событий «Снежной королевы». Майкл прочитал небольшой отрывок. Жаркий майский вечер темнел за окном, а мы сидели в желтом электрическом свете и слушали странную полусказку про зимний Нью-Йорк и его странных жителей. Впрочем, если разобраться, они вовсе не странные. Просто они так живут. Просто они живут здесь.

Улетая из Нью-Йорка, не удержался и посмотрел в иллюминатор. Хотелось – пускай одним взглядом, пускай на несколько секунд – увидеть его еще раз. Я надеялся, что где-то там, внизу, будет Нижний Манхэттен, со всеми его улицами, которые я исходил вдоль и поперек.

Было пасмурно и, едва оторвавшись от земли, мы попали в плотный слой облаков. За окном мелькало что-то серое, рваное и холодное. Город остался только в моей памяти и воображении.

Отвернувшись от окна, я открыл «Снежную королеву». С улыбкой подумал о том, что, похоже, я лишь в самом начале очередного путешествия. Самолет летел вверх.