19.09.2011 00:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 2011 года: "Блистающий блин"

"Алюминиевое лицо" роман не самый тошнотворный, но, пожалуй, самый типичный для Проханова эпохи нулевых. Иногда возвратиться из литературного небытия помогает гений, но гораздо чаще - случай. Последнее и произошло с прозаиком Александром Прохановым, чья муза когда-то пышно цвела на военно-патриотической ниве противоборства двух систем и увяла в конце 1980-х вместе с угрозой третьей мировой.
В течение всех 1990-х механический соловей бывшего Генштаба, казалось, тихо ржавел на дальней полке в компании с прочими авторами-маргиналами, которые в доступной им форме (стенания, зубовный скрежет, скупая боевая мужская слеза) соборно тосковали по ракетно-ядерному граду Китежу, канувшему в Лету. Однако в начале нулевых Проханова достали с полки, отчистили от паутины и слегка пропылесосили: одному из молодых издательских демиургов пришло в голову, что пресноватый либеральный мейнстрим следует смеха ради разбавить малой толикой державной тухлятинки.
Так прохановский "Господин Гексоген" угодил в шорт-лист высоколобой премии "Национальный бестселлер" - и вдруг победил. Некоторые члены жюри проголосовал ради прикола, некоторые - из вредности, а остальные решили, будто выбирают меньшее из двух зол. (Второй финалисткой была девица Денежкина, автор книги с наглым названием "Дай мне!". Ну как можно такой дать денег?)
После взятия "Нацбеста" у нашего героя все завертелось само собой. Литтехнологи усадили писателя на вакантное место анфан террибля российской литературы и дали карт-бланш, разглядев за истлевшим прошлым коммерческое будущее. Как выяснилось, истерическую ностальгию прохановской выделки сегодня можно впарить сразу двум совершенно разным категориям читателей: простецам, принимающим рыкающий трэш за литературу, и воспитанным на Феллини и Бергмане утонченным гурманам, тем, кто с наслаждением сродни мазохистскому вкушают дикую халтуру какого-нибудь Уве Болла.
"Кремль был розовым заревом, окруженным тьмой. Это зарево летело во Вселенной, в нем таилось послание, изле-тевшее из божественных уст. <...> Чекист улыбнулся, и на его темном, аскетическом, с запавшими щеками лице сверк-нула ослепительная белозубая улыбка, обворожительная и открытая. <...> Огромная женщина с грудями, похожими на тесто, вылезшее из квашни, схватила губернатора, стиснула меж необъятных грудей. <...> Думал он, чувствуя таинственное родство с этими русскими странниками, явившимися к Древу познания Добра и Зла, чтобы укрепиться в своей вере, напитаться от древа неписаной мудрости".
В "Алюминиевом лице" автор, идя навстречу ожиданиям обеих групп своих читателей, крошит привычный винегрет из полупародийной эротико-религиозной экзальтации ("смотрел на белевшие в темноте церкви, и ему казалось, что это обнаженные купальщицы"), расчетливого физиологизма (эпизод на скотобойне) и роковой конспирологии (за кадром таинственно маячат первые лица государства), а затем добавляет проверенный ингредиент - "жажду и тоску по великой стране, по восхитительной империи".
Все эти цитаты, взятые из разных мест книги, дают представление и о тематике, и о стилистике, и о композиции романа. Сперва над Москвой "прольется малиновая струйка зари", затем "официант грациозно наполнит рюмки искрящейся водкой", вслед за этим смутно замаячит пророческий старец Тимофей ("страстотерпец, умученный жидами"), потом взмахнет тестикулами статный генерал ФСБ, после будет явлена "народная сказочность" (исчезнувшая "в циничных и меркантильных москвичах, но сохранившаяся в краю монастырей, паломников и народных мудрецов"), а под занавес нарисуется некий инфернальный Арон, который из потайной комнаты дистанционно управляет и старцем, и мудрецами с паломниками, и генералом, и даже, кажется, водкой в рюмках, и зарей над Москвой... Словом, погибла Россия.
И что же? Да ничего. В следующем романе писатель ее реанимирует и начнет заново. Будет опять грозить зловредным Аронам, проклинать "закулису", нести врага по кочкам; будет вяло, без тени драйва, отрабатывать гонорар. Может, в Проханове эпохи путчей еще оставалось что-то натуральное, но Проханов теперешний, коммерческий - это имитация, плюшевый Джигурда, беззубый шакал Табаки, вынужденный по инерции изображать Шерхана. Притворяться не потому, что иначе загрызут, а потому что иначе не покормят.