Архивная публикация 2009 года: "БОЛЬШИЕ ГОНКИ"
"Эксплуатация того, что ты большой, игра на близости к правительству сохраняется, значит, продолжается и кризис", - уверен ректор Академии народного хозяйства при правительстве РФ Владимир Мау. Появившиеся в последнее время сообщения о возобновлении роста крупнейших экономик породили надежды на то, что кризис выдохся и вот-вот все наладится. Насколько эти ожидания оправданны? Какой будет мировая экономика на выходе из кризиса? В чем особенности российской ситуации? На эти и другие вопросы в интервью "Профилю" отвечает ректор АНХ при правительстве РФ Владимир МАУ.
- Владимир Александрович, главы государств "Двадцатки" в Питтсбурге договорились о совместных антикризисных мерах. Есть ли понимание того, как будет развиваться мировая экономика?
- Всякий великий кризис - это мощный интеллектуальный вызов, поэтому требуется время, чтобы осознать, в чем этот вызов состоит, и выработать инструменты формирования новой экономической, финансовой и социальной структуры страны, мира. Так было и в 30-е, и в 70-е годы ХХ века. Надо понимать, что разговор обо всех великих кризисах - это разговор не столько о цикличности, сколько о модернизации и возникновении новых моделей регулирования. Такие кризисы на своей первой фазе всегда загадочны. Поэтому, выстраивая антикризисную политику, экономисты и политики поначалу опираются на привычные схемы и модели, известные из опыта предшествующих пятидесяти лет. В этом они напоминают генералов, которые всегда готовятся к прошлым войнам.
Сейчас этот начальный этап осмысления кризиса завершается, и дискуссия в Питтсбурге, на мой взгляд, отражает подходы к выработке новой модели регулирования, которая возникнет после кризиса. Но это еще очень далекие подходы и очень неясные очертания. Есть несколько вопросов, не ответив на которые, говорить о выработке посткризисной модели экономики невозможно.
- Какие же это вопросы?
- Сначала необходимо разрешить дилемму "производительность труда или капитализация?". Точнее, противоречие между оптимизацией одного и другого параметра. За последние пятнадцать лет вопрос решался в пользу капитализации, что было привлекательно для собственников. Менеджмент стремился наращивать капитализацию, и это достигалось ценой сохранения неэффективных производств - или, говоря языком советского экономиста, "борьбой за вал". За снятием этого противоречия должно последовать формирование новой модели регулирования: например, в результате кризиса 30-х годов роль государства существенно усилилась, а в 70-е - наоборот, вектор был направлен в сторону либерализации.
Далее. Нужно понять, какой будет новая мировая денежная архитектура, это вопрос о резервных валютах. В результате великих кризисов происходили существенные трансформации - отказ от золота в 30-е, появление фактически бивалютной модели после 70-х. Затем на горизонте обозначилось евро, точнее, немецкая марка, которая стала основой евро. Так вот, вопрос конфигурации резервных валют крайне актуален.
Наконец, есть вопрос о новом геополитическом балансе сил. Фактически после 1930-х годов возникла биполярная политическая система, а после 1970-х мир стал однополярным. Ведь еще до формального распада СССР было видно, что либеральный капитализм укрепился, а советская система, избежавшая кризиса 1970-х годов, постепенно загнивает.
- Можно хотя бы примерно представить, каким будет мир после нынешнего кризиса?
- На этот вопрос сейчас невозможно ответить однозначно. Есть, например, мнение, что это будет мультиполярный мир, но такая тенденция не очень прослеживается. Будет ли это то, что называют теперь "химерикой" (Chimerica = China + America), или, как говорит Збигнев Бжезинский, G2 - тоже большой вопрос.
Вот когда все эти проблемы будут решены, мир выйдет на другую парадигму экономического роста.
- Существуют разные версии конфигурации международных резервов в связи с девальвацией доллара. Какую бы вы предложили?
- Во-первых, резервную валюту нельзя назначить, новая конфигурация резервных валют не будет результатом соглашения. Можно сказать, что доллар стал в 1946 году резервной валютой по соглашению, но это объяснялось тем, что более 50% монетарного золота было сосредоточено в США. И все равно это решение отражало свершившийся факт - экономика США стала самой мощной в мире.
Мы часто требуем от доллара выполнения функции резервной валюты, забывая, что это валюта национальная. Кто-то в администрации Ричарда Никсона сказал: доллар - это наша валюта, но ваши проблемы. Американцы не берут на себя никаких обязательств по поддержке доллара. Но конечно, если они хотят жить в долг, то заинтересованы в том, чтобы эту валюту брали. В то же время доллар многим нужен именно как резервная валюта. Разговоры о том, что это неправильно, когда резервная мировая валюта управляется из одной страны, несерьезны. Не нравится доллар, возьмите белорусские рубли. Но доллар по объективным причинам будет использоваться как резервная валюта - во всяком случае, пока. Перефразируя слова У. Черчилля о демократии, я бы сказал: доллар - плохая валюта, но остальные хуже.
Мне кажется, мы идем в направлении многовалютного мира, к конфигурации в составе одна-две-три мировые валюты - это доллар, евро и, возможно, юань - и несколько региональных.
- Российскому рублю найдется место?
- У него есть перспективы как у региональной резервной валюты, если не будет сделано каких-то фатальных глупостей. Перспективы есть в силу объективных причин - это размер российской экономики по сравнению с меньшими экономиками по периметру наших границ. Есть и обстоятельства против. Это кредитная история рубля, хотя бывали истории и похуже, например у немецкой марки после войны, которая, впрочем, за последующие десять лет стала сильнейшей европейской валютой. Еще более серьезной проблемой является сырьевой характер российской экономики. Резервная валюта должна быть достаточно устойчивой, а валюта сырьевой экономики будет колебаться вместе с ценами на сырье. Правда, опыт Канады и Австралии говорит, что и эта проблема преодолима, у них тоже сырьевые экономики, но их валюта играет роль региональной резервной. Мне кажется, в числе задач российских денежных властей должно быть создание условий для формирования рубля как резервной валюты. Или его место займет другая валюта.
- Биржевые индексы растут быстрее экономик. Надуваются новые пузыри?
- Опасность надувания пузырей есть, и есть четкое понимание того, что за этим стоят государства (в данном случае другие государства), которые, проводя антикризисную политику, накачивают экономику деньгами. Последствия этой накачки в результате первого этапа кризиса не ясны. Если вообще исходить из того, что этот этап завершается, в чем я сильно сомневаюсь. Я полагаю, у нас впереди еще лет десять турбулентности - смены неустойчивого роста и падений, вязкой и невнятной экономической динамики.
- Это главная опасность?
- Главная опасность сейчас для всех - это акцент на businness as usual (надежда на восстановление старых условий хозяйствования). А для России это еще и опасность стагнации, ожидания высоких цен на нефть и возможность не делать ничего. Кстати, значительная часть мира тоже хотела бы вернуться в благословенные времена высокого роста экономики и стабильности после напряжения последних пятнадцати и особенно последних пяти лет.
- Какие-то структурные изменения в экономиках видны?
- Нет, кризис пока не привел к серьезным структурным сдвигам - big is beautiful, как было, так и есть. Есть понятие too big to fail, то есть слишком большой, чтобы разориться. Главное качество для устойчивости - не столько эффективный бизнес, сколько большой. Вот почему, кстати, капитализация доминирует над производительностью. Большой может шантажировать правительство и общество. Да, можно обанкротить Leman Brothers, но затем крупнейшие инвестбанки стали просто превращаться в более диверсифицированные институты. Правда, у наших банков прямо противоположная ситуация. Мы все рассчитывали, что произойдет расчистка банковской системы, исчезнут слишком мелкие банки. Нет, все великолепно себя чувствуют, кроме, может быть, двух десятков, которые обанкротились.
{PAGE}
- В других отраслях крупные компании не выдерживают, просят о помощи.
- Эксплуатация того, что ты большой, игра на близости к правительству - все это сохраняется. А раз сохраняется, то продолжается и кризис, даже если темпы роста будут выше нуля. Более того, у нас пока нет и существенного роста безработицы.
- Отсутствие роста безработицы - это плохо?
- Это говорит о том, что все пронизано идеей business as usual. То есть модель рынка труда не изменилась по сравнению с 90-ми годами, он не реструктурируется, фактически рабочие места сохраняются, а работников отправляют в отпуска без сохранения содержания.
- Почему должна измениться социальная модель государства?
- Уже к концу прошлого века выяснилось, что система перераспределения ресурсов от тех, кто зарабатывает, к тем, кого надо поддерживать, стала несостоятельной. Нынешняя пенсионная система была придумана еще Бисмарком в 80-х годах XIX века. Но тогда средняя продолжительность жизни в Германии была 45 лет, а пенсионный возраст - 70. Сейчас тех, кто зарабатывает, стало меньше, чем тех, кого надо поддерживать. Это касается экономически развитых стран, в том числе старой Европы и нас тоже.
- Нужно ли стремиться до бесконечности к экономическому росту, может, лучше сократить потребление?
- Вы, извините, какой рост хотите сокращать - среднедушевой?
- Я имею в виду безумную гонку за ростом ВВП.
- Теория нулевого роста была популярна в 70-е годы, был доклад "Римского клуба" на эту тему. Но население-то растет. Если вы имеете в виду наш лозунг удвоения ВВП, то мы лишь соревновались с Китаем. Нет никакой безумной гонки за ростом ВВП, есть безумная гонка за прибылью и капитализацией.
- А вот население США без всяких лозунгов стало проявлять склонность к сбережениям, снизив потребление. Может ли это стать долгосрочной тенденцией?
- Об этом можно будет говорить только после того, как станет ясно, к чему приведут беспрецедентные меры бюджетного стимулирования. Денежная накачка может кончиться всплеском инфляции, а при растущей инфляции сберегать не имеет смысла, такая экономика побуждает домохозяйства тратить. Правда, потребительская психология неисповедима. Вот - японский кризис длится уже 14 лет, но там правительство никак не может заставить население тратить, а не сберегать, и многолетняя стагнация японской экономики связана с этим.
Такое поведение домохозяйств одной из богатейших стран мира не объясняется историческими причинами, как в Китае, где население долго жило в нищете и теперь боится остаться без денег.
- Не зря, значит, говорят об избытке ликвидности?
- Нельзя говорить об избытке ликвидности, если экономика принимает деньги. Избыток, если деньги некуда девать и они выплескиваются на рынок. Но пока инфляция в Штатах близка к нулю.
- А в России достаточно средств влито в экономику или, как говорит министр финансов Алексей Кудрин, пора остановиться?
- Надо четко разделять: есть денежная политика, а есть бюджетная. У нас бюджетный дефицит, и мы не можем слишком много эмитировать денег, иначе подорвем всю финансовую систему. В конце концов, в отличие от США, у Алексея Кудрина нет станка, печатающего резервную валюту.
Если же говорить о доступности кредитных ресурсов, то проблема не сводится к нежеланию банков кредитовать под умеренные проценты. Не ясна ситуация с надежностью большинства заемщиков. У одних предприятий хорошие перспективы по спросу, но есть проблемы, связанные с нехваткой ликвидности. По отношению к другим возникают серьезные вопросы относительно спроса, то есть их принципиальной кредитоспособности. И если им дать еще денег, то от этого их продажи лучше не станут.
- Похоже на ситуацию с АвтоВАЗом. Разве нельзя просчитать спрос на автомобили?
- Честно говоря, не хотелось бы довести наш народ до того, чтобы продукция АвтоВАЗа пользовалась большим спросом.
- Российские власти в разгар кризиса решили поддержать социально уязвимое население. Оправдало ли себя это экономически?
- В принципе, такая поддержка правильна, поскольку помимо прочего стимулирует и спрос на отечественные товары и услуги. Был провозглашен совершенно правильный принцип: помогать людям, а не менеджерам и собственникам. Однако последовательно он реализован не был: на практике мы поддерживали и менеджмент, и собственников отдельных предприятий.
- Говорят, в кризис наиболее эффективно инвестировать в инфраструктуру.
- Тут мы выходим на вопрос об особенностях российской экономики. Есть обстоятельства, которые не позволяют применять стандартные методы, используемые большинством стран. Во-первых, высокий уровень монополизма, что крайне ограничивает меры бюджетного стимулирования. Почему, например, мы не можем инвестировать в дорожное строительство? Потому что при нашем уровне монополизма рост денежного спроса приводит не к росту предложения, а к росту цен. Вы увеличиваете инвестиции в дороги и получаете дороги того же качества и в том же количестве, что и раньше, но дороже.
- В общем, опережаем всех только по уровню падения экономики. Наше отставание - это историческая неизбежность?
- Действительно, сложилось так, что мы отстаем от уровня Германии и Франции на 50 лет, причем в разные исторические периоды этот разрыв сохраняется. С Китаем, например, совсем другая ситуация: он 300 лет назад шел вровень с Англией, потом лет на двести чудовищно отстал, теперь опять быстро нагоняет.
- Не получилось у нас с вами оптимистичного финала.
- Почему же не получилось? Мы, по крайней мере, предсказуемы.
"Эксплуатация того, что ты большой, игра на близости к правительству сохраняется, значит, продолжается и кризис", - уверен ректор Академии народного хозяйства при правительстве РФ Владимир Мау. Появившиеся в последнее время сообщения о возобновлении роста крупнейших экономик породили надежды на то, что кризис выдохся и вот-вот все наладится. Насколько эти ожидания оправданны? Какой будет мировая экономика на выходе из кризиса? В чем особенности российской ситуации? На эти и другие вопросы в интервью "Профилю" отвечает ректор АНХ при правительстве РФ Владимир МАУ.
- Владимир Александрович, главы государств "Двадцатки" в Питтсбурге договорились о совместных антикризисных мерах. Есть ли понимание того, как будет развиваться мировая экономика?
- Всякий великий кризис - это мощный интеллектуальный вызов, поэтому требуется время, чтобы осознать, в чем этот вызов состоит, и выработать инструменты формирования новой экономической, финансовой и социальной структуры страны, мира. Так было и в 30-е, и в 70-е годы ХХ века. Надо понимать, что разговор обо всех великих кризисах - это разговор не столько о цикличности, сколько о модернизации и возникновении новых моделей регулирования. Такие кризисы на своей первой фазе всегда загадочны. Поэтому, выстраивая антикризисную политику, экономисты и политики поначалу опираются на привычные схемы и модели, известные из опыта предшествующих пятидесяти лет. В этом они напоминают генералов, которые всегда готовятся к прошлым войнам.
Сейчас этот начальный этап осмысления кризиса завершается, и дискуссия в Питтсбурге, на мой взгляд, отражает подходы к выработке новой модели регулирования, которая возникнет после кризиса. Но это еще очень далекие подходы и очень неясные очертания. Есть несколько вопросов, не ответив на которые, говорить о выработке посткризисной модели экономики невозможно.
- Какие же это вопросы?
- Сначала необходимо разрешить дилемму "производительность труда или капитализация?". Точнее, противоречие между оптимизацией одного и другого параметра. За последние пятнадцать лет вопрос решался в пользу капитализации, что было привлекательно для собственников. Менеджмент стремился наращивать капитализацию, и это достигалось ценой сохранения неэффективных производств - или, говоря языком советского экономиста, "борьбой за вал". За снятием этого противоречия должно последовать формирование новой модели регулирования: например, в результате кризиса 30-х годов роль государства существенно усилилась, а в 70-е - наоборот, вектор был направлен в сторону либерализации.
Далее. Нужно понять, какой будет новая мировая денежная архитектура, это вопрос о резервных валютах. В результате великих кризисов происходили существенные трансформации - отказ от золота в 30-е, появление фактически бивалютной модели после 70-х. Затем на горизонте обозначилось евро, точнее, немецкая марка, которая стала основой евро. Так вот, вопрос конфигурации резервных валют крайне актуален.
Наконец, есть вопрос о новом геополитическом балансе сил. Фактически после 1930-х годов возникла биполярная политическая система, а после 1970-х мир стал однополярным. Ведь еще до формального распада СССР было видно, что либеральный капитализм укрепился, а советская система, избежавшая кризиса 1970-х годов, постепенно загнивает.
- Можно хотя бы примерно представить, каким будет мир после нынешнего кризиса?
- На этот вопрос сейчас невозможно ответить однозначно. Есть, например, мнение, что это будет мультиполярный мир, но такая тенденция не очень прослеживается. Будет ли это то, что называют теперь "химерикой" (Chimerica = China + America), или, как говорит Збигнев Бжезинский, G2 - тоже большой вопрос.
Вот когда все эти проблемы будут решены, мир выйдет на другую парадигму экономического роста.
- Существуют разные версии конфигурации международных резервов в связи с девальвацией доллара. Какую бы вы предложили?
- Во-первых, резервную валюту нельзя назначить, новая конфигурация резервных валют не будет результатом соглашения. Можно сказать, что доллар стал в 1946 году резервной валютой по соглашению, но это объяснялось тем, что более 50% монетарного золота было сосредоточено в США. И все равно это решение отражало свершившийся факт - экономика США стала самой мощной в мире.
Мы часто требуем от доллара выполнения функции резервной валюты, забывая, что это валюта национальная. Кто-то в администрации Ричарда Никсона сказал: доллар - это наша валюта, но ваши проблемы. Американцы не берут на себя никаких обязательств по поддержке доллара. Но конечно, если они хотят жить в долг, то заинтересованы в том, чтобы эту валюту брали. В то же время доллар многим нужен именно как резервная валюта. Разговоры о том, что это неправильно, когда резервная мировая валюта управляется из одной страны, несерьезны. Не нравится доллар, возьмите белорусские рубли. Но доллар по объективным причинам будет использоваться как резервная валюта - во всяком случае, пока. Перефразируя слова У. Черчилля о демократии, я бы сказал: доллар - плохая валюта, но остальные хуже.
Мне кажется, мы идем в направлении многовалютного мира, к конфигурации в составе одна-две-три мировые валюты - это доллар, евро и, возможно, юань - и несколько региональных.
- Российскому рублю найдется место?
- У него есть перспективы как у региональной резервной валюты, если не будет сделано каких-то фатальных глупостей. Перспективы есть в силу объективных причин - это размер российской экономики по сравнению с меньшими экономиками по периметру наших границ. Есть и обстоятельства против. Это кредитная история рубля, хотя бывали истории и похуже, например у немецкой марки после войны, которая, впрочем, за последующие десять лет стала сильнейшей европейской валютой. Еще более серьезной проблемой является сырьевой характер российской экономики. Резервная валюта должна быть достаточно устойчивой, а валюта сырьевой экономики будет колебаться вместе с ценами на сырье. Правда, опыт Канады и Австралии говорит, что и эта проблема преодолима, у них тоже сырьевые экономики, но их валюта играет роль региональной резервной. Мне кажется, в числе задач российских денежных властей должно быть создание условий для формирования рубля как резервной валюты. Или его место займет другая валюта.
- Биржевые индексы растут быстрее экономик. Надуваются новые пузыри?
- Опасность надувания пузырей есть, и есть четкое понимание того, что за этим стоят государства (в данном случае другие государства), которые, проводя антикризисную политику, накачивают экономику деньгами. Последствия этой накачки в результате первого этапа кризиса не ясны. Если вообще исходить из того, что этот этап завершается, в чем я сильно сомневаюсь. Я полагаю, у нас впереди еще лет десять турбулентности - смены неустойчивого роста и падений, вязкой и невнятной экономической динамики.
- Это главная опасность?
- Главная опасность сейчас для всех - это акцент на businness as usual (надежда на восстановление старых условий хозяйствования). А для России это еще и опасность стагнации, ожидания высоких цен на нефть и возможность не делать ничего. Кстати, значительная часть мира тоже хотела бы вернуться в благословенные времена высокого роста экономики и стабильности после напряжения последних пятнадцати и особенно последних пяти лет.
- Какие-то структурные изменения в экономиках видны?
- Нет, кризис пока не привел к серьезным структурным сдвигам - big is beautiful, как было, так и есть. Есть понятие too big to fail, то есть слишком большой, чтобы разориться. Главное качество для устойчивости - не столько эффективный бизнес, сколько большой. Вот почему, кстати, капитализация доминирует над производительностью. Большой может шантажировать правительство и общество. Да, можно обанкротить Leman Brothers, но затем крупнейшие инвестбанки стали просто превращаться в более диверсифицированные институты. Правда, у наших банков прямо противоположная ситуация. Мы все рассчитывали, что произойдет расчистка банковской системы, исчезнут слишком мелкие банки. Нет, все великолепно себя чувствуют, кроме, может быть, двух десятков, которые обанкротились.
{PAGE}
- В других отраслях крупные компании не выдерживают, просят о помощи.
- Эксплуатация того, что ты большой, игра на близости к правительству - все это сохраняется. А раз сохраняется, то продолжается и кризис, даже если темпы роста будут выше нуля. Более того, у нас пока нет и существенного роста безработицы.
- Отсутствие роста безработицы - это плохо?
- Это говорит о том, что все пронизано идеей business as usual. То есть модель рынка труда не изменилась по сравнению с 90-ми годами, он не реструктурируется, фактически рабочие места сохраняются, а работников отправляют в отпуска без сохранения содержания.
- Почему должна измениться социальная модель государства?
- Уже к концу прошлого века выяснилось, что система перераспределения ресурсов от тех, кто зарабатывает, к тем, кого надо поддерживать, стала несостоятельной. Нынешняя пенсионная система была придумана еще Бисмарком в 80-х годах XIX века. Но тогда средняя продолжительность жизни в Германии была 45 лет, а пенсионный возраст - 70. Сейчас тех, кто зарабатывает, стало меньше, чем тех, кого надо поддерживать. Это касается экономически развитых стран, в том числе старой Европы и нас тоже.
- Нужно ли стремиться до бесконечности к экономическому росту, может, лучше сократить потребление?
- Вы, извините, какой рост хотите сокращать - среднедушевой?
- Я имею в виду безумную гонку за ростом ВВП.
- Теория нулевого роста была популярна в 70-е годы, был доклад "Римского клуба" на эту тему. Но население-то растет. Если вы имеете в виду наш лозунг удвоения ВВП, то мы лишь соревновались с Китаем. Нет никакой безумной гонки за ростом ВВП, есть безумная гонка за прибылью и капитализацией.
- А вот население США без всяких лозунгов стало проявлять склонность к сбережениям, снизив потребление. Может ли это стать долгосрочной тенденцией?
- Об этом можно будет говорить только после того, как станет ясно, к чему приведут беспрецедентные меры бюджетного стимулирования. Денежная накачка может кончиться всплеском инфляции, а при растущей инфляции сберегать не имеет смысла, такая экономика побуждает домохозяйства тратить. Правда, потребительская психология неисповедима. Вот - японский кризис длится уже 14 лет, но там правительство никак не может заставить население тратить, а не сберегать, и многолетняя стагнация японской экономики связана с этим.
Такое поведение домохозяйств одной из богатейших стран мира не объясняется историческими причинами, как в Китае, где население долго жило в нищете и теперь боится остаться без денег.
- Не зря, значит, говорят об избытке ликвидности?
- Нельзя говорить об избытке ликвидности, если экономика принимает деньги. Избыток, если деньги некуда девать и они выплескиваются на рынок. Но пока инфляция в Штатах близка к нулю.
- А в России достаточно средств влито в экономику или, как говорит министр финансов Алексей Кудрин, пора остановиться?
- Надо четко разделять: есть денежная политика, а есть бюджетная. У нас бюджетный дефицит, и мы не можем слишком много эмитировать денег, иначе подорвем всю финансовую систему. В конце концов, в отличие от США, у Алексея Кудрина нет станка, печатающего резервную валюту.
Если же говорить о доступности кредитных ресурсов, то проблема не сводится к нежеланию банков кредитовать под умеренные проценты. Не ясна ситуация с надежностью большинства заемщиков. У одних предприятий хорошие перспективы по спросу, но есть проблемы, связанные с нехваткой ликвидности. По отношению к другим возникают серьезные вопросы относительно спроса, то есть их принципиальной кредитоспособности. И если им дать еще денег, то от этого их продажи лучше не станут.
- Похоже на ситуацию с АвтоВАЗом. Разве нельзя просчитать спрос на автомобили?
- Честно говоря, не хотелось бы довести наш народ до того, чтобы продукция АвтоВАЗа пользовалась большим спросом.
- Российские власти в разгар кризиса решили поддержать социально уязвимое население. Оправдало ли себя это экономически?
- В принципе, такая поддержка правильна, поскольку помимо прочего стимулирует и спрос на отечественные товары и услуги. Был провозглашен совершенно правильный принцип: помогать людям, а не менеджерам и собственникам. Однако последовательно он реализован не был: на практике мы поддерживали и менеджмент, и собственников отдельных предприятий.
- Говорят, в кризис наиболее эффективно инвестировать в инфраструктуру.
- Тут мы выходим на вопрос об особенностях российской экономики. Есть обстоятельства, которые не позволяют применять стандартные методы, используемые большинством стран. Во-первых, высокий уровень монополизма, что крайне ограничивает меры бюджетного стимулирования. Почему, например, мы не можем инвестировать в дорожное строительство? Потому что при нашем уровне монополизма рост денежного спроса приводит не к росту предложения, а к росту цен. Вы увеличиваете инвестиции в дороги и получаете дороги того же качества и в том же количестве, что и раньше, но дороже.
- В общем, опережаем всех только по уровню падения экономики. Наше отставание - это историческая неизбежность?
- Действительно, сложилось так, что мы отстаем от уровня Германии и Франции на 50 лет, причем в разные исторические периоды этот разрыв сохраняется. С Китаем, например, совсем другая ситуация: он 300 лет назад шел вровень с Англией, потом лет на двести чудовищно отстал, теперь опять быстро нагоняет.
- Не получилось у нас с вами оптимистичного финала.
- Почему же не получилось? Мы, по крайней мере, предсказуемы.
| ДОСЬЕ Владимир МАУ окончил Московский институт народного хозяйства имени Г.В. Плеханова, обладатель степени PhD (Universit Pierre Mend s France), доктор экономических наук, профессор. С 1991 года принимает участие в разработке российских экономических реформ. Работал в правительстве Егора Гайдара в должности советника. В 1997-2002 годах руководил Рабочим центром экономических реформ при правительстве. Академию народного хозяйства при правительстве РФ возглавляет с 2002 года. Владимир Мау - специалист в области экономической теории, истории экономической мысли и народного хозяйства. |
| ГЛАВНЫЕ ДАТЫ Первый глобальный экономический кризис пришелся на 1857-1858 годы. Его называют "любимым кризисом Маркса", который использовал его для аргументации неизбежности гибели капитализма. Первый масштабный финансовый кризис случился в 1907 году. Он был преодолен при помощи целенаправленных действий Дж. Моргана и группы других финансистов. Создание Феде-ральной резервной системы стало прямым следствием этого кризиса. Кризис 1970-х годов дал миру невиданный ранее феномен - стагфляцию, то есть сочетание низких темпов роста и высокой инфляции. Выход из него сопровождался масштабным дерегулированием экономики. |
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
