11.12.2006 01:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 2006 года: "Частный временный хранитель"

В Москве на Верейской улице открылся первый частный музей русской иконы. Его создатель — коллекционер и бизнесмен Михаил Абрамов — рассказывает, с чего начал, почему решил показать собрание людям и что в нем наиболее ценно.

Пусть появятся Михаил и Георгий

— Вы собираете иконы, потому что это выгодное вложение?

— Нет. Началось с того, что я хотел иметь дома хорошую икону. Долго думал какую. Потом решил — самый банальный подход: меня зовут Михаил, сына — Георгий, и будет правильным, если у меня появятся иконы Архангела Михаила и Георгия Победоносца. Понятно, что покупку я не собирался делать в какой-нибудь лавке на Арбате. Побывал в музеях, пообщался с искусствоведами. Но иконы XVI века, которые привлекали, найти было непросто: у этих икон невероятная энергетика, и сохранилось их очень мало. В основном в музеях и у частных коллекционеров. Дело в том, что до Петра I живописи на Руси не было. После того как он «прорубил окно в Европу», иконы принципиально изменились: в XVII—XIX веках они больше напоминали картины.

— Ну и чем увенчались поиски?

— Успехом, хотя были сомнения, не подделка ли. Но круг людей, связанных с этими предметами искусства, очень ограничен. Про каждую икону подобного уровня все известно. Так появились две иконы XVI века. На это я потратил первый год собирательства. Потом появились и другие иконы.

— По какому принципу формировалась коллекция?

— Я пытался собрать ее как музейную, где можно увидеть основные сюжеты, школы, направления иконописи с древних времен до нынешнего времени. Сегодня в коллекции около двухсот работ. Есть икона высотой 2,35 и шириной 1,89 метра, а есть — размером с ладонь. Самая ценная — «Святой Николай, архиепископ Мирликийский» XIV века, на которой изображен один из самых почитаемых на Руси чудотворцев. Уникальна полностью сохранившаяся центральная часть деисусного чина XVI века из семи икон. (Раньше он находился у разных людей, два образа были за рубежом.) Большую редкость представляет ученическая икона XVIII века — пособие для учеников-иконописцев с изображением ликов святых. В XIX веке уже существовали артели, где иконопись была поставлена на поток: одни писали лики и руки, другие — фон. Если бы я собирал иконы не для музея, а для частной коллекции, то произведения XVII—XIX веков не приобретал бы. На мой взгляд, они менее интересны. Кроме того, в коллекции почти нет аналойных образов (небольшие, размером с ладонь, иконы. — «Профиль»), в основном храмовые. Прежде аналойные иконы были в каждом доме, поэтому они часто встречаются. А вот большие... Когда церкви разрушали, иконы рубили или сжигали. Те, что можно было унести, разбирали по домам, остальные гибли. Только немногие удалось сохранить или вывезти за рубеж.

Заложники страсти

— Почему вы не держите собрание дома?

— Я видел коллекции, которые развешаны по стенам квартир или стоят на полу по углам. Условия их хранения оставляют желать лучшего. Владельцы таких собраний ведут настолько замкнутый и скрытный образ жизни (не дай бог, кто-то об этом узнает), что становятся заложниками своей страсти. Это меня не устраивало, вот и возникла идея открыть музей. Мечтаю создать большой музей частных коллекций древнерусской иконы. Шедевры древнерусского искусства, достойные Третьяковской галереи и Музея Андрея Рублева и сегодня хранящиеся у частных владельцев, должны видеть все. Многих коллекционеров, кстати, удалось убедить.

— А не опасаетесь подвоха от государства? Добровольно-принудительной передачи собрания, например.

— Государство может повести себя по-разному. Спросить: где вы все это взяли, на какие средства приобрели? Сказать: верните все в музеи. У государства вопросов может быть много. Но я ни у кого ничего не украл. Зато в частном музее посетитель может увидеть то, что было скрыто от глаз долгие годы. На мой взгляд, государство должно это только приветствовать.

— Были ли случаи, когда не удавалось приобрести желаемое?

— Не смог купить уникальную коллекцию древнерусской иконописи бизнесмена Виктора Бондаренко. Мне хотелось, чтобы ее увидели люди. Но объявленная сумма была фантастической. Обычно среди настоящих собирателей никто ничего не продает. За всю жизнь коллекционера это может быть одна-две иконы. Бондаренко первый понял, что иконы можно покупать достаточно дешево, и ему удалось собрать роскошную коллекцию за два года. А еще через два года он продает ее. Весь искусствоведческий мир был удивлен...

Три года назад я дал себе слово — иконами не торговать. Только обменивать или дарить. Как говорит мой наставник-коллекционер, «мы лишь временные хранители этих шедевров».

«Черные доски» из глубинки

— Помимо коллекционеров и реставраторов где вы еще приобретаете иконы?

— Во многих российских городах, в глубинке, появились наши представители-антиквары. Они у населения покупают «черные доски», которые требуют работы по расчистке и реставрации, и везут в Москву. Еще один путь — антикварные салоны, но через них такие предметы приобретаются редко. Скорее, это место, где можно присмотреть икону. Первая и единственная моя покупка с последнего Московского антикварного салона — пять работ XIX века, уникальность которых в том, что они подписные. Подписные образа очень ценятся в мире коллекционеров, как и школа, к которой принадлежит автор. Особенно московская, новгородская и ярославская.

Сегодня, пожалуй, самое перспективное направление — покупка икон за рубежом. К тому же принят закон, который разрешил беспошлинный ввоз предметов искусства. Там их гораздо больше, вывозились наиболее достойные, редкие экземпляры. Кроме того, рынок икон в России по стоимости значительно превышает зарубежный.

— Как определяется подлинность таких приобретений?

— Любая достойная икона имеет свою историю. На антикварном рынке стоимость иконы XIV века примерно в пять раз выше, чем иконы XVI века, и встречается она в сотни раз реже. В случае, если икона ранее не была известна музейной общественности, делают ее атрибуцию, то есть устанавливают авторство, время и место создания. Экспертиза включает подробное описание сохранности, фотографию, результаты так называемого технико-технологического анализа, заключение специалистов. Принципиально важно, кто делал экспертизу. Подписей, которым доверяют, — единицы, менее 10 человек на всю Россию. Иконы, в которых сомневаются, дают смотреть нескольким специалистам. Обычно это происходит, когда вещь непрофессионально реставрирована. Но сегодня сделать экспертизу стало непросто — с лета предоставлять подобные услуги государственным музеям запрещено.

— Почему?

— Музейная экспертиза не подразумевает ответственности (кроме этической) за возможные ошибки. Атрибуция, на мой взгляд, должна проводиться на базе частных музеев, которые готовы нести юридическую, финансовую и даже уголовную ответственность. Более того, готовы страховать свою атрибуцию. В случае ошибки ущерб владельцу компенсирует страховая компания.

Не исключено, что экспертиза будет способствовать учету движения икон, ведь экспертное заключение — своеобразный паспорт предмета искусства. Строгий учет прекратит и криминализацию: станет бессмысленно их воровать. Особенно это касается памятников древнерусского искусства, потому что рынок и объем продаж минимален. Никакого сравнения с картинами, где огромное движение вокруг колоссального числа авторов, галерей, аукционов. Вокруг икон движения нет. Все происходит внутри одной страны и практически в одном городе — Москве, потому что, скажем, в Тобольске иконы не приобретают. И занимаются этим максимум 100 человек.

Сдать в Третьяковку и ждать

— Вы часто встречаетесь с подделками?

— Подделок в иконах мало. Это возможно в живописи — найти картину немецкого автора XVIII—XIX веков, которая в Германии стоит копейки, подписать ее и продать как, например, Левитана. С иконой такое невозможно. По доске, левкасу, химическому и рентгеновскому анализу многое определяется.

— В каком состоянии попадают к вам образцы древнерусского искусства?

— В основном все нуждаются в реставрации. По каждой — научный консилиум, как ее привести в порядок. Только над одной иконой реставратор будет трудиться месяцев восемь, а то и год. В Москве таких специалистов мало. Иной раз приходится везти образа в другие города. Сейчас я работаю над тем, чтобы при музее создать реставрационные мастерские, это решило бы многие вопросы. Хотя можно сделать государственную реставрацию — сдать икону, например, в Третьяковскую галерею, но очередь затянется на годы. Государственные музеи не в состоянии отреставрировать даже свои запасники.

— Намоленному образу органичнее находиться в храме. Почему бы не отдать все это церкви

— Потому что у церкви средств на поддержание икон тоже немного. Если вернуть памятники в храм, их с удовольствием примут, но дальнейшая судьба образов будет проблематична. Кстати, во многих храмах уникальные иконы находятся в аренде, а принадлежат государству. К примеру, в Саввино-Сторожевском монастыре под Звенигородом весь иконостас XVII века является музейным экспонатом, но предоставлен во временное пользование монастырю. Можно было бы и с частными коллекциями подобное практиковать. Но все же для церкви более важны не столько памятники искусства, сколько чудотворные иконы или образа, связанные с храмом.