Архивная публикация 2002 года: "Две трети победы"
Вот уж воистину -- главного вблизи не разглядеть. Чем больше времени проходит со дня освобождения людей, тем сложнее гамма чувств и отношений к случившемуся.Нет ничего хуже, чем постоянно включенный телевизор в квартире, фоновый шум ненужных людей. Но в те три дня телевизор был совершенно необходим -- его включали раньше, чем утром шли в душ. В субботу утром, когда все закончилось, каждый, наверное, на мгновенье почувствовал глубокое забытое ощущение общей радости -- за совершенно чужих людей и за собственное государство. Чувствовать себя гражданином страны-победительницы, которая, оказывается, еще не разучилась спасать, слишком уж давно не доводилось. Кто-то очень точно сказал, что в последний раз радовался так после полета Гагарина.
Но радость оказалась, мягко говоря, преждевременной, а слухи о безоговорочной победе -- сильно преувеличенными. Так что режиссер Марк Розовский, чья четырнадцатилетняя дочка была среди тех, за кого молилось полмира, оказался совершенно прав, заметив, что в слове "победа" две трети "беды".
Мир на поверку оказался действительно тесен: среди семисот человек, томившихся в зале, едва ли не у каждого из миллионов москвичей оказались знакомые. Пусть даже очень далекие. Но достаточно близкие для того, чтобы представить себе, что сейчас происходит у них в квартире. Потому что у горя очень много бытовых примет -- вещи в шкафу, зубная щетка, радостная фотография с юга в красивой рамочке, телефонная книжка с родным почерком, его или ее любимая чашка и еще целый набор мелочей, которые пронзительно напоминают о непоправимом.
И еще о необъяснимой избирательности смерти. Возможно, рано или поздно будут найдены окончательные ответы на вопросы, как такое можно было допустить в центре столицы, и необходим ли был штурм, и что это был за газ, и у кого было противоядие. Но нет и, наверное, не может быть ответа на вопрос, почему при прочих равных условиях погибли именно эти люди. Теория относительности применительно к конкретному человеку оказывается очень жестокой. Потому что арифметически, конечно, сто человек очевидно меньше семиста...
В истории нет сослагательных наклонений. Так что разговоры о том, что было бы, если было бы по-другому, по сути, смысла не имеют. Технический разбор полетов -- дело специалистов. Урегулирование на первый, да и на второй взгляд неразрешимых проблем -- удел политиков. А всем остальным, тем, кто потенциально может оказаться в числе "удачной" 20-процентной погрешности при проведении штурма, остается рассчитывать на то, что борьба с терроризмом не ограничится показательным "месячником", а острое личное ощущение тех трех дней, что каждый может оказаться на "их" месте, сохранится и трансформируется-таки в осознание, что все и все взаимосвязано.
Может быть, хотя бы в этот раз память не окажется короткой. Прошлый понедельник официально был объявлен днем траура, но неофициально он растянулся как минимум на неделю, в течение которой хоронили погибших. В природе, кстати, ни одно самое разумное животное не хоронит своих собратьев. Так что хоронить -- значит, быть человеком. По смыслу слово "хоронить" значит не отбрасывать, а сохранять. В "Толковом словаре" Даля написано: "Хоронить -- прятать, класть в потаенное место, хранить, оберегать". И человеческое горе не деструктивно, а, напротив, конструктивно, оно призвано не уничтожать, а творить -- творить память.
Вот уж воистину -- главного вблизи не разглядеть. Чем больше времени проходит со дня освобождения людей, тем сложнее гамма чувств и отношений к случившемуся.Нет ничего хуже, чем постоянно включенный телевизор в квартире, фоновый шум ненужных людей. Но в те три дня телевизор был совершенно необходим -- его включали раньше, чем утром шли в душ. В субботу утром, когда все закончилось, каждый, наверное, на мгновенье почувствовал глубокое забытое ощущение общей радости -- за совершенно чужих людей и за собственное государство. Чувствовать себя гражданином страны-победительницы, которая, оказывается, еще не разучилась спасать, слишком уж давно не доводилось. Кто-то очень точно сказал, что в последний раз радовался так после полета Гагарина.
Но радость оказалась, мягко говоря, преждевременной, а слухи о безоговорочной победе -- сильно преувеличенными. Так что режиссер Марк Розовский, чья четырнадцатилетняя дочка была среди тех, за кого молилось полмира, оказался совершенно прав, заметив, что в слове "победа" две трети "беды".
Мир на поверку оказался действительно тесен: среди семисот человек, томившихся в зале, едва ли не у каждого из миллионов москвичей оказались знакомые. Пусть даже очень далекие. Но достаточно близкие для того, чтобы представить себе, что сейчас происходит у них в квартире. Потому что у горя очень много бытовых примет -- вещи в шкафу, зубная щетка, радостная фотография с юга в красивой рамочке, телефонная книжка с родным почерком, его или ее любимая чашка и еще целый набор мелочей, которые пронзительно напоминают о непоправимом.
И еще о необъяснимой избирательности смерти. Возможно, рано или поздно будут найдены окончательные ответы на вопросы, как такое можно было допустить в центре столицы, и необходим ли был штурм, и что это был за газ, и у кого было противоядие. Но нет и, наверное, не может быть ответа на вопрос, почему при прочих равных условиях погибли именно эти люди. Теория относительности применительно к конкретному человеку оказывается очень жестокой. Потому что арифметически, конечно, сто человек очевидно меньше семиста...
В истории нет сослагательных наклонений. Так что разговоры о том, что было бы, если было бы по-другому, по сути, смысла не имеют. Технический разбор полетов -- дело специалистов. Урегулирование на первый, да и на второй взгляд неразрешимых проблем -- удел политиков. А всем остальным, тем, кто потенциально может оказаться в числе "удачной" 20-процентной погрешности при проведении штурма, остается рассчитывать на то, что борьба с терроризмом не ограничится показательным "месячником", а острое личное ощущение тех трех дней, что каждый может оказаться на "их" месте, сохранится и трансформируется-таки в осознание, что все и все взаимосвязано.
Может быть, хотя бы в этот раз память не окажется короткой. Прошлый понедельник официально был объявлен днем траура, но неофициально он растянулся как минимум на неделю, в течение которой хоронили погибших. В природе, кстати, ни одно самое разумное животное не хоронит своих собратьев. Так что хоронить -- значит, быть человеком. По смыслу слово "хоронить" значит не отбрасывать, а сохранять. В "Толковом словаре" Даля написано: "Хоронить -- прятать, класть в потаенное место, хранить, оберегать". И человеческое горе не деструктивно, а, напротив, конструктивно, оно призвано не уничтожать, а творить -- творить память.
НАТАЛЬЯ ЩЕРБАНЕНКО
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
