Архивная публикация 2006 года: "Если долго мучиться, все у вас получится"
В России в год рождается всего 1000 «искусственных детей», поэтому выбор пола будущего наследника еще надолго останется уделом немногих семей. Хорошо это или плохо? Свои вопросы по интересующей многих проблеме мы адресуем заведующему отделением вспомогательных технологий в лечении бесплодия ГУ НЦ АГиП РАМН Леониду КУЗЬМИЧЕВУ.
— Выбор пола — не слишком травматичная процедура, — говорит мой собеседник. — Но малая доля риска есть, потому что одну клетку трехдневного эмбриона все же приходится изымать. Естественно, нужен очень опытный эмбриолог, и хорошая аппаратура, чтобы правильно провести эту операцию и ничего не повредить.
Вопрос в том, для чего проводить тест PGD? Есть целый ряд генетических патологий, как мы говорим — «сцепленных» с полом. Их можно и нужно выявить с помощью теста. Классический пример — семья последнего российского императора, в чьем роду была гемофилия. Природа не раз предупреждала Николая и его супругу, что мальчик им не нужен. Рождение четырех дочерей — чем не знак судьбы? Теперь бы им пришлось гораздо легче — с тестом PGD. Да и к царствованию особ женского пола сегодня во всем мире относятся вполне доброжелательно...
Есть еще категория пациентов, для кого мы проводим определение пола эмбриона, если в их многодетных семьях резкий перекос в сторону только девочек или только мальчиков. Мне даже встречались такие случаи среди близких родственников, когда у одного человека рождались барышни, а у его родного брата — парни.
— Значит, определять пол будущего ребенка стоит в очень редких случаях — и никак не для удовлетворения собственного любопытства?
— Я повторяю: современный метод селекции пола — не безболезненный, над его усовершенствованием работают многие медицинские научные лаборатории. В этом году мы получили предложение от коллег из США поработать на их новом приборе, который определяет сперматозоиды на предмет X- и Y-хромосом за счет содержания в них ДНК. Главное отличие от существующих ныне методов состоит в том, что оплодотворение вовсе не нужно, сперма исследуется сама по себе на уровне гамет (клеток-носителей наследственной информации с одинарным набором хромосом определенного пола. — «Профиль»). Американские ученые уже опробовали этот метод на млекопитающих, в частности, на крупном рогатом скоте. Но до клинических испытаний дело пока не дошло. Проблема, во-первых, в затратах. Ведь прибор стоит $750 тыс., а его ежемесячная эксплуатация обходится в $50 тыс. Во-вторых, нужны 3—5 лет для выработки оптимальных режимов анализа, сред, растворов, реактивов. В-третьих, для клинических испытаний необходим человеческий материал. К счастью для науки, в добровольцах недостатка нет. Всегда найдутся люди, готовые предоставить свой организм для экспериментов, чтобы получить средства к существованию.
— И все-таки многие ли из тех, кто проходит у вас программу ЭКО, хотят провести генетическое исследование эмбрионов? Ведь процедура недешевая, очень подорожает проект…
— Мы предлагаем его практически всем женщинам, которые после 35 лет рожают у нас в программе ЭКО, чтобы исключить появление младенцев с болезнью Дауна. Но для человеческого рода известно около 3 тыс. генетических патологий, и, естественно, все их проверить мы не можем.
Надо сказать, что экстракорпоральное оплодотворение — это и без того серьезное медицинское вмешательство в дела природы. Словно чувствуя какие-то отклонения, она выставляет множество биологических барьеров на пути рождения ребенка. А мы разрушаем эти барьеры с помощью стимулирования яичников, сохранения беременности и т.д.
— Тогда стоит ли так мучиться будущим мамам и папам, чтобы зачать младенца методом ЭКО?
— Я считаю, что стоит — хотя бы потому, что это зачастую единственный шанс зачать и родить своего ребенка. Люди, одержимые желанием родить собственное дитя, продают машины, квартиры, берут деньги в долг. А ведь это зачастую случается не с первой попытки, каждая из которых стоит $3 тыс. «Детям из пробирки» уделяется столько внимания и заботы, на их воспитание и образование бывает брошено так много сил и средств, что эти ребята зачастую опережают своих сверстников в умственном развитии. Это стопроцентно желанные дети.
— Откуда вы знаете? Вы их наблюдаете здесь в Центре в течение дошкольного возраста?
— Специально не наблюдаем (хотя очень бы хотелось), но многие родители держат нас в курсе того, как растут наши дети, присылают фотографии «первый раз — в первый класс» и после школы… У многих детей мы стали крестными, моей первой удачной попытке ЭКО в этом году исполнилось 18 лет. У сотрудников Центра, которые занимаются экстракорпоральным оплодотворением 10—20 лет, число детей ЭКО достигает полутора тысяч. Правда, если на Западе есть общество таких детей и оно открыто для общения с окружающими, то у нас факт экстракорпорального оплодотворения стараются скрыть и родители, и дети.
— А что думает наше государство, что думает Минздрав о внедрении метода ЭКО, как говорится, в массы?
— Это самый больной вопрос, потому что долгосрочной программы по внедрению ЭКО в России нет. Она разработана сотрудниками Научного центра акушерства, гинекологии и перинатологии, но тормозится где-то на уровне Минздрава. В первую очередь мы ратуем за то, чтобы в каждом федеральном округе на базе многопрофильной больницы был центр, где лечили бы бесплодие, в том числе и по программе ЭКО. Пока таких на территории РФ всего четыре — два в Москве, один в Ростове-на-Дону, один в Екатеринбурге.
— А частные центры?
— Их необходимо привлечь к сотрудничеству, если они в полной мере освоили метод ЭКО. Но тут возникает проблема разрешения сверху. Дело в том, что сейчас лицензию выдают на врачебную деятельность в области акушерства и гинекологии, а ЭКО нигде не упоминается. Таким образом, клиники могут заниматься экстракорпоральным оплодотворением, не декларируя этого. Только в самое последнее время Росздравнадзор дозрел до того, чтобы, по крайней мере, регистрировать медицинские технологии. Есть на вооружении медучреждения методика — будь любезен, укажи применяемые препараты, реактивы, приборы. И на каждый должно иметься разрешение на использование в России. Это и хорошо, и плохо одновременно. Да, растут возможности контроля. Но большинство необходимых нам препаратов — импортные, не имеют отечественных аналогов. Многие из них стоят копейки, но регистрация обходится в несколько тысяч долларов. Естественно, производитель не станет регистрировать препарат вовсе, а клиники будут закрывать за их использование.
— И все-таки непонятно, как вы предлагаете решать проблему дороговизны программы ЭКО, а с ней и тестирования пола ребенка?
— Мы хотим добиться того, чтобы в нашей стране выдавались сертификаты на лечение бесплодия — по типу родовых. Потому что пока государство выделяет деньги только на 200 больных в год. И это на всю Россию, где в лечении бесплодия нуждаются 5 млн. семей! Реально в одном только ГУ НЦ АГиП РАМН мы могли бы делать по 3 тыс. ЭКО в год. Так что, господа чиновники, дайте сертификаты!
В России в год рождается всего 1000 «искусственных детей», поэтому выбор пола будущего наследника еще надолго останется уделом немногих семей. Хорошо это или плохо? Свои вопросы по интересующей многих проблеме мы адресуем заведующему отделением вспомогательных технологий в лечении бесплодия ГУ НЦ АГиП РАМН Леониду КУЗЬМИЧЕВУ.
— Выбор пола — не слишком травматичная процедура, — говорит мой собеседник. — Но малая доля риска есть, потому что одну клетку трехдневного эмбриона все же приходится изымать. Естественно, нужен очень опытный эмбриолог, и хорошая аппаратура, чтобы правильно провести эту операцию и ничего не повредить.
Вопрос в том, для чего проводить тест PGD? Есть целый ряд генетических патологий, как мы говорим — «сцепленных» с полом. Их можно и нужно выявить с помощью теста. Классический пример — семья последнего российского императора, в чьем роду была гемофилия. Природа не раз предупреждала Николая и его супругу, что мальчик им не нужен. Рождение четырех дочерей — чем не знак судьбы? Теперь бы им пришлось гораздо легче — с тестом PGD. Да и к царствованию особ женского пола сегодня во всем мире относятся вполне доброжелательно...
Есть еще категория пациентов, для кого мы проводим определение пола эмбриона, если в их многодетных семьях резкий перекос в сторону только девочек или только мальчиков. Мне даже встречались такие случаи среди близких родственников, когда у одного человека рождались барышни, а у его родного брата — парни.
— Значит, определять пол будущего ребенка стоит в очень редких случаях — и никак не для удовлетворения собственного любопытства?
— Я повторяю: современный метод селекции пола — не безболезненный, над его усовершенствованием работают многие медицинские научные лаборатории. В этом году мы получили предложение от коллег из США поработать на их новом приборе, который определяет сперматозоиды на предмет X- и Y-хромосом за счет содержания в них ДНК. Главное отличие от существующих ныне методов состоит в том, что оплодотворение вовсе не нужно, сперма исследуется сама по себе на уровне гамет (клеток-носителей наследственной информации с одинарным набором хромосом определенного пола. — «Профиль»). Американские ученые уже опробовали этот метод на млекопитающих, в частности, на крупном рогатом скоте. Но до клинических испытаний дело пока не дошло. Проблема, во-первых, в затратах. Ведь прибор стоит $750 тыс., а его ежемесячная эксплуатация обходится в $50 тыс. Во-вторых, нужны 3—5 лет для выработки оптимальных режимов анализа, сред, растворов, реактивов. В-третьих, для клинических испытаний необходим человеческий материал. К счастью для науки, в добровольцах недостатка нет. Всегда найдутся люди, готовые предоставить свой организм для экспериментов, чтобы получить средства к существованию.
— И все-таки многие ли из тех, кто проходит у вас программу ЭКО, хотят провести генетическое исследование эмбрионов? Ведь процедура недешевая, очень подорожает проект…
— Мы предлагаем его практически всем женщинам, которые после 35 лет рожают у нас в программе ЭКО, чтобы исключить появление младенцев с болезнью Дауна. Но для человеческого рода известно около 3 тыс. генетических патологий, и, естественно, все их проверить мы не можем.
Надо сказать, что экстракорпоральное оплодотворение — это и без того серьезное медицинское вмешательство в дела природы. Словно чувствуя какие-то отклонения, она выставляет множество биологических барьеров на пути рождения ребенка. А мы разрушаем эти барьеры с помощью стимулирования яичников, сохранения беременности и т.д.
— Тогда стоит ли так мучиться будущим мамам и папам, чтобы зачать младенца методом ЭКО?
— Я считаю, что стоит — хотя бы потому, что это зачастую единственный шанс зачать и родить своего ребенка. Люди, одержимые желанием родить собственное дитя, продают машины, квартиры, берут деньги в долг. А ведь это зачастую случается не с первой попытки, каждая из которых стоит $3 тыс. «Детям из пробирки» уделяется столько внимания и заботы, на их воспитание и образование бывает брошено так много сил и средств, что эти ребята зачастую опережают своих сверстников в умственном развитии. Это стопроцентно желанные дети.
— Откуда вы знаете? Вы их наблюдаете здесь в Центре в течение дошкольного возраста?
— Специально не наблюдаем (хотя очень бы хотелось), но многие родители держат нас в курсе того, как растут наши дети, присылают фотографии «первый раз — в первый класс» и после школы… У многих детей мы стали крестными, моей первой удачной попытке ЭКО в этом году исполнилось 18 лет. У сотрудников Центра, которые занимаются экстракорпоральным оплодотворением 10—20 лет, число детей ЭКО достигает полутора тысяч. Правда, если на Западе есть общество таких детей и оно открыто для общения с окружающими, то у нас факт экстракорпорального оплодотворения стараются скрыть и родители, и дети.
— А что думает наше государство, что думает Минздрав о внедрении метода ЭКО, как говорится, в массы?
— Это самый больной вопрос, потому что долгосрочной программы по внедрению ЭКО в России нет. Она разработана сотрудниками Научного центра акушерства, гинекологии и перинатологии, но тормозится где-то на уровне Минздрава. В первую очередь мы ратуем за то, чтобы в каждом федеральном округе на базе многопрофильной больницы был центр, где лечили бы бесплодие, в том числе и по программе ЭКО. Пока таких на территории РФ всего четыре — два в Москве, один в Ростове-на-Дону, один в Екатеринбурге.
— А частные центры?
— Их необходимо привлечь к сотрудничеству, если они в полной мере освоили метод ЭКО. Но тут возникает проблема разрешения сверху. Дело в том, что сейчас лицензию выдают на врачебную деятельность в области акушерства и гинекологии, а ЭКО нигде не упоминается. Таким образом, клиники могут заниматься экстракорпоральным оплодотворением, не декларируя этого. Только в самое последнее время Росздравнадзор дозрел до того, чтобы, по крайней мере, регистрировать медицинские технологии. Есть на вооружении медучреждения методика — будь любезен, укажи применяемые препараты, реактивы, приборы. И на каждый должно иметься разрешение на использование в России. Это и хорошо, и плохо одновременно. Да, растут возможности контроля. Но большинство необходимых нам препаратов — импортные, не имеют отечественных аналогов. Многие из них стоят копейки, но регистрация обходится в несколько тысяч долларов. Естественно, производитель не станет регистрировать препарат вовсе, а клиники будут закрывать за их использование.
— И все-таки непонятно, как вы предлагаете решать проблему дороговизны программы ЭКО, а с ней и тестирования пола ребенка?
— Мы хотим добиться того, чтобы в нашей стране выдавались сертификаты на лечение бесплодия — по типу родовых. Потому что пока государство выделяет деньги только на 200 больных в год. И это на всю Россию, где в лечении бесплодия нуждаются 5 млн. семей! Реально в одном только ГУ НЦ АГиП РАМН мы могли бы делать по 3 тыс. ЭКО в год. Так что, господа чиновники, дайте сертификаты!
Читайте на смартфоне наши Telegram-каналы: Профиль-News, и журнал Профиль. Скачивайте полностью бесплатное мобильное приложение журнала "Профиль".
