Архивная публикация 2011 года: "Фрейд во всей красе"

В этом году главный приз Венецианского кинофестиваля отправился в Россию - к Александру Сокурову. Кинофестивали - они как люди. У каждого свой характер, и у каждого свой ангел-хранитель. Венеция по сравнению со своими заклятыми друзьями, Каннами и Берлином, всегда была этаким снобом, чурающимся кино со стрелялками, с кровью и с политическим подтекстом, предпочитая тонкое кружево психологизма. Вот и в этом году над венецианской лагуной распростер свои темные крыла Зигмунд Фрейд, став одновременно ангелом и бесом 68-го Венецианского кинофестиваля.
Фрейдистский тон задал канадец Дэвид Кроненберг с фильмом "Опасный метод". В этом фильме звездная троица - Кира Найтли, Вигго Мортенсен и Майкл Фассбендер - разыгрывает бурную драму времен восхода психоанализа. Молодой Карл Густав Юнг (Фассбендер) сильно негодует, что его старший товарищ и коллега Фрейд (Мортенсен) весь свой новомодный метод строит лишь на приоритете презренного низа. Негодуя, он бешено, с применением разли-чных садомазо-девайсов, крутит роман со своей бывшей пациенткой, невыносимой истеричкой Сабиной (Найтли), опровергая самого себя. Всеего высокоумные выкладки разбиваются о могучее желание, которое ежесекундно вызывает у него Сабина.
Потом Майкл Фассбендер плавно перетекает в другой конкурсный фильм - "Стыд" Стива Маккуина, своеобразную историю болезни современного эротомана, для которого секс заменил все иные человеческие связи, подготовив почву для тотального одиночества. За этот фильм Фассбендер был признан лучшим актером 68-го Венецианского фестиваля.
Как всегда, не обошлось без Фрейда у Романа Полански, страдальца и сидельца. Его необычайно элегантный, демонстрирующий великолепную актерскую школу фильм "Резня" (в ролях - Кейт Уинслет, Кристофер Вальц, Джоди Фостер и Джон Рейли) в конечном счете строится на непримиримом конфликте между головой и желаниями, ей не подвластными. Фильм по пьесе знаменитого французского драматурга Ясмины Реза, рассчитанной на четырех актеров, рассказывает об одном вечере, проведенном вместе двумя супружескими парами. Чинное течение вежливой беседы оборачивается грохотом скелетов, посыпавшихся из всех возможных шкафов.

ТОРЖЕСТВО ФОРМЫ
А вот и он, наконец, долгожданный, многострадальный, великий, ужасный - словом, "Фауст" Гете в вольном переложении Александра Сокурова. Последняя часть тетралогии о власти ("Молох", "Телец", "Солнце"). Вот тут-то Фрейд и накрывает тебя с головой своим мощным психоаналитическим корпусом: в первом кадре фильма огромный экран во всю свою ширь являет нам мужские гениталии. Хотелось добавить "во всей красе", но "краса" на язык нейдет - через несколько секунд, данных зрителю на то, чтобы прийти в себя, на "красу" начинают валиться человеческие кишки. Камера отъезжает, и понима-ешь, что кишки валятся из трупа, вскрытием которого увлечен Фауст и в котором он пытается отыскать душу. Разъятое тело долго заслоняет собою экран. Признаков душевного устройства Фауст в нем не находит. "Х.. вам, а не душа", - словно говорит с экрана режиссер. Та самая часть тела появляется на экране еще раз - Мефистофель (который у Сокурова оказывается не инфернальным злодеем, а местным ростовщиком в исполнении руководителя театра Derevo Антона Адасинского) на робкую радость девицам лезет обнаженным в общую купальню, демонстрируя крошечный атавизм мужского достоинства, почему-то торчащий из неожиданно толстой для тощего хозяина задницы. Фауст (немецкий актер Йоганесс Цайлер) тоже не гетевский, не философ-искатель-страдалец, но мелкий злобный человек, местный лекарь, зловредный интриган, способный сам купить любую душу, хоть самого дьявола.
Визуальная манера "Фауста" мечется от Кранаха-старшего к Брейгелю, от Брейгеля к Сокурову, достигая живописного совершенства особенно там, где бытовые пейзажи выталкивают на первый план человеческие лица. Что у Брейгеля, что у Кранаха, что у Сокурова ни одно человеческое лицо не вызывает ни малейшей симпатии, в этом смысле заповедному органу в "Фаусте" повезло куда больше. Исключение Сокуров делает, кажется, лишь для Маргариты (отличная роль молодой актрисы Изольды Дышаук), но именно что кажется, так как единственная дама среди главных персонажей фильма показана неимоверно глупой девицей, хоть и трогательно пухлогубой. Впрочем, для женских образов у Сокурова никогда - ни в раннем, ни в позднем творчестве - не находилось доброго слова.
Сокуров - великий мастер живописи. Его кино можно смотреть, как череду упоительных moving pictures, созданных при помощи уникальной техники и не менее уникального таланта художника. Но, когда великая кисть касается великой мысли, что-то одно должно проиграть. Слово и мысль - вещи слишком интимные и эфемерные, чтобы не умереть в чужих руках и продолжить жизнь в неволе.
Гете, всю жизнь писавший "Фауста", вложил в него свои многолетние раздумья о жизни и смерти, о природе зла, о любви, о вечности. Эти раздумья Сокуров использовал в своих картинах в качестве грунта-основы, попытавшись поверх грунта изобразить что-то совсем другое.
Это другое есть результат дьявольского искушения, которое не одно поколение гордых алхимиков увлекало на поиски философского камня. Вслед за ними уже не одно поколение гордых кинорежиссеров пыталось алгеброй кино поверить гармонию литературы. И каждый, кто замахивается на слово, уверен: "Вот сейчас слово превратится в изображение, не изменив своей сути". Это их, режиссеров, философский камень, поиски которого в последнее время активизировались необычайно. Богатство визуальных методов, технический прогресс, призванный на службу искусству (в первую очередь искусству кино), современнейшие оптические приспособления - все это, на первый взгляд способствующее развитию искусства, на деле все выше и выше возводит не-преодолимую стену между искусством и человеком, упрощая их обоих и отдаляя их друг от друга.
Как не удалось пока никому превратить металл в золото, так не удалось пока никому превратить слово в изображение.
Те, кто давал "Фаусту" Сокурова "Золотого льва", попросту не читали Гете. Можно перефразировать того же Гете, точнее, Мефистофеля, который на вопрос Фауста, кто он такой, отвечает: "Я часть той силы, что вечно хочет зла, но совершает благо". Талантливые и технически изощренные режиссеры вроде Сокурова - часть той силы, что вечно хочет блага, но совершает зло, вымарывая из искусства последние его смыслы в угоду зримой красоте. Даже красота может стать злом, если ею пытаются подменить смысл.

СОКУРОВУ - СОКУРОВО
Но то, что "Золотого льва" дали Сокурову, все равно необычайно мило со стороны венецианского жюри, возглавляемого в этом году американцем Дарреном Ароноффски, автором недавнего оскаровского номинанта, "Черного лебедя", и несравненным концептуальным пошляком. Мило потому, что, во-первых, несмотря на изобилие голливудского и а-ля голливудского кино, жюри поддержало реноме Венеции, которая всегда была большим обидчивым ребенком-снобом и капризно настаивала на своей исключительной приверженности серьезному, вдумчивому кино. В отличие от Берлина и Канн, помешанных на гламуре и коммерции. Во-вторых, есть небольшая надежда, что "Золотой лев" сумеет хоть чуть-чуть сдвинуть отношение государства к авторскому кино, переведя его из ранга бессмысленного и бесполезного приживала-нахлебника до ранга ну хотя бы младшего брата.
{PAGE}
У нас власти по отношению к кинематографу избрали тактику абсурда - деньги дают тем, кто и так может их заработать. Известно, что, с трудом попав в список социально значимых проектов, "Фауст" в последний момент получил из Фонда кино некую сумму, правда, намного меньшую, чем просил продюсер. Зато из того же списка треть (!) всей выделенной на все фильмы (а их в списке 14) суммы получил фильм компании "Главкино" (один из учредителей - Константин Эрнст, так что можно догадаться и о причастности к фильму Первого канала, и о далеко не стесненном финансовом положении создателей ленты) "Август. Восьмого" Джаника Файзиева - политическая агитка на тему Цхинвала.
Может, в следующем году "Лев" выгрызет для Сокурова немножко российского проката. Правда, пока прокатчики всячески дают понять, что Сокурову - сокурово, а зрителю - зрителево, и вместе им не сойтись.