Архивная публикация 2007 года: "И у посланий к вечности есть срок годности"
Споры вокруг памятников могут вестись по разным причинам. В простых случаях они носят эстетический характер — у москвичей, например, благодаря Лужкову и Церетели немало поводов для подобных дебатов.Хороший вкус в них обычно проигрывает, уступая торжествующему китчу. Это неприятно, но редко по-настоящему затрагивает кого-то, кроме пары озабоченных интеллигентов. Если же дискуссия ведется вокруг основополагающего вопроса о том, стоит ли вообще воздвигать памятник в честь определенного лица или события, стороны могут дойти и до рукоприкладства. Установка памятников — демонстрация могущества. Тот, кто их воздвигает, увековечивает историю в камне и бронзе. Посмотрите: вот правильный взгляд на вещи, отныне и во веки веков. Аминь.
Можно поставить на полку книжку, выключить телевизор и пройти мимо музея, но не заметить памятник нельзя. Только время может сделать весть, заключенную в камне, почти нечитаемой. Памятники Кутузову и Барклаю-де-Толли, установленные перед Казанским собором в Петербурге, являются, скажем осторожно, интерпретацией истории. Маршальский жезл Барклая-де-Толли опущен вниз, символизируя период первоначальных поражений, Кутузов же вздымает свой жезл к небу как победитель. Многие историки с таким распределением ролей не согласны. По их мнению, Барклай избрал верную, но непопулярную стратегию, вследствие чего был смещен, а плоды победы достались Кутузову. Конечно, большинству прохожих, торопящихся мимо памятника по своим делам, не до исторических тонкостей. Толкование событий давно минувших дней и историческая субъективность, отраженная в жестах полководцев, не затрагивают эмоции современных наблюдателей.
По-другому обстоит дело с памятниками, посвященными недавним событиям. Когда речь идет о Мавзолее Ленина или о памятной доске Колчаку на здании Морского корпуса в Санкт-Петербурге, отношение к обоим памятникам зависит от отношения к Октябрьской революции. С одной стороны, к подобным спорам можно было бы подойти прагматически, взяв на вооружение английский принцип устанавливать памятники всем выдающимся соотечественникам. При таком подходе памятника заслуживают как Ленин и Сталин, так и Колчак, Врангель, Деникин. В конце концов, все они хотели для России только лучшего — как они его понимали. С другой стороны, англичанам проще: самые кровавые события их истории — Война Алой и Белой розы и «Славная революция» Кромвеля — далеко в прошлом.
Совсем без споров, однако, не обходится и в Англии. Когда в 1992 году ветераны Второй мировой войны решили установить памятник Артуру Харрису, прозванному «Харрис-Бомбардировщик», они столкнулись с сопротивлением общественности. Немалое число британцев считало, что изобретатель ковровых бомбардировок, ставших с тех пор характерной чертой англо-саксонского способа ведения войны, недостоин памятника. Хотя, конечно, и Харриса-Бомбардировщика можно считать английским патриотом.
Ситуация осложняется, когда установленные монументы могут восприниматься как наследие чужой и враждебной власти. Речь, конечно, идет о Бронзовом солдате. Этот спор тоже ведется вокруг права на интерпретацию истории, причем в случае, когда исторические события обретают символический характер, а наличие или отсутствие памятника воспринимается как вердикт. Тот, кто принимает решение о сносе или сохранении памятника, определяет смысл событий, показывая, оккупационной или освободительной была Советская армия и как к ней должны относиться эстонцы.
Разные народы по-разному отвечают на подобные вопросы. Австрийцы, конечно, никогда не разрушат мемориальный комплекс в честь Советской армии в Вене, поскольку он является каменным воплощением легенды об Австрии как первой жертве фашизма, в 1945 году освобожденной от немецкого ига. Многочисленные мемориалы жертвам недавней немецкой истории, о которых рассказывает «Шпигель», тоже ставят вопрос о власти. Кто в современной Германии обладает правом на интерпретацию истории? Кто достаточно силен, чтобы добиться отдельного поминального сооружения для своих подопечных, а кто может воспрепятствовать этому? В случае мемориалов жертвам национал-социализма слышны лишь отдельные голоса, робко спрашивающие, действительно ли каждая отдельная группа жертв нуждается в собственном монументе. Когда же речь заходит о погибших беглецах через Стену или жертвах «штази», в дискуссию вступают сторонники режима ГДР, объявляя жертв преступниками, а себя гуманистами и борцами за мир. Немецкий подход выглядит так: каждая категория жертв заслуживает своего памятника. Перевернутый лозунг англичан, утверждающих, что собственного памятника заслуживает каждый герой. Для Германии это, наверное, единственно возможное решение. Но через 200 лет все равно никто не поймет, о чем, в сущности, шел спор.
Споры вокруг памятников могут вестись по разным причинам. В простых случаях они носят эстетический характер — у москвичей, например, благодаря Лужкову и Церетели немало поводов для подобных дебатов.Хороший вкус в них обычно проигрывает, уступая торжествующему китчу. Это неприятно, но редко по-настоящему затрагивает кого-то, кроме пары озабоченных интеллигентов. Если же дискуссия ведется вокруг основополагающего вопроса о том, стоит ли вообще воздвигать памятник в честь определенного лица или события, стороны могут дойти и до рукоприкладства. Установка памятников — демонстрация могущества. Тот, кто их воздвигает, увековечивает историю в камне и бронзе. Посмотрите: вот правильный взгляд на вещи, отныне и во веки веков. Аминь.
Можно поставить на полку книжку, выключить телевизор и пройти мимо музея, но не заметить памятник нельзя. Только время может сделать весть, заключенную в камне, почти нечитаемой. Памятники Кутузову и Барклаю-де-Толли, установленные перед Казанским собором в Петербурге, являются, скажем осторожно, интерпретацией истории. Маршальский жезл Барклая-де-Толли опущен вниз, символизируя период первоначальных поражений, Кутузов же вздымает свой жезл к небу как победитель. Многие историки с таким распределением ролей не согласны. По их мнению, Барклай избрал верную, но непопулярную стратегию, вследствие чего был смещен, а плоды победы достались Кутузову. Конечно, большинству прохожих, торопящихся мимо памятника по своим делам, не до исторических тонкостей. Толкование событий давно минувших дней и историческая субъективность, отраженная в жестах полководцев, не затрагивают эмоции современных наблюдателей.
По-другому обстоит дело с памятниками, посвященными недавним событиям. Когда речь идет о Мавзолее Ленина или о памятной доске Колчаку на здании Морского корпуса в Санкт-Петербурге, отношение к обоим памятникам зависит от отношения к Октябрьской революции. С одной стороны, к подобным спорам можно было бы подойти прагматически, взяв на вооружение английский принцип устанавливать памятники всем выдающимся соотечественникам. При таком подходе памятника заслуживают как Ленин и Сталин, так и Колчак, Врангель, Деникин. В конце концов, все они хотели для России только лучшего — как они его понимали. С другой стороны, англичанам проще: самые кровавые события их истории — Война Алой и Белой розы и «Славная революция» Кромвеля — далеко в прошлом.
Совсем без споров, однако, не обходится и в Англии. Когда в 1992 году ветераны Второй мировой войны решили установить памятник Артуру Харрису, прозванному «Харрис-Бомбардировщик», они столкнулись с сопротивлением общественности. Немалое число британцев считало, что изобретатель ковровых бомбардировок, ставших с тех пор характерной чертой англо-саксонского способа ведения войны, недостоин памятника. Хотя, конечно, и Харриса-Бомбардировщика можно считать английским патриотом.
Ситуация осложняется, когда установленные монументы могут восприниматься как наследие чужой и враждебной власти. Речь, конечно, идет о Бронзовом солдате. Этот спор тоже ведется вокруг права на интерпретацию истории, причем в случае, когда исторические события обретают символический характер, а наличие или отсутствие памятника воспринимается как вердикт. Тот, кто принимает решение о сносе или сохранении памятника, определяет смысл событий, показывая, оккупационной или освободительной была Советская армия и как к ней должны относиться эстонцы.
Разные народы по-разному отвечают на подобные вопросы. Австрийцы, конечно, никогда не разрушат мемориальный комплекс в честь Советской армии в Вене, поскольку он является каменным воплощением легенды об Австрии как первой жертве фашизма, в 1945 году освобожденной от немецкого ига. Многочисленные мемориалы жертвам недавней немецкой истории, о которых рассказывает «Шпигель», тоже ставят вопрос о власти. Кто в современной Германии обладает правом на интерпретацию истории? Кто достаточно силен, чтобы добиться отдельного поминального сооружения для своих подопечных, а кто может воспрепятствовать этому? В случае мемориалов жертвам национал-социализма слышны лишь отдельные голоса, робко спрашивающие, действительно ли каждая отдельная группа жертв нуждается в собственном монументе. Когда же речь заходит о погибших беглецах через Стену или жертвах «штази», в дискуссию вступают сторонники режима ГДР, объявляя жертв преступниками, а себя гуманистами и борцами за мир. Немецкий подход выглядит так: каждая категория жертв заслуживает своего памятника. Перевернутый лозунг англичан, утверждающих, что собственного памятника заслуживает каждый герой. Для Германии это, наверное, единственно возможное решение. Но через 200 лет все равно никто не поймет, о чем, в сущности, шел спор.
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
