Архивная публикация 2007 года: "Идеологии.net"

Предстоящие в декабре думские выборы обещают стать наименее идеологическими из всех прошедших до этого. Партийные различия размываются в силу неизбывного желания элиты во что бы то ни стало понравиться власти, после чего можно смело «охмурять» избирателя.Конформизм элитных масс

Примеров деидеологизации партийных масс хоть отбавляй.

Пример первый — «левый уклон» СПС: на недавних выборах в региональные парламенты партия вовсю пиарила свою программу «достройки капитализма» до той самой заветной его стадии, когда можно будет сделать упор на решении социальных проблем населения. «Фактически СПС сделал ставку не только на свой ядерный электорат, значительная часть которого выборы просто игнорирует, но и на тех, кто реально голосует, — на старушек и молодежь, — признается источник в руководстве партии, — ну кто сказал, что это не наш электорат?»

Отчасти выбранная СПС тактика себя оправдала: почти в половине регионов, где прошли выборы, ставшие левыми правые получили весьма достойные 7 и даже кое-где 9 процентов. Между тем теперь только ленивый не пинает партию за «левый уклон»: особенно правым достается от прокремлевской «Гражданской силы», явно претендующей на их электоральную нишу.

Кстати, возглавлял акцию по привлечению левого электората к СПС член фракции «Единая Россия» в Госдуме и, одновременно (!), секретарь президиума СПС по электоральной политике Антон Баков. Конъюнктурный крен правых выглядит тем более забавным, если учитывать тот факт, что указанный эспээс-единоросс попал в Госдуму при поддержке вполне левого мироновско-селезневского блока «Партии жизни — Партии возрождения России».

И хотя Баков давно воспринимается не столько как политик, сколько в первую очередь как весьма эффективный политтехнолог (его метод — агитация «от двери к двери»), от обвинений в «баковщине» и «левизне» правым, похоже, уже не отделаться.

Второй пример — «социалистический привет» от «Справедливой России». Даже в Кремле признают, что «из СР получился эдакий троянский конь». Лозунги мироновцев распечатать Стабфонд и раздать всем сестрам по серьгам явно противоречат интересам государства, это «явный перебор», считают собеседники «Профиля» в администрации президента. Там признают, что СР все активнее играет на поляне коммунистов: неслучайно на знамена «эсеров» был вытащен еще пару лет назад казавшийся маргинальным лозунг строительства социализма. Причем, как всегда, «в отдельно взятой стране».

«У либеральных партий нет шансов» О причинах перехода демократов в новую партию власти размышляет бывший активист «Демвыбора России» и СПС, экс-лидер «Либеральной России», а ныне член «Справедливой России», депутат Госдумы Виктор ПОХМЕЛКИН. — Виктор Валерьевич, насколько ваш нынешний политический дрейф — из либералов к «строителям социализма» — оправдан идеологически? — Я по своим взглядам был и остаюсь социальным либералом, то есть человеком, который придерживается двух основных принципов — принципа свободы и принципа социальной справедливости. На мой взгляд, они вполне совместимы, хотя между ними и есть некоторые противоречия. Оба этих принципа я отстаивал во всех политических организациях, в которых состоял. — По-вашему, под знаменами СР собираются социальные либералы? — Я считаю, что СР должна стать партией широкой коалиции, в которой есть место и левым либералам, или правым социал-демократам. Поэтому в партию уже пришло много людей с либеральным прошлым: бывшая яблочница Оксана Дмитриева, экс-«республиканец» Валерий Зубов. Насколько я знаю, ведутся переговоры с депутатом от «Яблока» Галиной Хованской. — Почему вы оказались в одной партии с Мироновым? — Потому что на самом деле Миронов — это политик с потенциалом. Мне представляется, что СР вполне может стать мощной партией социал-демократической направленности. Конечно, то, что СР воспринимается как вторая партия власти, ей мешает... — А разве это не так? — К сожалению, по-другому партию в России не построишь: только снизу партию не создашь, и только сверху не получится. А в СР я наблюдаю процесс двусторонний. С одной стороны, есть движение сверху, и оно базируется на самом мощном фундаменте — поддержке президента (нравится это кому-то или не нравится — сегодня без этого невозможно). А с другой стороны, есть движение снизу: я вижу, как народ, что называется, потянулся. — В прошлые разы партии, в которых вы состояли, имели ярко выраженную правозащитную составляющую и в этом смысле находились в оппозиции к режиму. Теперь же вы — член партии власти, пусть и второй по счету... — Я не сказал, что СР — это партия власти. Она так воспринимается некоторыми политологами. Что касается вашего вопроса... Вы знаете, будучи в политической партии, которая не базируется на административном фундаменте, защищать права людей гораздо труднее. Просто с тобой меньше считаются. В данном же случае статус и самой партии, и ее руководителя позволяет многие проблемы решать более эффективно. — Но СР, как декларирует ее руководство, — это «партия Путина». В не меньшей, кстати, мере, чем ЕР. Вы же всегда критиковали политику Путина. Что будете делать теперь? — А я не отказываюсь от своих слов. Но при этом я считаю, что отношение к президенту Путину и его политике, как это ни странно, на данном отрезке времени не может служить поводом для существенных разногласий между членами партий. Во-первых, Владимир Путин уходит, его эпоха заканчивается — смешно спорить о прошлом, тем более после ухода лидера оценки его эпохи часто меняются. Во-вторых, к концу своего правления Путин сделал одну важную вещь, которая вызывает мою горячую поддержку, — он санкционировал появление партии СР и тем самым дал толчок политической конкуренции в стране. Я не знаю, чем он руководствовался при этом, но, может быть, это самое главное, что он сделал в политической системе. И это меня немножко примиряет с теми негативными тенденциями, которые были до сих пор. — Но в следующей Думе будет действовать императивный мандат: одно не согласованное с фракцией голосование, и вы уже не депутат... — Пока у меня такое ощущение, что у руководства СР нет желания ломать людей через колено... — Каким вам видится будущее партийной системы России? Что ждет тех, кто не успел «прислониться» к власти? — Еще несколько лет назад я говорил о том, что важнейшая миссия либералов и демократов в России — расколоть правящую бюрократию. Сейчас эту миссию выполняет СР и тем самым создает почву для нормальной конкуренции. Что же касается собственно либеральных партий, боюсь, у них нет шансов. Посмотрите: «Яблоко» всюду проигрывает, а СПС... Вы знаете, на прошедших региональных выборах более левой партии у нас просто не было. Они занимались таким левым популизмом, что СР и КПРФ просто отдыхают! Фактически СПС расписался в банкротстве своей партийной идеологии. — Вам не кажется, что мы живем в эпоху конца всякой идеологии: идеологии партий настолько всеобъемлющие — там есть и либеральное, и социальное, и патриотическое, и еще Бог знает какое начало? И это касается и ЕР, и СР, и КПРФ, и СПС... — Вы абсолютно правы. Однако мы сейчас переживаем то, что остальной мир уже давно пережил. В 2000 году в США главная борьба между Гором и Бушем шла по поводу того, разрешать или запрещать аборты. Нам это может показаться смешным: у нас ведь каждый раз — судьбоносный выбор пути, развилки истории. Но когда ситуация стабилизируется, набор вариантов развития страны становится более-менее понятным. Спор лишь о деталях. И еще одна причина умирания идеологии: идеология умерла в сознании людей. У рядового российского избирателя так все в голове перемешано, что если ты хочешь достучаться до него, то должен предлагать ему «винегрет» из самых разных идеологических ингредиентов. А если ты этого не делаешь, то просто проигрываешь выборы. А это значит, что ты как политическая сила перестаешь существовать. Когда один человек занимается эклектикой — это плохо, но когда эклектична партийная позиция, я в этом не вижу ничего плохого. Беседовал Владимир Рудаков Полный текст интервью см. на сайте журнала www.profile.ru

Пример третий — сама «Единая Россия». Собеседники «Профиля» во властных структурах, отвечающие в том числе и за партийное строительство в стране, давно с сожалением отмечают «активное нежелание руководства ЕР смещаться вправо». «Хотя пару лет назад такая задача перед партией ставилась на самом высоком уровне, — отмечают источники, — до сих пор этого так и не произошло: ясно, что до окончания избирательного цикла этим заниматься уже не стоит». Это значит, что обе партии власти — ЕР и СР — неизбежно будут «бодаться» примерно на одной и той же — «левоцентристской» — электоральной поляне.

Наконец, четвертый пример нарастающей (в данном случае во многом вынужденной) деидеологизации — поведение думских одномандатников и целого ряда депутатов-списочников, в последнее время активно занявшихся сменой идеологических и партийных «вех».

Значительная часть депутатов-одномандатников (в следующей Думе, как известно, таковых не будет вовсе: выборы-2007 пройдут исключительно по партспискам) активно занялась собственной партидентификацией. И поскольку в «первой» партии власти (ЕР) все места уже более-менее распределены, наиболее популярной оказалась партия власти «номер два» (СР). Бывшие консерваторы и либералы, яблочники и «республиканцы», убежденные антипутинцы и несостоявшиеся единороссы, не разбирая идеологической дороги, двинулись в партию Сергея Миронова. В результате число «непримкнувших» депутатов уменьшилось до рекордной отметки, и процесс «исхода» все еще далек от завершения.

Трезвый расчет

Конечно, было бы неверным утверждать, что, в отличие от предстоящих, все предыдущие выборы являлись нешуточной «битвой идеологий». Начиная с выборов 1999 года, когда в моду стал входить «политический центризм», идеологии (некие совокупности идей по поводу способов обустройства страны) все чаще стали уступать место трезвому расчету и вполне циничным политтехнологиям.

Одновременно населению (и без того не особо активному) все настойчивее стали навязывать мысль о том, что идеологическое размежевание, плюрализм и столкновение мнений по поводу путей развития страны равносильно гражданской войне (а значит, вредно!). Что «свое суждение иметь» — не более чем опасная общественная патология, признак «демшизы», а вовсе не нормальное состояние общества.

Элитам же расчет подсказывал, что в условиях возводимой властной вертикали непременным требованием политического успеха является расположение кремлевского начальства (оно дает телеэфир, обеспечивает спонсорской помощью, создает режим наибольшего благоприятствования на местах да и вообще — население любит голосовать за тех, кто при власти). А для того, чтобы добиться расположения начальства, требуется максимальная лояльность: только продемонстрировав ее и добившись этого расположения (а значит, и заручившись соответствующими ресурсами), можно искать путь к сердцу избирателя.

И самая прямая дорога в этом направлении — популизм (причем чаще всего — «левопатриотический»): людям нужно говорить то, что они хотят услышать, и не говорить того, что им не по нраву. Разумеется, популизм лучше действует, будучи подкрепленным всякого рода социальными проектами (от строительства моста через речку-переплюйку до национально-приоритетных начинаний), а для этого опять-таки нужен властный ресурс (о способах его получения см. выше).

Как бы то ни было, стремление одновременно понравиться и начальнику, и подчиненным (то есть электорату) не располагает к поиску смыслов и формулированию идей.

И уже выборы-2003 пришлось спешно раскрашивать в «судьбоносные» тона: тогда в срочном порядке начали раздувать до вселенских масштабов ставшую уже почти маргинальной тему возможного передела собственности (на примере только посаженного в тот период Михаила Ходорковского).

Нынешний же избирательный цикл обещает быть еще скучнее: главной политической интригой сезона, видимо, будет нешуточное (просто не на жизнь, а на смерть!) противостояние двух прокремлевских проектов России — «Единой» и «Справедливой». Еще паре-тройке партий, надеющихся попасть в Думу только для того, чтобы сыграть там роль политических миноритариев, придется изо всех сил замаскировать свою «классовую сущность». Иных способов проскочить в политбомонд просто не существует.

«Свой—чужой»

Особенность текущего момента заключается еще и в том, что тотальная деидеологизация партийного (и, следовательно, предвыборного) поля происходит на фоне непрекращающихся попыток Кремля «идеологизировать политическое пространство». Там давно признали, что одних лишь «административных скрепов» явно недостаточно для удерживания гигантских просторов Родины, и поэтому нужна «актуальная система политических ценностей». Собственно, именно так и возникла концепция «суверенной демократии».

Впрочем, «суверенная демократия», изначально номинированная в качестве полноценной государственнической идеологии, скорее, выполняет функцию некоего идеологического фильтра — своеобразной системы «свой—чужой», отделяющей политических козлищ от политических же агнцев. Выработанная в Кремле парадигма воспринимается в первую очередь как некий тест на лояльность. Чтобы «не было проблем» в будущем, прошедшие «тестирование» партийные граждане явно не торопятся креативить на идеологическом поприще. Даже в Кремле признают: «партийные идеологии, конечно, есть, но они либо слаборазвиты, либо чрезвычайно банальны».

И в обозримом будущем иного не дано.

Ведь, как признают сами кремлевские чиновники, главная тема выборов 2007—2008 — это прежде всего «преемственность курса». А значит, «раскол общества», без которого выборы просто не организовать, должен будет пройти аккурат между теми, кто за преемственность, и теми, кто непримиримо против.

Собственно, главная технологическая задача «сурковской парадигмы» и заключается в том, чтобы собрать под сенью «суверенной демократии» сторонников преемственности, противопоставить им (лояльному большинству) тех, кто призывает к системному обновлению кремлевских кабинетов и проводимого в стране курса (нелояльное меньшинство).

А поскольку «курс Путина» — это некий (нужно отдать должное — весьма приятный для большинства населения страны и с этой точки зрения очень эффективный) коктейль патерналистски-либеральных, западническо-патриотических, модернизаторско-реставрационных и охранительно-реформистских идей и методик в одном флаконе, о серьезной идеологической преемственности речи идти не может. Стоящая задача и проще, и пафоснее — не расплескать сам флакон со столь причудливо смешанной мировоззренческой жидкостью.

Конец идеологии?

Все это означает, что выработка более-менее внятных (попросту — более конкретных) идеологий/стратегий развития — задача вовсе не текущего политического момента. А сегодня и в обозримой перспективе по-прежнему будут востребованы «верность присяге» и «любовь народа». Что вполне устраивает политическую элиту страны.

Ведь публичная политика давно уже воспринимается элитой как некое «шоу для простаков»: задача последних — просто прийти и проголосовать. В представлении политэлитных слоев сущностные вопросы всегда решались и будут решаться исключительно узким кругом облеченных властью и капиталом граждан. Их деятельность — непублична по определению, их идеологию можно лишь «реконструировать», а об их истинных намерениях — только гадать.

Неслучайно непубличность принятия решений — фирменный стиль руководства страны. Стиль, впрочем, позаимствован скорее из управленческого багажа ЦК КПСС, нежели из менеджерских наработок «отдельных кругов на Западе». Хотя сами вершители судеб страны, похоже, все-таки уверены в обратном. «Так устроены все современные политические системы мира», — утверждают адепты элитарной концепции власти, ссылаясь при этом на то, что «даже ваш хваленый Запад живет по таким законам». (Обычно после подобных слов эти люди с легким сердцем отправляются кататься на горных лыжах в какие-нибудь Альпы или же снисходительно позволяют себе загорать где-нибудь в окрестностях Ниццы.)

Представление о том, что «у нас не хуже, чем у них» и поэтому «у нас все и так нормально», — еще один ограничитель для нормального смыслополагания. Конечно, без изъянов и издержек не обходится ни одна живая система (в том числе политическая, экономическая, социальная; в том числе Запада, Востока, Севера или Юга). Но злопыхательства «на их счет» вряд ли приближают нас к пониманию того, что именно нужно нам самим.

Между тем попытка оправдать здешние несовершенства наличием несуразностей «там, у них» — новое развлечение существенной массы «суверенных демократов». Увы, крики о заведомой ущербности «их демократии» явно не лучший фон для того, чтобы осмысленно сформулировать, что, собственно, мы хотели бы создать «здесь и теперь», у себя и, самое главное, для себя...

Впрочем, проблема даже не в том, что идеологий нет (в конце концов, на все нужно время: может быть, когда-нибудь на волне всеобщей конъюнктурности возникнет спрос и на идеи). Проблема — в описанных выше трендах, в общей направленности развития. А она такова, что быть конформистом по-прежнему выгоднее, нежели идеалистом. Идеологии же не возникают без идеалистов — такова уж их природа...