Архивная публикация 2003 года: "Искусственные гены"
Айдан Салахова, хозяйка модных галерей в Москве и Нью-Йорке, до сих пор помнит свои детские комплексы. И потому своего сына старается воспитывать в полной свободе.Айдан Салахова: В моей семье много известных людей: моя бабушка -- народная артистка СССР Тамара Ханум, дедушка -- певец и композитор Карим Якубович, его имя носит ташкентская филармония, папа -- Таир Салахов, вице-президент Академии художеств СССР. Помню свое главное желание, когда я была маленькой: быть "как все". Я стеснялась положения своего отца. Когда о папе говорили с придыханием, мне становилось неловко.
Наталья Белоголовцева: А вы в обычной школе учились?
А.С.: В обычной, 128-й. И мне было не особенно приятно слышать за своей спиной: "Это дочка Салахова". Или: "Ой, это такая элитная семья", "Шмотки у нее все импортные". Как-то я заставила папу поехать в "Детский мир" и купить мне розовое пальтишко с коричневым цигейковым воротником. И ушаночку. Выглядела чудовищно! Но была счастлива, что у меня такое же пальто, как у всех девочек.
Н.Б.: Ваш сын Кай тоже в обычную школу ходит?
А.С.: Да, в обычную государственную спецшколу с французским языком. Я выбрала именно ее, потому что считаю: английский он без труда освоит. Но если человек хорошо знает английский, он вряд ли потом будет учить другой язык. Я говорю по-английски и по-итальянски. Теперь вот читаю по-французски вместе с Каем.
Н.Б.: Конечно, учите сына рисовать?
А.С.: Что вы! До двенадцати лет нельзя ничему учить, а Каю пока десять. Просто нужно, чтобы у ребенка под рукой было много бумаги, карандаши, пастельки. И полная свобода! Помню, Каю было лет пять, он раскрашивал дома какой-то грузовик и вдруг заплакал. Оказалось, вылез за контур рисунка и боялся, что будут ругать в детском саду. Пришлось мне идти к воспитательнице и просить "не трогать" ребенка. Малыш должен творить, как ему видится и как получается -- хоть пальцами. Иначе возникает комплекс. Кай очень развитый мальчик. И рисует очень хорошо. Мне кажется, когда человек растет среди картин, ему легче разобраться в искусстве.
Н.Б.: То есть вы не допускаете возможность, что сын будет заниматься чем-то еще, кроме искусства?
А.С.: Не знаю. Я в детстве мечтала стать генетиком, но сыну никогда об этом не рассказывала. И представьте, он мне вдруг объявляет: "Я учусь рисовать, чтобы делать эскизы тех существ, которых буду клонировать в будущем. Хочу быть художником и генетиком одновременно!" А так как в нашем государстве не разрешено клонирование, то получившихся существ он будет выставлять как произведение искусства, как инсталляцию. И параллельно -- торговать нефтью, чтобы финансировать свои опыты. Вот такое у мальчика представление о жизни. И об искусстве.
Н.Б.: Вам не хотелось бы засесть дома с сыном?
А.С.: Хотелось бы. Но не получается. Меня же никто не содержит: ни родители, ни первый муж, ни второй -- Сергей Шутов.
Н.Б.: Галерея -- доходный бизнес?
А.С.: Галерея стала доходной только в последние два-три года. До 1998 года никто не покупал современное искусство.
Н.Б.: Но с вашим умом и связями вы могли бы заняться и другим бизнесом?
А.С.: Конечно, я могу и нефтью заняться, с моими-то мозгами. И финансовыми потоками. Но я вижу, как живут эти люди, финансисты и нефтяные олигархи, и мне не нравится. Мне кажется, они себя обделяют. Хотя галерейный бизнес -- отнюдь не простое занятие. Я недавно консультировала нескольких дам, желающих открыть галереи. Их обеспечивают состоятельные мужья. И им кажется, что это легко: повесили картинки, красиво оделись, на вернисаже потусовались, выпили. Но это только внешняя сторона дела.
Н.Б.: А что тогда внутренняя сторона?
А.С.: Можно, конечно, удариться в коммерцию чистой воды, просчитать, что люди покупают, и делать большие деньги. Повесить натюрморты, цветочки какие-нибудь. Морские пейзажи очень хорошо идут. И за много сотен долларов продавать эту лабуду. Но я хочу формировать вкус. Есть художники, в которых я верю и которые мне нравятся. Нужно немножко опережать время.
Сначала я сделала имя себе. Теперь мое имя привлекает внимание к художникам, которыми я занимаюсь. Их работы растут в цене. На некоторых авторов у нас теперь "листы ожидания". Но первые восемь лет работы мне было очень сложно. Я не закрыла галерею только потому, что не привыкла опускать руки.
Н.Б.: Вам в бизнесе помогает имя отца?
А.С.: Недавно я у себя в галерее сделала персональную выставку его работ. Можно сказать, это был мой подарок ему к дню рождения. Но это с одной стороны. С другой -- у меня были, конечно, корыстные намерения. Мой папа -- очень сложный человек. Многие сейчас хотят купить его картины. А он их частным лицам не продает -- только в музеи. Когда я готовила выставку, подписала с ним договор, что картины будут находиться у меня на комиссии в течение года. Ему деваться уже было некуда. Но он очень долго выяснял: кто покупает, что за люди, серьезные ли у них коллекции. У папы скоро юбилей -- 75 лет, и я опять уговариваю его у меня выставиться. Пока, правда, преодолеть его сопротивление не удается.
Н.Б.: А вам важно, чтобы работы попадали в хорошие руки?
А.С.: Конечно. Только в хорошие руки. Человек с улицы у меня ничего не купит. Потому что все вещи -- музейные. Мы продаем картины исключительно при условии, что коллекционер обязан предоставлять работы на выставки. Допустим, если какой-то музей проводит ретроспективу художника.
Н.Б.: Почему такие строгости?
А.С.: Поначалу мы не всех покупателей отслеживали, в результате непонятно стало, где некоторые работы находятся. Сейчас все заносится в картотеку. Если ко мне придет даже хороший знакомый и скажет, что хочет приобрести и подарить кому-то картину, я ему ничего не продам. Картина должна жить в коллекции, а не в интерьере. Ни в коем случае не в гостиной над диваном.
Н.Б.: А как же азарт бизнес-леди?
А.С.: Возможно, бизнес-вумен из меня не получилась. Я ни за какие деньги не продаю работы архитектурным бюро. "В хорошие руки" -- для меня это важнее, чем "за большие деньги".
Н.Б.: Как вы думаете, почему сейчас пришла мода на коллекционирование? Просто кого ни возьми -- все покупают искусство или галереи для своих жен открывают.
А.С.: А что вы хотели? Люди заработали хорошие деньги, дома понастроили, машины накупили, деньги крутятся -- а дальше что? Пустота. У человека возникает потребность, извините за пафос, в духовной жизни. Конечно, можно купить за бешеные деньги картину, повесить ее на стену и показывать гостям. Но это очень скучно. К счастью, люди уже хотят не просто заниматься украшательством дома, а понимать, что за этим стоит. Увлечение высоким искусством -- это дорога в другую жизнь, в другой круг общения. Возникают совершенно неожиданные контакты. В том числе и по бизнесу.
На Западе в элитное общество попасть очень сложно. Большие деньги в этом смысле значат далеко не все. Но если вы серьезно начинаете заниматься коллекционированием, вас, например, включают в VIP-программы престижных международных ярмарок, вы приобретаете совершенно иной статус.
Н.Б.: Вот, кстати, никогда этого понять не могла. Как можно вдруг "заняться коллекционированием", если вообще ничего в этом не понимаешь?
А.С.: Стоит хотя бы пару месяцев походить на выставки, и вы сможете отличить хорошее от плохого. Ведь есть хороший Матисс, а есть плохой. Точно так же -- Пикассо, Айвазовский и все остальные. У любого художника есть великие работы, а есть проходные.
Н.Б.: А мне кажется, любой Матисс -- всегда дорогой и престижный.
А.С.: Но вы же отличаете хорошую еду от плохой? Попробуйте сходить в Третьяковку и сравнить несколько работ одного художника, Шишкина например. И вы поймете, что, скажем, "Утро в сосновом бору", всем нам с детства знакомая по конфетам работа, очень плохо написана.
Н.Б.: То есть не всегда самая раскрученная работа -- лучшая? "Джоконда", например, -- это тоже попса?
А.С.: Во всяком случае, далеко не лучшее произведение Леонардо да Винчи. Вот в Национальной галерее в Вашингтоне портреты его кисти -- просто блестящие! Но они гораздо менее раскручены. Возьмите наш шоу-бизнес. Это что, самая лучшая музыка, которую с утра до вечера крутят по радио? А народу нравится.
Н.Б.: Получается, что все художественные идолы, к которым нас приучают со школы, -- продукты художественного пиара?
А.С.: Вряд ли это был целенаправленный пиар. Это просто десятилетиями не меняющаяся школьная программа сформировала вкус нескольких поколений. "Бурлаки на Волге" -- совершенно точно не лучшая картина Репина. Но ее знают с детства -- по учебникам. Почему первые коллекционеры несколько лет назад бросились покупать старых русских мастеров и бестселлерами стали Поленов, Левитан и дальше по списку? Потому что их помнили со школы. Дилеры между собой так и говорят: "Клиенту нужен набор "Родная речь". Цинично, но верно.
У моего сына в комнате висят репродукции картин. Я их время от времени меняю, и ребенок с детства видит хорошие и разные вещи. Это важно -- напрягать глаз. Чем больше видишь, тем больше понимаешь.
Н.Б.: Но чем больше видишь хорошего, тем выше поднимается собственная планка. Не тяжело все время соответствовать? Элементарно, в быту, не хочется расслабиться?
А.С.: Если честно, да. Обожаю дачу, потому что там не нужно никак выглядеть. В городе нельзя себе позволить такого счастья. Ну, за прической я, конечно, слежу. Два раза в год выезжаю на художественные ярмарки, и по утрам у меня есть время на шоппинг. В Москве на магазины времени нет. Сейчас вот нужны сапоги, я уже третью неделю не могу ими заняться. Мне, кстати, на обувь денег жалко. Хорошая обувь -- дорогая. Я сразу начинаю думать, что, может, лучше картину купить и дома повесить.
Н.Б.: Вы, вообще, хорошая хозяйка?
А.С.: Не знаю. Иногда люблю что-то приготовить. Непременно какое-нибудь необычное блюдо. Вдохновит меня, скажем, рукола -- я с ней вожусь, что-то изобретаю, пока не надоест.
Н.Б.: В фитнес-зал ходите?
А.С.: Ни за что, это совсем не мое. Могу иногда позаниматься йогой в качестве утренней зарядки.
Н.Б.: То есть йога для вас -- это спорт, а не философия?
А.С.: Какая философия? Я же зациклена на искусстве. Если серьезно увлечься чем-то еще -- меня, наверное, близкие просто не выдержат.
Айдан Салахова, хозяйка модных галерей в Москве и Нью-Йорке, до сих пор помнит свои детские комплексы. И потому своего сына старается воспитывать в полной свободе.Айдан Салахова: В моей семье много известных людей: моя бабушка -- народная артистка СССР Тамара Ханум, дедушка -- певец и композитор Карим Якубович, его имя носит ташкентская филармония, папа -- Таир Салахов, вице-президент Академии художеств СССР. Помню свое главное желание, когда я была маленькой: быть "как все". Я стеснялась положения своего отца. Когда о папе говорили с придыханием, мне становилось неловко.
Наталья Белоголовцева: А вы в обычной школе учились?
А.С.: В обычной, 128-й. И мне было не особенно приятно слышать за своей спиной: "Это дочка Салахова". Или: "Ой, это такая элитная семья", "Шмотки у нее все импортные". Как-то я заставила папу поехать в "Детский мир" и купить мне розовое пальтишко с коричневым цигейковым воротником. И ушаночку. Выглядела чудовищно! Но была счастлива, что у меня такое же пальто, как у всех девочек.
Н.Б.: Ваш сын Кай тоже в обычную школу ходит?
А.С.: Да, в обычную государственную спецшколу с французским языком. Я выбрала именно ее, потому что считаю: английский он без труда освоит. Но если человек хорошо знает английский, он вряд ли потом будет учить другой язык. Я говорю по-английски и по-итальянски. Теперь вот читаю по-французски вместе с Каем.
Н.Б.: Конечно, учите сына рисовать?
А.С.: Что вы! До двенадцати лет нельзя ничему учить, а Каю пока десять. Просто нужно, чтобы у ребенка под рукой было много бумаги, карандаши, пастельки. И полная свобода! Помню, Каю было лет пять, он раскрашивал дома какой-то грузовик и вдруг заплакал. Оказалось, вылез за контур рисунка и боялся, что будут ругать в детском саду. Пришлось мне идти к воспитательнице и просить "не трогать" ребенка. Малыш должен творить, как ему видится и как получается -- хоть пальцами. Иначе возникает комплекс. Кай очень развитый мальчик. И рисует очень хорошо. Мне кажется, когда человек растет среди картин, ему легче разобраться в искусстве.
Н.Б.: То есть вы не допускаете возможность, что сын будет заниматься чем-то еще, кроме искусства?
А.С.: Не знаю. Я в детстве мечтала стать генетиком, но сыну никогда об этом не рассказывала. И представьте, он мне вдруг объявляет: "Я учусь рисовать, чтобы делать эскизы тех существ, которых буду клонировать в будущем. Хочу быть художником и генетиком одновременно!" А так как в нашем государстве не разрешено клонирование, то получившихся существ он будет выставлять как произведение искусства, как инсталляцию. И параллельно -- торговать нефтью, чтобы финансировать свои опыты. Вот такое у мальчика представление о жизни. И об искусстве.
Н.Б.: Вам не хотелось бы засесть дома с сыном?
А.С.: Хотелось бы. Но не получается. Меня же никто не содержит: ни родители, ни первый муж, ни второй -- Сергей Шутов.
Н.Б.: Галерея -- доходный бизнес?
А.С.: Галерея стала доходной только в последние два-три года. До 1998 года никто не покупал современное искусство.
Н.Б.: Но с вашим умом и связями вы могли бы заняться и другим бизнесом?
А.С.: Конечно, я могу и нефтью заняться, с моими-то мозгами. И финансовыми потоками. Но я вижу, как живут эти люди, финансисты и нефтяные олигархи, и мне не нравится. Мне кажется, они себя обделяют. Хотя галерейный бизнес -- отнюдь не простое занятие. Я недавно консультировала нескольких дам, желающих открыть галереи. Их обеспечивают состоятельные мужья. И им кажется, что это легко: повесили картинки, красиво оделись, на вернисаже потусовались, выпили. Но это только внешняя сторона дела.
Н.Б.: А что тогда внутренняя сторона?
А.С.: Можно, конечно, удариться в коммерцию чистой воды, просчитать, что люди покупают, и делать большие деньги. Повесить натюрморты, цветочки какие-нибудь. Морские пейзажи очень хорошо идут. И за много сотен долларов продавать эту лабуду. Но я хочу формировать вкус. Есть художники, в которых я верю и которые мне нравятся. Нужно немножко опережать время.
Сначала я сделала имя себе. Теперь мое имя привлекает внимание к художникам, которыми я занимаюсь. Их работы растут в цене. На некоторых авторов у нас теперь "листы ожидания". Но первые восемь лет работы мне было очень сложно. Я не закрыла галерею только потому, что не привыкла опускать руки.
Н.Б.: Вам в бизнесе помогает имя отца?
А.С.: Недавно я у себя в галерее сделала персональную выставку его работ. Можно сказать, это был мой подарок ему к дню рождения. Но это с одной стороны. С другой -- у меня были, конечно, корыстные намерения. Мой папа -- очень сложный человек. Многие сейчас хотят купить его картины. А он их частным лицам не продает -- только в музеи. Когда я готовила выставку, подписала с ним договор, что картины будут находиться у меня на комиссии в течение года. Ему деваться уже было некуда. Но он очень долго выяснял: кто покупает, что за люди, серьезные ли у них коллекции. У папы скоро юбилей -- 75 лет, и я опять уговариваю его у меня выставиться. Пока, правда, преодолеть его сопротивление не удается.
Н.Б.: А вам важно, чтобы работы попадали в хорошие руки?
А.С.: Конечно. Только в хорошие руки. Человек с улицы у меня ничего не купит. Потому что все вещи -- музейные. Мы продаем картины исключительно при условии, что коллекционер обязан предоставлять работы на выставки. Допустим, если какой-то музей проводит ретроспективу художника.
Н.Б.: Почему такие строгости?
А.С.: Поначалу мы не всех покупателей отслеживали, в результате непонятно стало, где некоторые работы находятся. Сейчас все заносится в картотеку. Если ко мне придет даже хороший знакомый и скажет, что хочет приобрести и подарить кому-то картину, я ему ничего не продам. Картина должна жить в коллекции, а не в интерьере. Ни в коем случае не в гостиной над диваном.
Н.Б.: А как же азарт бизнес-леди?
А.С.: Возможно, бизнес-вумен из меня не получилась. Я ни за какие деньги не продаю работы архитектурным бюро. "В хорошие руки" -- для меня это важнее, чем "за большие деньги".
Н.Б.: Как вы думаете, почему сейчас пришла мода на коллекционирование? Просто кого ни возьми -- все покупают искусство или галереи для своих жен открывают.
А.С.: А что вы хотели? Люди заработали хорошие деньги, дома понастроили, машины накупили, деньги крутятся -- а дальше что? Пустота. У человека возникает потребность, извините за пафос, в духовной жизни. Конечно, можно купить за бешеные деньги картину, повесить ее на стену и показывать гостям. Но это очень скучно. К счастью, люди уже хотят не просто заниматься украшательством дома, а понимать, что за этим стоит. Увлечение высоким искусством -- это дорога в другую жизнь, в другой круг общения. Возникают совершенно неожиданные контакты. В том числе и по бизнесу.
На Западе в элитное общество попасть очень сложно. Большие деньги в этом смысле значат далеко не все. Но если вы серьезно начинаете заниматься коллекционированием, вас, например, включают в VIP-программы престижных международных ярмарок, вы приобретаете совершенно иной статус.
Н.Б.: Вот, кстати, никогда этого понять не могла. Как можно вдруг "заняться коллекционированием", если вообще ничего в этом не понимаешь?
А.С.: Стоит хотя бы пару месяцев походить на выставки, и вы сможете отличить хорошее от плохого. Ведь есть хороший Матисс, а есть плохой. Точно так же -- Пикассо, Айвазовский и все остальные. У любого художника есть великие работы, а есть проходные.
Н.Б.: А мне кажется, любой Матисс -- всегда дорогой и престижный.
А.С.: Но вы же отличаете хорошую еду от плохой? Попробуйте сходить в Третьяковку и сравнить несколько работ одного художника, Шишкина например. И вы поймете, что, скажем, "Утро в сосновом бору", всем нам с детства знакомая по конфетам работа, очень плохо написана.
Н.Б.: То есть не всегда самая раскрученная работа -- лучшая? "Джоконда", например, -- это тоже попса?
А.С.: Во всяком случае, далеко не лучшее произведение Леонардо да Винчи. Вот в Национальной галерее в Вашингтоне портреты его кисти -- просто блестящие! Но они гораздо менее раскручены. Возьмите наш шоу-бизнес. Это что, самая лучшая музыка, которую с утра до вечера крутят по радио? А народу нравится.
Н.Б.: Получается, что все художественные идолы, к которым нас приучают со школы, -- продукты художественного пиара?
А.С.: Вряд ли это был целенаправленный пиар. Это просто десятилетиями не меняющаяся школьная программа сформировала вкус нескольких поколений. "Бурлаки на Волге" -- совершенно точно не лучшая картина Репина. Но ее знают с детства -- по учебникам. Почему первые коллекционеры несколько лет назад бросились покупать старых русских мастеров и бестселлерами стали Поленов, Левитан и дальше по списку? Потому что их помнили со школы. Дилеры между собой так и говорят: "Клиенту нужен набор "Родная речь". Цинично, но верно.
У моего сына в комнате висят репродукции картин. Я их время от времени меняю, и ребенок с детства видит хорошие и разные вещи. Это важно -- напрягать глаз. Чем больше видишь, тем больше понимаешь.
Н.Б.: Но чем больше видишь хорошего, тем выше поднимается собственная планка. Не тяжело все время соответствовать? Элементарно, в быту, не хочется расслабиться?
А.С.: Если честно, да. Обожаю дачу, потому что там не нужно никак выглядеть. В городе нельзя себе позволить такого счастья. Ну, за прической я, конечно, слежу. Два раза в год выезжаю на художественные ярмарки, и по утрам у меня есть время на шоппинг. В Москве на магазины времени нет. Сейчас вот нужны сапоги, я уже третью неделю не могу ими заняться. Мне, кстати, на обувь денег жалко. Хорошая обувь -- дорогая. Я сразу начинаю думать, что, может, лучше картину купить и дома повесить.
Н.Б.: Вы, вообще, хорошая хозяйка?
А.С.: Не знаю. Иногда люблю что-то приготовить. Непременно какое-нибудь необычное блюдо. Вдохновит меня, скажем, рукола -- я с ней вожусь, что-то изобретаю, пока не надоест.
Н.Б.: В фитнес-зал ходите?
А.С.: Ни за что, это совсем не мое. Могу иногда позаниматься йогой в качестве утренней зарядки.
Н.Б.: То есть йога для вас -- это спорт, а не философия?
А.С.: Какая философия? Я же зациклена на искусстве. Если серьезно увлечься чем-то еще -- меня, наверное, близкие просто не выдержат.
НАТАЛЬЯ БЕЛОГОЛОВЦЕВА, фото АЛЕКСЕЯ АНТОНОВА
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
