21.12.2009 01:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 2009 года: "МАЙДАНОФОБИЯ"

Ровно пять лет назад на Украине победила "оранжевая революция". Это событие немало способствовало усилению российской реакции. Украинская "оранжевая революция" стала причиной усиления российской реакции. Именно так - реакция началась раньше, с делом ЮКОСа, когда разладился диалог власти и бизнеса и резко усилилась роль силового крыла в путинском окружении. К тому времени "повестка дня" 1990-х годов была в целом выполнена: введены суды присяжных, разрешена купля-продажа земли, ограничены прерогативы прокуратуры. Даже учредили альтернативную службу, хотя и на крайне невыгодных условиях.
И именно тогда, в 2003-м, особую остроту приобрела проблема приоритетов: реформы или безопасность, модернизация страны или усиление властной вертикали? Раньше эти цели удавалось совмещать. Более того, именно повышение дееспособности власти позволило осуществить реформы, казавшиеся прежде практически невыполнимыми. Однако в 2003-м на первый план вышло желание обеспечить контроль над политической ситуацией, исключить какие-либо случайности на выборах не только 2004-го, но и 2008 годов, чтобы на них не появилась непредсказуемая сильная фигура с мощным финансовым ресурсом (Ходорковский или, скорее, его протеже). В результате началось закручивание гаек, были ликвидированы выборы по одномандатным округам, отменили и прямые губернаторские выборы.
Так что к моменту "оранжевой революции" тренд определился. Но события на украинском Майдане придали российской реакции некоторые новые особенности, а именно: одним из объектов жестких ограничительных мер стали некоммерческие организации, в первую очередь - получавшие гранты из-за рубежа. Неподконтрольные общественники стали восприниматься властями как противники, потенциальные "оранжисты". Локальная организация "Идущие вместе" была преобразована в масштабный проект "Наши", который должен был "занять площадь" в случае появления российских подражателей "оранжевым". Минимальная численность партий была повышена в пять раз, и только сейчас начала медленно снижаться - в результате за последние годы не было создано ни одной новой партии, исключая патронируемые Кремлем объединительные проекты, из которых выхолащивались любые признаки оппозиционности. Количество партий сократилось до семи, а другим организациям запретили участвовать в выборах, чтобы свести элемент неожиданности не просто к минимуму, а к нулю. Немногочисленные "марши несогласных" жестко разгонялись, что должно было напугать тех интеллигентов, которые хотели бы "выйти на площадь", но вовсе не жаждали встретиться там с омоновскими дубинками. Телевидение было заполнено ура-патриотической и антизападной риторикой.
Все эти превентивные меры, казалось, привели к желаемому результату: российский Майдан не состоялся. Но мог ли он состояться в ситуации, когда нарождающийся отечественный средний класс жаждал стабильности и не собирался в Европу, в отличие от сербского и украинского? Вопрос риторический. У интеллигенции уже был свой "карнавал" - в 1991-м - и потребности в новом она не ощущала. Были мобилизованы мощные ресурсы, но противник, достойный собранной рати, не появился. Зато приоритет безопасности способствовал размежеванию власти не только с идеологическими либералами, но и с куда более широкими модернизаторскими слоями - тем самым средним классом, который не пошел протестовать, а просто отошел в сторону, молчаливо отказав в содействии не только оппозиции, но и власти, перестав смотреть официальные каналы телевидения и окончательно отстранившись от участия в выборах.
Теперь президент Медведев стремится расшевелить эту часть общества, общаясь с ней через Интернет и выдвинув лозунг о модернизации. Однако преодолеть брезгливое разочарование и циничный скепсис потенциальных субъектов модернизации ему будет очень сложно. И причиной этому стала не только системная коррупция вкупе со всеобщей безответственностью, но и реакция власти на украинский Майдан - пиррова победа, усилившая диссонанс между властью и обществом.