Архивная публикация 2006 года: "Наших нет на Круазетт"
17 мая фильмом Рона Хоуарда «Код да Винчи» откроется 59-й Каннский международный кинофестиваль — один из главных аттракционов Лазурного берега Франции. Побывать здесь — честь для любого уважающего себя деятеля искусства, политики, бизнеса,это вопрос не удовольствия, а престижа. Поэтому номера в отелях бронируются едва ли не за год, несмотря на подскакивающие от возбуждения цены.Каннская афиша
Россия за нынешним каннским конкурсом наблюдать будет опять со стороны: нам не впервой быть во втором эшелоне кинопроцесса, если и забредая на главные фестивали, то в побочные программы. Вот и теперь единственный российский фильм будет показан в «Особом взгляде» — дебют Николая Хомерики с цифровым названием «977». Хомерики — новое имя для нас, но не для Канна: в прошлом году он там взял главную премию конкурса студенческих работ Cinefondation за короткометражку «Вдвоем». Новую ленту он считает мистической драмой. Ее действие протекает в закрытом НИИ, где изобрели средство с неизвестным воздействием на организм и теперь испытывают на добровольцах. Автор фильма учился в Москве на Высших режиссерских курсах у Владимира Хотиненко, затем, по гранту, — в парижской киношколе La Femis, что позволило ему войти в киномир Франции и познакомиться с тамошним леваком Леосом Караксом. И тот не только снялся у Хомерики в качестве актера, но и привел свою жену Катю Голубеву — актрису его картины «Пола Икс» и скандальной ленты Бруно Дюмона «29 пальм». Получился совместный российско-французский фильм, но снятый в России и на русском материале.
Кроме того, Россия в Канне засветится на «русском дне» в рамках программы «Все кино мира» — она там в компании таких кинематографий, как сингапурская, израильская, венесуэльская, чилийская, тунисская и швейцарская. То есть сходит за нечто маргинальное и экзотическое. Покажут «9 роту», «Космос как предчувствие», «Пыль» и подборку короткометражек.
А в главном конкурсе — 19 картин, все как на подбор не наши. В том числе новые работы испанца Педро Альмодовара, британца Кена Лоуча, мексиканца Алехандро Гонзалеса Иньяриту, финна Аки Каурисмяки, итальянца Нанни Моретти, американки Софии Копполы, француза Брюно Дюмона. Много «темных лошадок», но каннский конкурс редко обманывает ожидания — здесь сюрпризы особенно чреваты сенсациями. Жюри возглавит Вонг Карвай («2046») — первый китаец в каннском председательском кресле. Из наиболее ожидаемых событий предстоящей десятидневки, кроме «Кода да Винчи», — третья часть фантастической серии «Люди Х» Бретта Ратнера и мировая премьера драмы Пола Гринграсса «Юнион 93», где в реальном времени разыграны события на авиалайнере, захваченном террористами-смертниками 11 сентября 2001 года. Как известно, его пассажиры попытались обезвредить захватчиков, и самолет не протаранил намеченный бандитами объект, а разбился вдали от городов в пенсильванском лесу. Внимание: наши шустрые видеопираты уже выдают за «Юнион» телевизионный фильм «Рейс 93». Это хорошая и сильная картина, и даже сделанная на том же материале, но — другая.
Каннский айсберг
Канн впервые вышел на беговую дорожку в 1946 году — главному фестивальному марафону мира стукнет 60. Он по-прежнему полемист и заводила. Живет парадоксами, сюрпризами, скандалами, и только потом уже — фильмами.
Все картины, которые здесь крутятся, посмотреть не сможет никто. В нем несколько обширных программ, от конкурса до «Особого взгляда» и «Двухнедельника режиссеров». И немыслимых размеров кинорынок с десятками залов, где фильмы идут круглосуточно. Но это лишь вершина айсберга.
Канн — огромная ярмарка тщеславия. Кино смотрят только ушибленные — критики, которым нужно писать, жюри, которому нужно судить, дистрибьюторы, отбирающие товар. Публика же, надев бабочки и платья с вырезом, идет демонстрировать телекамерам именно этот вырез, а кино — лишь неизбежная нагрузка.
Каннский ритуал велик и многогранен. Это стихийно сложившаяся пьеса, которую играют все ее видимые участники — и звезда, и охранник, и репортер, и толпа. А главные участники невидимы. Это люди, по мановению пальца которых заключаются многомиллионные контракты и запускаются циклопические проекты. Они, конечно, тоже незаметным ручейком протекают по красной лестнице Дворца фестивалей, но никто не обращает внимания. Так они хотят. Потому что судьбы киномира вершатся вовсе не там, где толпа и телекамеры.
Они вершатся даже не в Канне, а на окрестных виллах, где день и ночь поют страстные французские лягушки. Здесь, в прохладе, поселились боги киномира. Другой эпицентр — яхты, которыми усыпан горизонт. И хотя в Канне приемы и вечеринки гремят круглые сутки, главные шелестят именно здесь, на виллах и яхтах, и допущены сюда только те, от кого зависит бизнес. Здесь начинается и заканчивается любое стоящее дело. Здесь заключаются сделки, здесь мотор кинематографа, от гула, сбоев и чихания которого мрачнел и матерился сам Феллини.
Все остальное — не более чем раскрутка. Фильма, фирмы, проекта, новой технологии, будущей звезды. Здесь и нужны феерические платья и возбужденные толпы, и для них каждый день бурлит набережная Круазетт. Эта важная пьеса доверена звездам. Им нужно вовремя явиться, помахать ручкой и улыбнуться так, чтобы люди взревели. Точно по расписанию выйти к фотографам, причем не просто так, а в рамках сюжета: Скорсезе и топ-модель, Шарон Стоун и дитя. Шарон это дитя видит впервые, а Скорсезе не о чем говорить с топ-моделью. Но публике нужен предмет для пересудов, и сюжеты импровизируются на ходу.
Премьера фильма здесь не просто просмотр для избранных — на ушах должен стоять весь город. Поэтому в год показа «Мулен Руж» Канн осеняли крылья светящейся мельницы-ресторана, а в год рождения очередной «Матрицы» Круазетт светилась чем-то зеленым и мерцающим. Ежегодно в толпе шныряют окровавленные скелеты — это студия трэш-ужастиков «Трома» пытается привлечь к себе внимание. В исторический день пришествия «Годзиллы» воображение потрясали многоэтажные плакаты с изображением главного звездного отеля «Карлтон», раздавленного огромной лапой японского чудища. В отместку ему на тротуарах тут же появились таинственные надписи: «Две плохие мышки» — это интриговали зрителей героини новой комедии. К концу фестиваля надписи тротуары сообщили горячую новость: «Две плохие мышки факнули Годзиллу!».
Слово «факать» на русский язык непереводимо.
Когда в России случилась перестройка и все заговорили о приходе в мировое сообщество нового члена, по Круазетт прогарцевали гусары нувориша с экзотичной даже для России фамилией Таги-заде: икра поедалась тоннами, от русских ждали чудес.
Потом мы не оправдали надежд, и все кончилось, о России и ее кино здесь надолго забыли. Зато на Канн обрушились шторм и Мадонна. Толпа ждала самую отвязную и развязную из певиц — вместо нее явилась примерная школьница в беленьких носочках до колен и с прической, забранной на затылке в узел. Маскарад длился недолго: неуловимое движение руки, и публика увидела все, чего так страстно жаждала. Канн очень любит такие приколы.
Потом впала в немилость и Америка: французы — давние борцы с английским языком. Спилберговские динозавры стадами бродили по Круазетт, между ними рисовался Шварценеггер, шокируя нервных француженок не по-здешнему развитой мускулатурой. Но пресса была полна яда, и журнал «Мувинг пикчерс» даже предложил перенести главный киносмотр Европы в страну, менее враждебную к американцам, — например, в Россию.
Увы, прошли и эти времена.
Каннский пирог
Приз Каннского фестиваля — гарантия того, что фильм обойдет всю планету. Поэтому так разгораются страсти, поэтому столько обид. Сюда зарекался ездить Феллини, сюда обещал больше ни ногой Никита Михалков, а когда на 50-летие фестиваля забыли пригласить Делона, тот обиделся навсегда. Но мало кто держит обещание. Униженные и оскорбленные делают лицо и возвращаются с робкой надеждой.
Канн, как пирог, многослоен, и это слои социальные. Разъярены журналисты — их делят на пять каст. Те, кто с желтым билетом, смотрят на праздник жизни издали. Обладателям голубой карточки позволяют посмотреть то, что останется от «розовых», а «розовые» мечтают о розовом с пятнышком — только оно гарантирует точное попадание на все просмотры. Есть, наконец, белая карточка-вездеход — редкая, как белый медведь на Ривьере. Так Канн приучает к мысли, что и демократия штука относительная.
Знаменитости сюда наведываются на денек, но непременно — надо засветиться, чтобы светская хроника отметила: были Брэд Питт, Эмма Томпсон и Энтони Мингелла. Каждый шаг под обстрелом камер. Нельзя подойти к окну отеля, чтобы внизу не взревела веселая толпа. И прогуляться по Круазетт звезде нельзя, или это будет не прогулка, а шоу, которое покажут все телеканалы. Жизнь жутковатая, но это важная часть бизнеса.
Предмет вожделений — каннские приемы. Десятки приемов беспрерывно — в отелях и пляжных шатрах, на виллах и яхтах. Вечером все сверкает лазерными вспышками, по фасадам ползут световые инициалы MTV, над шатрами клубятся разноцветные дымы, по улицам гуляют верблюды, слоны, ослы и леопарды — в зависимости от тематики очередной премьеры. В летописи вошел случай, когда в 1957-м продюсер фильма «Вокруг света за 80 дней» устроил прием для светской публики в компании тигров. Почуяв запахи халявы, тигры озверели, гостям пришлось спасаться бегством.
На стратегически рассчитанные приемы бросаются серьезные суммы. По случаю премьеры «Братьев Блюз-2000» всю ночь играли лучшие джазмены Америки — в каждом из ресторанных залов свой бэнд. На приеме у «Годзиллы» гости пробирались через руины растоптанного чудищем Нью-Йорка, и их все время норовили утащить в свое логово голодные годзиллята.
Журнал «Голливуд репортер» ежедневно выставляет приемам оценки — в двух «мартини», в трех, в пяти... Как-то я пришел на канадскую тусовку, отведал тарталеток с паштетом, сырых шампиньонов и крутых яиц. Наутро прочитал в журнале, что был на потрясающем ланче в южнобразильском стиле ценою в четыре мартини.
Канн делают журналисты. Они создают Великую Легенду, которая возбуждает толпу и гонит ее к кассе. Именно легенды, а не фильмы, помнятся десятилетиями. Поэтому здесь вам непременно расскажут, что на вечеринке по случаю победы фильма Эмиля Кустурицы «Подполье» в 1995-м вспыхнула самая грандиозная в Канне потасовка между горячими боснийцами и командой знаменитого режиссера — пришлось звать полицию. Расскажут и о том, как в 1960-м после премьеры фильма Жюля Дассена «Никогда в воскресенье» гости перебили пять тысяч бокалов, пока во главе с Мелиной Меркури пели песенку из фильма «Дети Пирея», впоследствии удостоенную «Оскара». И как никому не известного хиппаря Квентина Тарантино не пустили на просмотр, потому что расхристанный парень прорывался без билета.
Каннские скандалисты
Тщательней цыплячьих крылышек обсасываются скандалы, то и дело вспыхивающие на приемах, — от стриптизов в фонтанах до вечных очередей в туалет: у людей от изобилия несварение желудков, а кабинки постоянно заняты любовью и наркотиками!
Скандал клеится из любого подручного материала. Можно, например, поколдовать с одеждой. Каннский протокол строг: без смокинга и бабочки в официальный зал не пустят. Но есть люди, которых не пустить нельзя, — это те, кто причастен к фильму. И они любят подразнить охрану и публику. Тарантино на премьеру «Криминального чтива» пришел в грязноватой на вид тишотке, что не помешало ему взять Золотую пальмовую ветвь. Зато Ким Новак, несмотря на 35-градусную жару, храбро прошла весь путь от отеля до фестивального дворца в шикарном меховом манто. А в майский день 1988 года по красной лестнице, прижимая к себе розового медвежонка, величественно поднялась член итальянского парламента знаменитая Чиччолина. На ней шуршало сногсшибательное вечернее платье — правда, прозрачное, и все могли видеть, что под ним королева стриптиза безукоризненно голая. Был также счастливый миг, когда некая старлетка Симона Сильва под прицелами телекамер потеряла лифчик. Его быстро водрузил на место актер Роберт Мичем, но старлетка, так и не сыграв ни одной роли, уже вошла в историю фестиваля.
Канн любит мелодрамы. Из поколения в поколение передаются истории о том, как на вилле Ла Коломб познакомились и полюбили друг друга Ив Монтан и Симона Синьоре. И как одна из самых ярких звезд Голливуда Грейс Келли, приехав на фестиваль, заглянула в Монако в гости к князю Ренье и осталась там навсегда. И как в 1954 году на Круазетт появился неизвестный молодой денди, который сражал красотой всех фланирующих по набережной знатоков. Кто бы это мог быть, — перешептывались знатоки. Вскоре они о нем узнали — это был Омар Шариф.
Канн любит ставить рекорды. Именно здесь Мерил Стрип за один день дала 48 интервью. Именно в каннском Дворце фестиваль 1986 года открыла самая экстравагантная пара в истории — 14-летняя Шарлотта Гейнсбур и 94-летний «Дьяболик» Шарль Ванель, тогда еще живая легенда французского кино. Здесь на ужине у министра культуры в 1989 году оперная дива Барбара Хендрикс спела «Опавшие листья» дуэтом с Ивом Монтаном. А в 1969 году 78-летний пианист Артур Рубинштейн поразил завсегдатаев молодым энтузиазмом, с которым он бегал на все просмотры. А в 1966-м вся Круазетт распевала «Шабадабада» из «Мужчины и женщины» и мелодию Лары из «Доктора Живаго».
У Канна всегда глаза на мокром месте. Здесь плачут повсеместно и по любому поводу. Плакала Моника Витти, когда публика ошикала «Приключение» Антониони. Плакал Такеши Китано, когда публика приветствовала его стоя после финального титра комедии «Кикуджиро». Рыдала и не могла сказать ни слова непрофессиональная актриса Эмилия Декен, получая приз за лучшую женскую роль в «Розетте».
Канн смешлив и любит вспоминать, как Роберто Бениньи после бешеного успеха его фильма «Жизнь прекрасна» завопил зрителям: «Я вас всех люблю и целую в рот». Или как под свист публики Золотую пальмовую ветвь получал Морис Пиала, режиссер фильма «Под солнцем сатаны». «Вы мне тоже не нравитесь», — храбро заявил залу лауреат, высоко поднимая приз.
Так называемые каннские триумфы — тоже не более чем легенды. Публика орала от восторга на шикарном фильме Педро Альмодовара «Все о моей матери» — а главный приз взяла скромная «Розетта» тогда малоизвестных братьев Дарденнов. Легендарный успех «Криминального чтива» в Канне тоже сфабрикован позже, а на премьере был скандал. Только-только Жанна Моро в монументальном золотом платье, согласно ритуалу, торжественно вопросила: «Мистер президент, кто получил главный приз фестиваля?». И только-только президент жюри Клинт Иствуд поднялся с видом знающего урок ученика и провозгласил: «Квентин Тарантино». И только призер поднялся на сцену, и только неуверенно вспорхнули первые хлопки, как с балкона громко и четко сказали: «Американское дерьмо!». И зал поддержал это аплодисментами.
Каннская политика
После войны, когда мир только налаживался, Канн долго не допускал к своим экранам фильмы, которые могли уязвить хоть одну из стран. Так, в 1959 году в конкурс не пустили картину Алена Рене «Хиросима, моя любовь» — чтобы не обидеть американцев.
В 1968 году, когда шум студенческих волнений из Парижа донесся до Лазурного берега, Франсуа Трюффо лично вцепился в занавес Дворца фестивалей, чтобы не допустить начала сеанса, — тогда не повезло Карлосу Сауре с его «Мятным коктейлем». Жюри в знак солидарности со студентами сложило полномочия, фестиваль был прерван. Зато на следующий год политические «месседжи» затопили каннские экраны — призы были присуждены фильмам, агитирующим против греческой хунты («Z»), кинодрамам о протестующих студентах («Если»), об ущемленных пролетариях («Одален 31») и о восставших крестьянах («Антонио дас Мортис»).
Когда вошел в моду Китай — его кино было обречено на призы. Когда Канн счел необходимым расшаркаться перед американцами — на призы были обречены голливудские фильмы. Когда пришла пора вспомнить о национальной гордости французов — еще до начала фестиваля всем было ясно, что приз возьмет «Королева Марго». Возле Дворца постоянно бродят с агитщитами разнообразные «святые братья», напоминая о близком конце света. Раздают листовки корейские кинематографисты, выступая против засилья американской культуры. В 1972-м жуткий крик подняли феминистки, протестуя против афиши фильма Феллини «Рим» с волчицей, кормящей шестью сосками волчат. В 1980 году демонстрация фильма Тарковского «Сталкер» была прервана из-за бастующих электриков. А в 1983-м все проходы во Дворец были перекрыты студентами медицинских вузов, требующими нормальных стипендий. Натренированные обильной практикой фестивальные боссы научились договариваться, и когда в 2004-м весь французский театр был парализован забастовками, и делегация театральных деятелей обещала сорвать Каннский фестиваль, людей с красными полотнищами охотно пустили на красную дорожку, показали по телевизору и пригласили на кинопремьеры — все сразу улеглось.
А в мирное время здесь круглосуточно гремит Театр набережной Круазетт: нон-стопом работают бродячие музыканты, клоуны, кукольники и дрессировщики кошек. Много живых статуй. Попробуйте постоять неподвижно на солнцепеке от восхода до заката в облитом золотой краской сюртуке и густо загримированным под бронзу с патиной — и вы поймете, что это самый трудный хлеб из всех возможных.
Время от времени толпу развлекают набеги старлеток, охотно дающих себя фотографировать. И отблески еще недавно существовавшего где-то в окрестностях Канна фестиваля порнокино «Хот д’Ор» — шоколадные от загара красотки с осиной талией и пневматическим бюстом потрясают зевак объемами и приятной раскованностью.
И только наших нет на Круазетт: мы чужие на каннском празднике жизни. Хотя все начиналось совсем иначе…
Как наши брали Канн
1946 — 6 премий советским фильмам, в том числе
Гран-при «Великому перелому» Фридриха Эрмлера,
приз за режиссуру Михаилу Ромму («Человек № 217»),
приз за цвет — «Каменный цветок», Гран-при за лучший документальный фильм — «Берлин» Юлия Райзмана.
1951 — приз за оформление: «Мусоргский».
1954 — международный приз: «Великий воин Албании Скандербег» Сергея Юткевича.
1956 — приз за режиссуру: Сергей Юткевич («Отелло»),
Гран-при за лучшую короткометражку: «Лурджа Магданы» Тенгиза Абуладзе и Резо Чхеидзе.
1957 — Спецприз: «Сорок первый» Григория Чухрая.
1958 — Золотая пальмовая ветвь: «Летят журавли»
Михаила Калатозова.
1960 — призы за программу: «Баллада о солдате»
Григория Чухрая, «Дама с собачкой» Иосифа Хейфица.
1961 – приз за режиссуру: Юлия Солнцева
(«Повесть пламенных лет»).
1963 — спецприз: «Оптимистическая трагедия»
Самсона Самсонова.
1966 — приз за режиссуру: Сергей Юткевич
(«Ленин в Польше»).
1972 — Большая специальная премия: «Солярис»
Андрея Тарковского.
1979 — спецприз: «Сибириада» Андрея Кончаловского.
1983 — спецприз: «Ностальгия» Андрея Тарковского.
1987 — спецприз: «Покаяние» Тенгиза Абуладзе.
1990 — спецприз: «Такси-блюз» Павла Лунгина,
премия за художественный вклад: «Мать» Глеба Панфилова.
1994 — Гран-при жюри: «Утомленные солнцем» Никиты Михалкова.
1999 — приз за лучший сценарий: «Молох» Юрия Арабова.
С той поры — как отрезало.
17 мая фильмом Рона Хоуарда «Код да Винчи» откроется 59-й Каннский международный кинофестиваль — один из главных аттракционов Лазурного берега Франции. Побывать здесь — честь для любого уважающего себя деятеля искусства, политики, бизнеса,это вопрос не удовольствия, а престижа. Поэтому номера в отелях бронируются едва ли не за год, несмотря на подскакивающие от возбуждения цены.Каннская афиша
Россия за нынешним каннским конкурсом наблюдать будет опять со стороны: нам не впервой быть во втором эшелоне кинопроцесса, если и забредая на главные фестивали, то в побочные программы. Вот и теперь единственный российский фильм будет показан в «Особом взгляде» — дебют Николая Хомерики с цифровым названием «977». Хомерики — новое имя для нас, но не для Канна: в прошлом году он там взял главную премию конкурса студенческих работ Cinefondation за короткометражку «Вдвоем». Новую ленту он считает мистической драмой. Ее действие протекает в закрытом НИИ, где изобрели средство с неизвестным воздействием на организм и теперь испытывают на добровольцах. Автор фильма учился в Москве на Высших режиссерских курсах у Владимира Хотиненко, затем, по гранту, — в парижской киношколе La Femis, что позволило ему войти в киномир Франции и познакомиться с тамошним леваком Леосом Караксом. И тот не только снялся у Хомерики в качестве актера, но и привел свою жену Катю Голубеву — актрису его картины «Пола Икс» и скандальной ленты Бруно Дюмона «29 пальм». Получился совместный российско-французский фильм, но снятый в России и на русском материале.
Кроме того, Россия в Канне засветится на «русском дне» в рамках программы «Все кино мира» — она там в компании таких кинематографий, как сингапурская, израильская, венесуэльская, чилийская, тунисская и швейцарская. То есть сходит за нечто маргинальное и экзотическое. Покажут «9 роту», «Космос как предчувствие», «Пыль» и подборку короткометражек.
А в главном конкурсе — 19 картин, все как на подбор не наши. В том числе новые работы испанца Педро Альмодовара, британца Кена Лоуча, мексиканца Алехандро Гонзалеса Иньяриту, финна Аки Каурисмяки, итальянца Нанни Моретти, американки Софии Копполы, француза Брюно Дюмона. Много «темных лошадок», но каннский конкурс редко обманывает ожидания — здесь сюрпризы особенно чреваты сенсациями. Жюри возглавит Вонг Карвай («2046») — первый китаец в каннском председательском кресле. Из наиболее ожидаемых событий предстоящей десятидневки, кроме «Кода да Винчи», — третья часть фантастической серии «Люди Х» Бретта Ратнера и мировая премьера драмы Пола Гринграсса «Юнион 93», где в реальном времени разыграны события на авиалайнере, захваченном террористами-смертниками 11 сентября 2001 года. Как известно, его пассажиры попытались обезвредить захватчиков, и самолет не протаранил намеченный бандитами объект, а разбился вдали от городов в пенсильванском лесу. Внимание: наши шустрые видеопираты уже выдают за «Юнион» телевизионный фильм «Рейс 93». Это хорошая и сильная картина, и даже сделанная на том же материале, но — другая.
Каннский айсберг
Канн впервые вышел на беговую дорожку в 1946 году — главному фестивальному марафону мира стукнет 60. Он по-прежнему полемист и заводила. Живет парадоксами, сюрпризами, скандалами, и только потом уже — фильмами.
Все картины, которые здесь крутятся, посмотреть не сможет никто. В нем несколько обширных программ, от конкурса до «Особого взгляда» и «Двухнедельника режиссеров». И немыслимых размеров кинорынок с десятками залов, где фильмы идут круглосуточно. Но это лишь вершина айсберга.
Канн — огромная ярмарка тщеславия. Кино смотрят только ушибленные — критики, которым нужно писать, жюри, которому нужно судить, дистрибьюторы, отбирающие товар. Публика же, надев бабочки и платья с вырезом, идет демонстрировать телекамерам именно этот вырез, а кино — лишь неизбежная нагрузка.
Каннский ритуал велик и многогранен. Это стихийно сложившаяся пьеса, которую играют все ее видимые участники — и звезда, и охранник, и репортер, и толпа. А главные участники невидимы. Это люди, по мановению пальца которых заключаются многомиллионные контракты и запускаются циклопические проекты. Они, конечно, тоже незаметным ручейком протекают по красной лестнице Дворца фестивалей, но никто не обращает внимания. Так они хотят. Потому что судьбы киномира вершатся вовсе не там, где толпа и телекамеры.
Они вершатся даже не в Канне, а на окрестных виллах, где день и ночь поют страстные французские лягушки. Здесь, в прохладе, поселились боги киномира. Другой эпицентр — яхты, которыми усыпан горизонт. И хотя в Канне приемы и вечеринки гремят круглые сутки, главные шелестят именно здесь, на виллах и яхтах, и допущены сюда только те, от кого зависит бизнес. Здесь начинается и заканчивается любое стоящее дело. Здесь заключаются сделки, здесь мотор кинематографа, от гула, сбоев и чихания которого мрачнел и матерился сам Феллини.
Все остальное — не более чем раскрутка. Фильма, фирмы, проекта, новой технологии, будущей звезды. Здесь и нужны феерические платья и возбужденные толпы, и для них каждый день бурлит набережная Круазетт. Эта важная пьеса доверена звездам. Им нужно вовремя явиться, помахать ручкой и улыбнуться так, чтобы люди взревели. Точно по расписанию выйти к фотографам, причем не просто так, а в рамках сюжета: Скорсезе и топ-модель, Шарон Стоун и дитя. Шарон это дитя видит впервые, а Скорсезе не о чем говорить с топ-моделью. Но публике нужен предмет для пересудов, и сюжеты импровизируются на ходу.
Премьера фильма здесь не просто просмотр для избранных — на ушах должен стоять весь город. Поэтому в год показа «Мулен Руж» Канн осеняли крылья светящейся мельницы-ресторана, а в год рождения очередной «Матрицы» Круазетт светилась чем-то зеленым и мерцающим. Ежегодно в толпе шныряют окровавленные скелеты — это студия трэш-ужастиков «Трома» пытается привлечь к себе внимание. В исторический день пришествия «Годзиллы» воображение потрясали многоэтажные плакаты с изображением главного звездного отеля «Карлтон», раздавленного огромной лапой японского чудища. В отместку ему на тротуарах тут же появились таинственные надписи: «Две плохие мышки» — это интриговали зрителей героини новой комедии. К концу фестиваля надписи тротуары сообщили горячую новость: «Две плохие мышки факнули Годзиллу!».
Слово «факать» на русский язык непереводимо.
Когда в России случилась перестройка и все заговорили о приходе в мировое сообщество нового члена, по Круазетт прогарцевали гусары нувориша с экзотичной даже для России фамилией Таги-заде: икра поедалась тоннами, от русских ждали чудес.
Потом мы не оправдали надежд, и все кончилось, о России и ее кино здесь надолго забыли. Зато на Канн обрушились шторм и Мадонна. Толпа ждала самую отвязную и развязную из певиц — вместо нее явилась примерная школьница в беленьких носочках до колен и с прической, забранной на затылке в узел. Маскарад длился недолго: неуловимое движение руки, и публика увидела все, чего так страстно жаждала. Канн очень любит такие приколы.
Потом впала в немилость и Америка: французы — давние борцы с английским языком. Спилберговские динозавры стадами бродили по Круазетт, между ними рисовался Шварценеггер, шокируя нервных француженок не по-здешнему развитой мускулатурой. Но пресса была полна яда, и журнал «Мувинг пикчерс» даже предложил перенести главный киносмотр Европы в страну, менее враждебную к американцам, — например, в Россию.
Увы, прошли и эти времена.
Каннский пирог
Приз Каннского фестиваля — гарантия того, что фильм обойдет всю планету. Поэтому так разгораются страсти, поэтому столько обид. Сюда зарекался ездить Феллини, сюда обещал больше ни ногой Никита Михалков, а когда на 50-летие фестиваля забыли пригласить Делона, тот обиделся навсегда. Но мало кто держит обещание. Униженные и оскорбленные делают лицо и возвращаются с робкой надеждой.
Канн, как пирог, многослоен, и это слои социальные. Разъярены журналисты — их делят на пять каст. Те, кто с желтым билетом, смотрят на праздник жизни издали. Обладателям голубой карточки позволяют посмотреть то, что останется от «розовых», а «розовые» мечтают о розовом с пятнышком — только оно гарантирует точное попадание на все просмотры. Есть, наконец, белая карточка-вездеход — редкая, как белый медведь на Ривьере. Так Канн приучает к мысли, что и демократия штука относительная.
Знаменитости сюда наведываются на денек, но непременно — надо засветиться, чтобы светская хроника отметила: были Брэд Питт, Эмма Томпсон и Энтони Мингелла. Каждый шаг под обстрелом камер. Нельзя подойти к окну отеля, чтобы внизу не взревела веселая толпа. И прогуляться по Круазетт звезде нельзя, или это будет не прогулка, а шоу, которое покажут все телеканалы. Жизнь жутковатая, но это важная часть бизнеса.
Предмет вожделений — каннские приемы. Десятки приемов беспрерывно — в отелях и пляжных шатрах, на виллах и яхтах. Вечером все сверкает лазерными вспышками, по фасадам ползут световые инициалы MTV, над шатрами клубятся разноцветные дымы, по улицам гуляют верблюды, слоны, ослы и леопарды — в зависимости от тематики очередной премьеры. В летописи вошел случай, когда в 1957-м продюсер фильма «Вокруг света за 80 дней» устроил прием для светской публики в компании тигров. Почуяв запахи халявы, тигры озверели, гостям пришлось спасаться бегством.
На стратегически рассчитанные приемы бросаются серьезные суммы. По случаю премьеры «Братьев Блюз-2000» всю ночь играли лучшие джазмены Америки — в каждом из ресторанных залов свой бэнд. На приеме у «Годзиллы» гости пробирались через руины растоптанного чудищем Нью-Йорка, и их все время норовили утащить в свое логово голодные годзиллята.
Журнал «Голливуд репортер» ежедневно выставляет приемам оценки — в двух «мартини», в трех, в пяти... Как-то я пришел на канадскую тусовку, отведал тарталеток с паштетом, сырых шампиньонов и крутых яиц. Наутро прочитал в журнале, что был на потрясающем ланче в южнобразильском стиле ценою в четыре мартини.
Канн делают журналисты. Они создают Великую Легенду, которая возбуждает толпу и гонит ее к кассе. Именно легенды, а не фильмы, помнятся десятилетиями. Поэтому здесь вам непременно расскажут, что на вечеринке по случаю победы фильма Эмиля Кустурицы «Подполье» в 1995-м вспыхнула самая грандиозная в Канне потасовка между горячими боснийцами и командой знаменитого режиссера — пришлось звать полицию. Расскажут и о том, как в 1960-м после премьеры фильма Жюля Дассена «Никогда в воскресенье» гости перебили пять тысяч бокалов, пока во главе с Мелиной Меркури пели песенку из фильма «Дети Пирея», впоследствии удостоенную «Оскара». И как никому не известного хиппаря Квентина Тарантино не пустили на просмотр, потому что расхристанный парень прорывался без билета.
Каннские скандалисты
Тщательней цыплячьих крылышек обсасываются скандалы, то и дело вспыхивающие на приемах, — от стриптизов в фонтанах до вечных очередей в туалет: у людей от изобилия несварение желудков, а кабинки постоянно заняты любовью и наркотиками!
Скандал клеится из любого подручного материала. Можно, например, поколдовать с одеждой. Каннский протокол строг: без смокинга и бабочки в официальный зал не пустят. Но есть люди, которых не пустить нельзя, — это те, кто причастен к фильму. И они любят подразнить охрану и публику. Тарантино на премьеру «Криминального чтива» пришел в грязноватой на вид тишотке, что не помешало ему взять Золотую пальмовую ветвь. Зато Ким Новак, несмотря на 35-градусную жару, храбро прошла весь путь от отеля до фестивального дворца в шикарном меховом манто. А в майский день 1988 года по красной лестнице, прижимая к себе розового медвежонка, величественно поднялась член итальянского парламента знаменитая Чиччолина. На ней шуршало сногсшибательное вечернее платье — правда, прозрачное, и все могли видеть, что под ним королева стриптиза безукоризненно голая. Был также счастливый миг, когда некая старлетка Симона Сильва под прицелами телекамер потеряла лифчик. Его быстро водрузил на место актер Роберт Мичем, но старлетка, так и не сыграв ни одной роли, уже вошла в историю фестиваля.
Канн любит мелодрамы. Из поколения в поколение передаются истории о том, как на вилле Ла Коломб познакомились и полюбили друг друга Ив Монтан и Симона Синьоре. И как одна из самых ярких звезд Голливуда Грейс Келли, приехав на фестиваль, заглянула в Монако в гости к князю Ренье и осталась там навсегда. И как в 1954 году на Круазетт появился неизвестный молодой денди, который сражал красотой всех фланирующих по набережной знатоков. Кто бы это мог быть, — перешептывались знатоки. Вскоре они о нем узнали — это был Омар Шариф.
Канн любит ставить рекорды. Именно здесь Мерил Стрип за один день дала 48 интервью. Именно в каннском Дворце фестиваль 1986 года открыла самая экстравагантная пара в истории — 14-летняя Шарлотта Гейнсбур и 94-летний «Дьяболик» Шарль Ванель, тогда еще живая легенда французского кино. Здесь на ужине у министра культуры в 1989 году оперная дива Барбара Хендрикс спела «Опавшие листья» дуэтом с Ивом Монтаном. А в 1969 году 78-летний пианист Артур Рубинштейн поразил завсегдатаев молодым энтузиазмом, с которым он бегал на все просмотры. А в 1966-м вся Круазетт распевала «Шабадабада» из «Мужчины и женщины» и мелодию Лары из «Доктора Живаго».
У Канна всегда глаза на мокром месте. Здесь плачут повсеместно и по любому поводу. Плакала Моника Витти, когда публика ошикала «Приключение» Антониони. Плакал Такеши Китано, когда публика приветствовала его стоя после финального титра комедии «Кикуджиро». Рыдала и не могла сказать ни слова непрофессиональная актриса Эмилия Декен, получая приз за лучшую женскую роль в «Розетте».
Канн смешлив и любит вспоминать, как Роберто Бениньи после бешеного успеха его фильма «Жизнь прекрасна» завопил зрителям: «Я вас всех люблю и целую в рот». Или как под свист публики Золотую пальмовую ветвь получал Морис Пиала, режиссер фильма «Под солнцем сатаны». «Вы мне тоже не нравитесь», — храбро заявил залу лауреат, высоко поднимая приз.
Так называемые каннские триумфы — тоже не более чем легенды. Публика орала от восторга на шикарном фильме Педро Альмодовара «Все о моей матери» — а главный приз взяла скромная «Розетта» тогда малоизвестных братьев Дарденнов. Легендарный успех «Криминального чтива» в Канне тоже сфабрикован позже, а на премьере был скандал. Только-только Жанна Моро в монументальном золотом платье, согласно ритуалу, торжественно вопросила: «Мистер президент, кто получил главный приз фестиваля?». И только-только президент жюри Клинт Иствуд поднялся с видом знающего урок ученика и провозгласил: «Квентин Тарантино». И только призер поднялся на сцену, и только неуверенно вспорхнули первые хлопки, как с балкона громко и четко сказали: «Американское дерьмо!». И зал поддержал это аплодисментами.
Каннская политика
После войны, когда мир только налаживался, Канн долго не допускал к своим экранам фильмы, которые могли уязвить хоть одну из стран. Так, в 1959 году в конкурс не пустили картину Алена Рене «Хиросима, моя любовь» — чтобы не обидеть американцев.
В 1968 году, когда шум студенческих волнений из Парижа донесся до Лазурного берега, Франсуа Трюффо лично вцепился в занавес Дворца фестивалей, чтобы не допустить начала сеанса, — тогда не повезло Карлосу Сауре с его «Мятным коктейлем». Жюри в знак солидарности со студентами сложило полномочия, фестиваль был прерван. Зато на следующий год политические «месседжи» затопили каннские экраны — призы были присуждены фильмам, агитирующим против греческой хунты («Z»), кинодрамам о протестующих студентах («Если»), об ущемленных пролетариях («Одален 31») и о восставших крестьянах («Антонио дас Мортис»).
Когда вошел в моду Китай — его кино было обречено на призы. Когда Канн счел необходимым расшаркаться перед американцами — на призы были обречены голливудские фильмы. Когда пришла пора вспомнить о национальной гордости французов — еще до начала фестиваля всем было ясно, что приз возьмет «Королева Марго». Возле Дворца постоянно бродят с агитщитами разнообразные «святые братья», напоминая о близком конце света. Раздают листовки корейские кинематографисты, выступая против засилья американской культуры. В 1972-м жуткий крик подняли феминистки, протестуя против афиши фильма Феллини «Рим» с волчицей, кормящей шестью сосками волчат. В 1980 году демонстрация фильма Тарковского «Сталкер» была прервана из-за бастующих электриков. А в 1983-м все проходы во Дворец были перекрыты студентами медицинских вузов, требующими нормальных стипендий. Натренированные обильной практикой фестивальные боссы научились договариваться, и когда в 2004-м весь французский театр был парализован забастовками, и делегация театральных деятелей обещала сорвать Каннский фестиваль, людей с красными полотнищами охотно пустили на красную дорожку, показали по телевизору и пригласили на кинопремьеры — все сразу улеглось.
А в мирное время здесь круглосуточно гремит Театр набережной Круазетт: нон-стопом работают бродячие музыканты, клоуны, кукольники и дрессировщики кошек. Много живых статуй. Попробуйте постоять неподвижно на солнцепеке от восхода до заката в облитом золотой краской сюртуке и густо загримированным под бронзу с патиной — и вы поймете, что это самый трудный хлеб из всех возможных.
Время от времени толпу развлекают набеги старлеток, охотно дающих себя фотографировать. И отблески еще недавно существовавшего где-то в окрестностях Канна фестиваля порнокино «Хот д’Ор» — шоколадные от загара красотки с осиной талией и пневматическим бюстом потрясают зевак объемами и приятной раскованностью.
И только наших нет на Круазетт: мы чужие на каннском празднике жизни. Хотя все начиналось совсем иначе…
Как наши брали Канн
1946 — 6 премий советским фильмам, в том числе
Гран-при «Великому перелому» Фридриха Эрмлера,
приз за режиссуру Михаилу Ромму («Человек № 217»),
приз за цвет — «Каменный цветок», Гран-при за лучший документальный фильм — «Берлин» Юлия Райзмана.
1951 — приз за оформление: «Мусоргский».
1954 — международный приз: «Великий воин Албании Скандербег» Сергея Юткевича.
1956 — приз за режиссуру: Сергей Юткевич («Отелло»),
Гран-при за лучшую короткометражку: «Лурджа Магданы» Тенгиза Абуладзе и Резо Чхеидзе.
1957 — Спецприз: «Сорок первый» Григория Чухрая.
1958 — Золотая пальмовая ветвь: «Летят журавли»
Михаила Калатозова.
1960 — призы за программу: «Баллада о солдате»
Григория Чухрая, «Дама с собачкой» Иосифа Хейфица.
1961 – приз за режиссуру: Юлия Солнцева
(«Повесть пламенных лет»).
1963 — спецприз: «Оптимистическая трагедия»
Самсона Самсонова.
1966 — приз за режиссуру: Сергей Юткевич
(«Ленин в Польше»).
1972 — Большая специальная премия: «Солярис»
Андрея Тарковского.
1979 — спецприз: «Сибириада» Андрея Кончаловского.
1983 — спецприз: «Ностальгия» Андрея Тарковского.
1987 — спецприз: «Покаяние» Тенгиза Абуладзе.
1990 — спецприз: «Такси-блюз» Павла Лунгина,
премия за художественный вклад: «Мать» Глеба Панфилова.
1994 — Гран-при жюри: «Утомленные солнцем» Никиты Михалкова.
1999 — приз за лучший сценарий: «Молох» Юрия Арабова.
С той поры — как отрезало.
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
