01.10.2007 00:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 2007 года: "О монархии, Путине и Зубкове"

Назначение нового премьера вновь подогрело тему преемника, тем более что Зубков тут же выступил в Думе, заявив, что не исключает своего выдвижения в качестве претендента на президентский пост. И это притом, что никто из гипотетических преемников Путина — Иванов, Медведев, Якунин, Нарышкин и Чемезов — еще ни разу не объявил о том, что собирается участвовать в президентской гонке.Конечно, преемственность курса — тема более обширная, и обсуждать ее легко и приятно, но тем не менее в России все настойчивее говорят именно о преемнике — раньше о преемнике Ельцина, сейчас о преемнике Путина. Сам термин «преемник» относится к традициям монархии, поэтому, когда мы говорим о преемнике, невольно обращаемся к идее монархической организации общества. Теперь и назначение Зубкова придется осмыслять в контексте монархической модели власти.

Россия традиционно живет в монархическом политическом устройстве. Вначале монархом был великий князь. С первых шагов власть киевского князя стала утверждаться именно как монархическая система. Он был безусловным вождем, именно он становился синонимом всей политической государственности и народа. Князья отождествлялись с ангелами народов. В древней иудаистской традиции, которая в большой степени перешла в христианство, утверждалось, что у каждого народа есть свой ангел. Вхождение народа в историю означало, что у него появлялся ангел-хранитель. И этот ангел воплощался в фигуре князя, становившегося посредником между народом и высшими силами.

Традиционно монархии всегда были священны. И до христианства, и после него обряд помазания на царство с архиереями и патриархом был основой освящения власти. В монархии горнее смыкается с дольним, земное с божественным. Фигура священного монарха мыслилась всегда как фигура медиатора, посредника между горизонтальным и вертикальным планами, между землей и небом, и в каком-то смысле он сам был предстоятелем пред высшими силами за свой народ и посланником высших сил к народу. Отсюда такое почитание царей в традиционном обществе. В восточных обществах мы знаем случаи, когда монархи, князья или даже вожди племен рассматривались как ответственные за космическое состояние, они всячески ублажались подданными, так как считалось, что при хорошем царе все в порядке: идет дождь, урожай хороший, цены на нефть и газ растут — если говорить о современности. Народ собирал урожай, дичь ловилась, запасы пополнялись регулярно, население прибывало, и все было нормально, потому что царь был правильный. Когда же землю терзала засуха, начиналась серия катастроф, болезни и убыль населения, тогда монарха убивали, считая, что дело в нем, в неправильном посреднике. Сам же принцип священной монархии глубоко укоренен в нашей истории, в нашем бессознательном, в наших мифах, сказках, в нашей культуре.

Когда императорское достоинство перешло на русских князей, которые стали русскими царями, — считается, что Иван Грозный был первым помазан на царство, хотя уже Иван Третий назывался царем, — с этого момента сакрализация русской монархии достигла своего пика в самом прямом смысле. Именно тогда священный характер русской монархии расцвел полным цветом. Монархия длилась и после церковного раскола XVII века, она продолжалась и при таких светских монархах, как Петр I и Екатерина Великая, вплоть до последнего нашего царя Николая II — все они воспринимались как священные фигуры. Монархия священна по преимуществу, мы почти всегда — и советский период не был исключением — жили при монархии. Мы трактовали советских вождей именно как красных монархов. Только так для русского человека было естественно осмыслять советский период истории — с опорой на собственные архетипы, на те глубинные модели, которые нам стали привычны в течение долгих веков.

Мы сакрализировали тех царей, которые считали себя светскими и просвещенными людьми. Точно так же мы стали сакрализировать и советских вождей. Культ личности — это не какое-то новое, советское явление, культ личности — это культ священного монарха. И к Сталину мы относились как к предстоятелю за советский народ перед силами истории, по-другому оформленными, без прямого обращения к религии. Мы почти тысячелетие жили в условиях монархии, сакрализировали власть, рассматривали фигуру нашего предстоятеля, царя, предводителя как существо более высокое, чем человек, видя в этом существе некий архетип. Как мы понимали священную монархию, так всегда толковали нашу политическую систему — и когда это ложилось на официально принятые догмы, и тогда, когда это было романтическим чувством светских правителей династии Романовых. И даже тогда, когда речь шла об атеистическом обществе.

Не надо удивляться, что точно так же мы относимся к предстоятелю и в современной России. Даже в эпоху правления Ельцина к нему тоже относились как к царю, неудачному, плохому: территория России сокращалась, велись жуткие войны, нас преследовала пятая колонна — это был очень плохой царь, но он был царь. Поэтому он назначил преемника, совершенно в духе монархии, а дальше нам повезло: пришел хороший правитель, если угодно — монарх, предводитель, вождь, президент, который восстановил период везения.{PAGE}

И вот сейчас уже новый царь назначает себе преемника. Страна замерла в ожидании, поскольку речь идет даже не столько об историческом повороте, сколько о состоянии русской вселенной, потому что понятие священного царя связано со стихиями, с некими тонкими изменениями в окружающей среде. Вот эта священная природа монархического начала, конечно, заставляет всех нас сейчас ежиться, содрогаться: что же будет у нас с преемником, как президент Путин решит эту проблему в условиях демократии? К тому же демократия монархическому принципу не помеха. Вспомним: откуда возникла традиционная французская Конституция? Монтескье списал ее с английской. Но английская Конституция предполагала монарха, а поскольку французы решили пойти дальше, то они заменили монарха на президента. Есть целые политические устройства, в которых нет президентов, но при этом они тоже демократические. Централистский принцип, который в Англии, сочетаясь с демократией, воплощался в королях, а сейчас воплощен в английской королеве, во Франции был перенесен на президента. Поэтому с точки зрения европейской истории президент и есть монарх, фигура, которая его замещает. Путин, безусловно, совпав с нашим ожиданием, принеся нашей стране фундаментальные изменения к лучшему, обязан продлить свой род в духовном, политическом смысле, он обязан продолжить все то, что начал. Он снискал полную поддержку нашего народа, за исключением горстки вечно всем недовольных или просто в плохом настроении людей или врагов России, внутренних и внешних, — их существование вообще не должно нас волновать.

Когда Путин начал действительно восстанавливать страну, ему пришлось передвигаться к полноте власти по демократическим формальностям, и теперь нас всех заботит, чтобы эта монархическая линия, его курс правления не прервался, чтобы он продолжался. Как? Тут уж трудно сказать. Лучше всего ему было бы подправить немножко демократию, сказав: «Знаете, коллеги, поскольку народу явно это и нужно, у меня все получается, от добра добра не ищут, можно и третий срок еще, а может, и четвертый, и пятый». Народ бы только вздохнул с облегчением, занявшись чем-нибудь другим вместо участия в этих довольно шумных, пустых, нелепых выборных кампаниях. Однако Путин решил по-другому, Путин решил остаться, но каким-то очень сложным образом — то ли через преемника, то ли через преемственность. Это осложняет дело, размывает наши монархические привычки, усложняет нам жизнь, но такое решение он принял. Хотя мог бы и просто остаться, и народ был бы этому очень рад.

К сожалению, Путин настаивает на всех этих формальностях, на легализме, на строгом соблюдении нормы. И осуждать президента в этом вопросе не следует, однако и похвального в этом ничего нет. Потому что главное — это история, государство и народ. Если делается столько хорошего, то даже как-то нелепо сравнивать реальные исторические интересы и удачу, адекватность его монархического правления с какой-то формальной нормой. До этого не было никакой Конституции, потом была совершенно другая Конституция, поэтому не в Конституции вообще дело. Это не священная корова, ничего священного в Конституции нет. Священное есть в монархии, в истории, в народе, в государстве, а Конституция и правовая система — это рукотворные вещи, которые видоизменяются, в Конституцию вносятся поправки, для этого существует парламент и определенная процедура.

Тем не менее Путин назначил главой правительства Зубкова, и многие заговорили о том, что это и будет преемник. Может быть, и так, хотя, конечно, хотелось бы, чтобы Путин был и дальше. К тому же мы помним, как трагично проходили периоды двоевластия. Самый абсолютный монарх истории Иван Грозный тоже посадил на московский трон Симеона Бекбулатовича, касимовского татарина знатного рода, а сам удалился в Александровскую слободу и стал во главе опричнины. Это тоже было такое испытание народа. В каком-то смысле сейчас история повторяется. Появляется Симеон Бекбулатович, послушный, четкий, преданный монарху, эдакий квазимонарх, который облекается определенными полномочиями, но настоящий центр власти перемещается в опричнину, перемещается в Александровскую слободу, может быть, на Рублевку или куда переместится Путин. И вроде бы создается понятная ситуация, потому что монархический принцип сохраняется. Однако то, что президент Путин отправляется в свою Александровскую слободу, а его преемник будет какое-то время занимать его место в Кремле, пока он не вернется, создаст фундаментальную проблему.

В период правления Путина произошли три величайшие вещи: была восстановлена территориальная целостность государства и, соответственно, предотвращен развал России, Россия стала державой, с которой все опять считаются, как раньше, как всегда. Каждый русский монарх выполнял или должен был выполнять эту функцию. Кто не выполнял, тех потомки покрывали презрением и позором. Монархи увеличивали и укрепляли нашу мощь, воюя с нашими врагами, увеличивая наше могущество, наш потенциал. Путин продолжил движение в этом же направлении, чем заслужил себе закономерное признание. Путин, по сути дела, предотвратил социальный раскол в обществе, примирив разные направления в нашем народе на базе патриотизма. Патриотизм объединил и левых, и тех, кто хочет прогресса, и частной собственности, и рынка, — они все в целом поддержали Путина. И еще: Путин восстановил преемственность, которая чуть не была разорвана молодыми реформаторами в 90-е годы. Да, сегодня Россия — не сакральная монархия, нет обряда помазания, нет династического преемства, что составляло основу традиционной монархии. Однако типология, монархическая структура в нашем обществе полностью сохранилась, поэтому мы и говорим о преемственности в династически-идеологическом смысле.