Архивная публикация 2000 года: "По законам военного бремени"
Мы не имели возможности проиграть Великую Отечественную войну. Но даже выиграв, не смогли воспользоваться плодами победы.Витамин ненависти
Какие бывают победы? Оглянешься -- и ни одного оригинального эпитета не найдешь. Все эпитеты -- скучно-количественные, по принципу "от нуля и выше", то есть победы бывают маленькие, большие и великие. Есть, правда, еще пиррова победа, но это победа со смертельными трансакционными издержками.
А какие бывают войны? Терпи, читатель: войны бывают справедливые и несправедливые, захватнические и освободительные, империалистические и гражданские, горячие и холодные, популярные и непопулярные, позорные и победоносные, шестидневные и столетние, позиционные и маневренные, революционные и колониальные, отечественные и народные, локальные и мировые, тотальные и партизанские, крестьянские и религиозные, опиумные и рельсовые, "странные" и "грязные", и еще могу качаться на этих качелях полстраницы, но редактору надоест и он все равно сократит.
Однако по разнообразию даже этого неполного меню понятно, что человечество воевало не только много, но и, можно сказать, в охотку, со вкусом и выдумкой; творческие способности его при звуках боевой трубы явно обострялись, и вокруг самого мелкого межплеменного конфликта (греков с троянцами, например) тут же появлялись не только выразительные эпитеты, но и песни, и сказки, и поэмы, и романы, и даже оперы с балетами. Похоже, во время войны человеческий организм вырабатывает даже какой-то особый витамин, улучшающий обмен веществ и укрепляющий иммунитет ("на фронте гриппом не болеют" -- любят говорить те, кто на фронте никогда не был). Рискну предположить, что это до сих пор неизвестный ученым "витамин ненависти". Кто ж не знает, что обычная человеческая жизнь скудна сильными чувствами, отчего и происходят импотенция, авитаминоз и иммунодефицит? Так вот, война -- довольно эффективное средство против этих болезней скучной мирной жизни.
Которых не убивают сразу, тем помогает.
Кстати, связь войны и секса очень хорошо понимал Илья Эренбург -- лучший советский пропагандист времен Великой Отечественной, не стеснявшийся называть некоторые вещи своими именами и потому очень ценимый Сталиным и Гитлером (последний назначил за его голову приличную сумму). Эренбург говорил: "Война без ненависти так же отвратительна, как сожительство без любви". Но поскольку был все-таки большой моралист и гуманист, добавлял: "Мы ненавидим немцев за то, что должны их убивать". То есть делать дело, которое нам глубоко противно. Интересный ход мысли, ну да ладно -- нельзя же было просто сказать: "Мы ненавидим немцев потому, что они нас убивают" -- такое всякий дурак придумает. И уж вовсе невозможно было вымолвить: "Мы ненавидим немцев и поэтому с удовольствием их убиваем". Такое не пропустила бы цензура. Да и вообще, удовольствие штука интимная -- из глубокого тыла, где обычно сидят пропагандисты и производители "витаминов", не видать, с удовольствием или с отвращением убивают на фронте. Судя по мемуарам некоторых выдающихся снайперов, им случалось убивать с любовью (тут любовь к профессии смешивалась в гремучий коктейль с любовью к мишени).
Фридрих Ницше, сказавший о человеке и человечестве много неприятного, про войну выразился очень определенно: "Война необходима... нам неведомы иные средства, которые могли бы так же сильно и верно, как всякая великая война, внушать слабеющим народам такую грубую походную энергию, такую глубокую безличную ненависть, такое хладнокровие убийцы со спокойной совестью, такой общий организованный пыл в уничтожении врага, такое гордое равнодушие к великим потерям, к своей собственной жизни и к жизни близких, такой глухой, подобный землетрясению, трепет души... Такое высокоразвитое и потому неизбежно вялое человечество, как современное европейское человечество, нуждается не только вообще в войне, но даже в величайшей и ужаснейшей войне".
Написано это в весенней Ницце, в мирном 1886 году. Через 28 лет "вялое европейское человечество" решилось немножко "оздоровиться", устроив первую из ужаснейших войн. Вот почему, кстати, я с большим подозрением отношусь к тем, кто много говорит про человечество (Родину, Отечество и т.д.) и не любит меня, отдельного человека. Человечеству война, может, и полезна, а мне и еще некоторым отдельным людям решительно вредна.
Наша война -- самая-самая
Впрочем, взглянув на календарь и вознамерившись сказать нечто о нашей войне и нашей победе, все вышеизложенное нужно немедленно забыть, потому что большинство соотечественников свято убеждено в том, что наша война и наша победа -- это нечто особенное, абсолютно ни на что в мировой истории не похожее. И значит, говорить о них на нормальном человеческом языке совершенно невозможно. Только мощным и одновременно вкрадчивым левитановским радиоголосом ("От Со-вет-ского Ин-форм-бюро...") или -- уж так и быть -- "со слезами на глазах".
Словом, только в том стандарте, который выработала зрелая советская пропаганда к первому громкому и широкому празднованию Дня Победы в 1965 году. До этого юбилея все было как-то скромнее -- ни Сталин, ни Хрущев фронтовиков особенно не баловали, а при Брежневе, видать, наверху приняли некое политическое решение. Нисколько не удивлюсь, если когда-нибудь выяснится, что это было решение о подготовке общества к новой "великой" войне.
Ведь вот заметьте: я говорю "наша война", нисколько не заботясь о точности (а которая из "наших" -- Северная, Крымская, японская, германская, гражданская, финская?), поскольку знаю, что все поймут меня правильно, потому что просто "война" для нас -- это либо одна-единственная в прошлом (Великая Отечественная), либо одна-единственная и последняя в будущем (ядерная).
Нас всех как бы поместили в некую специальную "зону" между двух великих войн, что было весьма удобно для начальства: с одной стороны, бодрит и поддерживает достаточный мобилизационный тонус, а с другой -- никакая война поменьше не удостаивается даже статуса войны. Это ведь только сейчас мы стали бестрепетно говорить: "афганская война", а тогда никакой такой "войны" мы не вели -- просто-напросто "оказывали интернациональную помощь" (как до этого в Китае, Корее, Вьетнаме, Египте, Эфиопии, Анголе, Мозамбике, Южном Йемене, на Кубе и т.д. и т.п.).
В итоге этой хитромудрой идеологической операции в 80-е годы по всей стране терпеливые женщины в очередях за остатками продовольствия твердили, как заклинание: "Только б не было войны", в то время как "груз 200" регулярно (к концу десятилетия -- регулярнее, чем продовольствие) развозили по городам и весям. Нет, такие чудеса могла творить только всесильная советская власть -- превратить память о самой страшной национальной катастрофе в нечто вроде транквилизатора. Так и отпечаталось в сознании: война -- это когда погибает двадцать--тридцать миллионов, а когда погибает десять--пятнадцать тысяч -- это не война, а "конфликт" или "инцидент", словом, совершенный пустяк, который не стоит общественной тревоги.
Еще один тонкий нюанс: "инцидент" или "конфликт" могут быть такие-сякие, нравственно сомнительные, ошибочные и даже позорные, но "война", которую мы ведем, может быть только справедливая, освободительная и, разумеется, победоносная. Между прочим, ни у одного советского военного историка язык не повернулся официально назвать позорнейшую финскую войну именно "войной" (ее статус был "советско-финский конфликт"), и никто не называл "войной" предательский удар в спину Польше в 1939 году (это был, по официальной советской терминологии, "освободительный поход Красной Армии", увенчавшийся "воссоединением братских народов Украины и Белоруссии"). "Война" -- это святое, на ее белых одеждах не должно быть ни пятнышка грязи!
Большие числа
Все это я пишу не для ветеранов Великой Отечественной. Настоящие ветераны и без меня знают, какая на самом деле была та война (загляните хотя бы в мучительный роман Виктора Астафьева "Прокляты и убиты"), а другие, "профессиональные ветераны" если и знают, то очень хотят забыть. Был у меня сосед -- глубочайший и убежденный алкаш, пустивший по миру не одну семью, существо плюгавое и тщедушное, однако наделенное высочайшим чувством человеческого достоинства, которое базировалось на трех днях, проведенных в действующей армии. Военный рассказ у него был всего один: роскошный немецкий замок и лихие советские танкисты-победители, квартирующие в этом замке. "Мы как пообедаем -- посуду мыть не даем: бьем ее в углу! И так весь май!" Помнится, сначала восторг соседа относился к лихости танкистов, а потом постепенно стал смещаться в сторону запасов посуды в замке.
Вроде бы смешно и курьезно, а на самом деле печально: побывал человек "победителем", и на всю жизнь остался этим пьян, и за всю жизнь не сделал больше ничего, чем можно было бы гордиться,-- только гора грязных битых тарелок. Наверное, по этому поводу тот же Ницше написал однажды: "Против войны можно сказать: она делает победителя глупым..."
Мне всегда было понятно, о чем скорбят люди, празднующие День Победы. Скорбят они о погибших близких, и это действительно святая, ибо "человеческая, слишком человеческая" скорбь, которую можно только разделить. Гораздо труднее было понять, чем они гордятся. От юбилея к юбилею (а я только "круглых" наблюдал уже четыре) во мне крепла чудовищная догадка: гордятся они не столько "могуществом нашего социалистического Отечества", сколько запредельной, космической цифрой потерь. Семь, двадцать, двадцать восемь миллионов жертв! Кто больше?
Никто. Всем остальным оказалось слабо уложить в землю столько "человеческих единиц". И никто на свете, кстати, не врубается в логику, которая нам стала так привычна: дескать, если народ принес на алтарь победы такие чудовищные жертвы, значит, это великий народ и мы -- могучая держава. Жертвы-то великие, кто же спорит. А вот народ и держава...
Один занудный западный историк написал: "Существовала реальная, практическая рабочая логика, выражавшаяся в разделении труда между объединившимися партнерами (то есть странами антигитлеровской коалиции -- А.А.). В этом союзе богатая, в изобилии располагавшая капиталами экономика США специализировалась на производстве капиталоемких изделий, таких как оборудование и вооружение, высокосортные материалы и горючее, а также высококачественное концентрированное и пригодное для длительного хранения продовольствие. Советский Союз продолжал производить широкий спектр военных и гражданских товаров и услуг, но, по сравнению с союзниками, специализировался на трудоемких боевых действиях". Не слабо сказано. Но все-таки переведем: Советский Союз был так беден и экономически хил, что платить мог только плотью и кровью собственного народа -- "специализировался на трудоемких (!) боевых действиях".
Я бы многое отдал, чтобы люди, самозабвенно и часто небескорыстно повторяющие ошеломительные цифры, хотя бы раз, хотя бы в воображении увидели не восемь арабских значков-цифр, а те самые приблизительно вычисленные двадцать восемь миллионов трупов, уложенных штабелями. А ежели они неспособны к образному мышлению или склад ума у них математический, пусть возьмут калькулятор и решат несколько простых арифметических задачек. Например, какова должна быть площадь кладбища, на котором честь по чести, то есть по три аршина каждому, можно разместить всех наших мертвых за неполные четыре года войны. Может быть, полученный результат хоть у кого-нибудь из них отобьет охоту гордиться.
А тут еще историки путают статистику и спрашивают в недоумении: в чьи потери записывать примерно миллион русских, которые воевали на стороне Гитлера? Что им ответишь? Миллион туда, миллион сюда. Не обеднеем.
Право, иной раз очень хочется, чтобы соотечественники разучились различать большие числа, чтобы считали, как дикари считают: "Один, два, три, много..." Может быть, хоть тогда ценность человеческой жизни у нас повысится? А пока, когда произносят радующие сердце гуманиста слова "жизнь дорожает", имеют в виду только то, что дорожает свинина на рынке.
Великое чудо самообслуживания
И еще одна причина, по которой славословия в честь нашей великой победы вызывают у меня некое смущение и стеснение сердца.
Под юбилейный гром литавр легче забывается, что в этом веке мы одержали еще одну великую победу. Ежели вернуться к проклятым цифрам потерь, то раза в три более великую, чем та, которую привыкли праздновать 9 Мая.
Но тут, правда, начинается жуткая путаница, и совершенно невозможно понять, кто с кем воевал, кто победил и кто потерпел поражение. Да и вообще, корректно ли с научной точки зрения называть войной медленное, на семьдесят с лишком лет растянувшееся самоубийство целой нации? И пусть мне не рассказывают про зловредную партократию: я точно знаю, что большинство расстрельщиков и вертухаев были беспартийные и происходили из самой что ни на есть "народной толщи". Или "гущи"? Словом, великое чудо самообслуживания!
Вот этот скелет в шкафу, этот незамоленный (поскольку быстро забытый) национальный позор мы и прикрываем (одни -- сознательно, другие -- бессознательно) победными знаменами. А кое у кого язык не отсыхает сказать: если бы не было предвоенного террора, коллективизации и индустриализации, мы бы проиграли войну (вариант: наши жертвы были бы еще страшнее).
Впрочем, самый популярный в среде пуганых и непуганых идиотов аргумент называется "зато": "Зато мы выиграли войну!"
О пользе поражений
Да, к сожалению, именно эту войну мы не имели возможности проиграть. Ведь войны бывают еще необходимые и лишние. Эта была крайне необходимой. И мы, "специализируясь на трудоемких боевых действиях", сильно помогли здравомыслящему миру угомонить наших идейных братьев в Германии и Японии. Конечно, и без нас бы справились, но возились бы гораздо дольше. Так что честь нам и хвала, и весь мир искренне говорил бы нам до сих пор огромное спасибо. Если бы победа не делала победителя глупым.
Вместо того чтобы радоваться заслуженному кровью миллионов допуску в ограниченный клуб избранных мировых держав, которым в итоге и достались все плоды победы (хватило даже на то, чтобы поделиться с побежденными и сделать их в конце концов верными союзниками), Россия отчаянно возгордилась и решила, что теперь она настолько сильна, что ей ничего не стоит поссориться со всем миром. Что и было сделано со свойственной сталинской дипломатии слоновьей грацией.
Между тем страна-победительница была истощена и разрушена гораздо основательнее, чем страны, потерпевшие поражение. За гордость она могла платить единственной валютой, которой, как казалось, имела неограниченный запас: миллионами жизней, которые были таким "политическим решением" обречены на голод, холод и непосильный мартышкин труд (то есть труд не для улучшения своей жизни, а для поддержания державной гордости).
Что же касается "освобожденных народов Европы" -- так это же надо было в одночасье превратиться из любимых и уважаемых освободителей в жестоких жандармов, то есть пустить на ветер кровью заработанный моральный капитал!
Нет, как начнешь оценивать "плоды победы", так с непонятной симпатией вспоминаешь об иных наших поражениях. Проиграли Крымскую войну -- освободили крестьян и запустили реформы. Проиграли японскую -- получили Манифест 17 октября и Государственную думу, то есть некое подобие конституции и демократии. Проиграли афганскую -- получили реформацию и гласность.
Вот и мечтаешь: как бы это так устроиться, чтобы что-нибудь хорошее и нужное получить, не проигрывая очередной войны?
Кстати, еще о пользе поражений: знаете ли вы, что первая матрешка появилась в России после проигранной русско-японской войны и сделана была, как сейчас бы сказали, "по японской лицензии"?
Мы не имели возможности проиграть Великую Отечественную войну. Но даже выиграв, не смогли воспользоваться плодами победы.Витамин ненависти
Какие бывают победы? Оглянешься -- и ни одного оригинального эпитета не найдешь. Все эпитеты -- скучно-количественные, по принципу "от нуля и выше", то есть победы бывают маленькие, большие и великие. Есть, правда, еще пиррова победа, но это победа со смертельными трансакционными издержками.
А какие бывают войны? Терпи, читатель: войны бывают справедливые и несправедливые, захватнические и освободительные, империалистические и гражданские, горячие и холодные, популярные и непопулярные, позорные и победоносные, шестидневные и столетние, позиционные и маневренные, революционные и колониальные, отечественные и народные, локальные и мировые, тотальные и партизанские, крестьянские и религиозные, опиумные и рельсовые, "странные" и "грязные", и еще могу качаться на этих качелях полстраницы, но редактору надоест и он все равно сократит.
Однако по разнообразию даже этого неполного меню понятно, что человечество воевало не только много, но и, можно сказать, в охотку, со вкусом и выдумкой; творческие способности его при звуках боевой трубы явно обострялись, и вокруг самого мелкого межплеменного конфликта (греков с троянцами, например) тут же появлялись не только выразительные эпитеты, но и песни, и сказки, и поэмы, и романы, и даже оперы с балетами. Похоже, во время войны человеческий организм вырабатывает даже какой-то особый витамин, улучшающий обмен веществ и укрепляющий иммунитет ("на фронте гриппом не болеют" -- любят говорить те, кто на фронте никогда не был). Рискну предположить, что это до сих пор неизвестный ученым "витамин ненависти". Кто ж не знает, что обычная человеческая жизнь скудна сильными чувствами, отчего и происходят импотенция, авитаминоз и иммунодефицит? Так вот, война -- довольно эффективное средство против этих болезней скучной мирной жизни.
Которых не убивают сразу, тем помогает.
Кстати, связь войны и секса очень хорошо понимал Илья Эренбург -- лучший советский пропагандист времен Великой Отечественной, не стеснявшийся называть некоторые вещи своими именами и потому очень ценимый Сталиным и Гитлером (последний назначил за его голову приличную сумму). Эренбург говорил: "Война без ненависти так же отвратительна, как сожительство без любви". Но поскольку был все-таки большой моралист и гуманист, добавлял: "Мы ненавидим немцев за то, что должны их убивать". То есть делать дело, которое нам глубоко противно. Интересный ход мысли, ну да ладно -- нельзя же было просто сказать: "Мы ненавидим немцев потому, что они нас убивают" -- такое всякий дурак придумает. И уж вовсе невозможно было вымолвить: "Мы ненавидим немцев и поэтому с удовольствием их убиваем". Такое не пропустила бы цензура. Да и вообще, удовольствие штука интимная -- из глубокого тыла, где обычно сидят пропагандисты и производители "витаминов", не видать, с удовольствием или с отвращением убивают на фронте. Судя по мемуарам некоторых выдающихся снайперов, им случалось убивать с любовью (тут любовь к профессии смешивалась в гремучий коктейль с любовью к мишени).
Фридрих Ницше, сказавший о человеке и человечестве много неприятного, про войну выразился очень определенно: "Война необходима... нам неведомы иные средства, которые могли бы так же сильно и верно, как всякая великая война, внушать слабеющим народам такую грубую походную энергию, такую глубокую безличную ненависть, такое хладнокровие убийцы со спокойной совестью, такой общий организованный пыл в уничтожении врага, такое гордое равнодушие к великим потерям, к своей собственной жизни и к жизни близких, такой глухой, подобный землетрясению, трепет души... Такое высокоразвитое и потому неизбежно вялое человечество, как современное европейское человечество, нуждается не только вообще в войне, но даже в величайшей и ужаснейшей войне".
Написано это в весенней Ницце, в мирном 1886 году. Через 28 лет "вялое европейское человечество" решилось немножко "оздоровиться", устроив первую из ужаснейших войн. Вот почему, кстати, я с большим подозрением отношусь к тем, кто много говорит про человечество (Родину, Отечество и т.д.) и не любит меня, отдельного человека. Человечеству война, может, и полезна, а мне и еще некоторым отдельным людям решительно вредна.
Наша война -- самая-самая
Впрочем, взглянув на календарь и вознамерившись сказать нечто о нашей войне и нашей победе, все вышеизложенное нужно немедленно забыть, потому что большинство соотечественников свято убеждено в том, что наша война и наша победа -- это нечто особенное, абсолютно ни на что в мировой истории не похожее. И значит, говорить о них на нормальном человеческом языке совершенно невозможно. Только мощным и одновременно вкрадчивым левитановским радиоголосом ("От Со-вет-ского Ин-форм-бюро...") или -- уж так и быть -- "со слезами на глазах".
Словом, только в том стандарте, который выработала зрелая советская пропаганда к первому громкому и широкому празднованию Дня Победы в 1965 году. До этого юбилея все было как-то скромнее -- ни Сталин, ни Хрущев фронтовиков особенно не баловали, а при Брежневе, видать, наверху приняли некое политическое решение. Нисколько не удивлюсь, если когда-нибудь выяснится, что это было решение о подготовке общества к новой "великой" войне.
Ведь вот заметьте: я говорю "наша война", нисколько не заботясь о точности (а которая из "наших" -- Северная, Крымская, японская, германская, гражданская, финская?), поскольку знаю, что все поймут меня правильно, потому что просто "война" для нас -- это либо одна-единственная в прошлом (Великая Отечественная), либо одна-единственная и последняя в будущем (ядерная).
Нас всех как бы поместили в некую специальную "зону" между двух великих войн, что было весьма удобно для начальства: с одной стороны, бодрит и поддерживает достаточный мобилизационный тонус, а с другой -- никакая война поменьше не удостаивается даже статуса войны. Это ведь только сейчас мы стали бестрепетно говорить: "афганская война", а тогда никакой такой "войны" мы не вели -- просто-напросто "оказывали интернациональную помощь" (как до этого в Китае, Корее, Вьетнаме, Египте, Эфиопии, Анголе, Мозамбике, Южном Йемене, на Кубе и т.д. и т.п.).
В итоге этой хитромудрой идеологической операции в 80-е годы по всей стране терпеливые женщины в очередях за остатками продовольствия твердили, как заклинание: "Только б не было войны", в то время как "груз 200" регулярно (к концу десятилетия -- регулярнее, чем продовольствие) развозили по городам и весям. Нет, такие чудеса могла творить только всесильная советская власть -- превратить память о самой страшной национальной катастрофе в нечто вроде транквилизатора. Так и отпечаталось в сознании: война -- это когда погибает двадцать--тридцать миллионов, а когда погибает десять--пятнадцать тысяч -- это не война, а "конфликт" или "инцидент", словом, совершенный пустяк, который не стоит общественной тревоги.
Еще один тонкий нюанс: "инцидент" или "конфликт" могут быть такие-сякие, нравственно сомнительные, ошибочные и даже позорные, но "война", которую мы ведем, может быть только справедливая, освободительная и, разумеется, победоносная. Между прочим, ни у одного советского военного историка язык не повернулся официально назвать позорнейшую финскую войну именно "войной" (ее статус был "советско-финский конфликт"), и никто не называл "войной" предательский удар в спину Польше в 1939 году (это был, по официальной советской терминологии, "освободительный поход Красной Армии", увенчавшийся "воссоединением братских народов Украины и Белоруссии"). "Война" -- это святое, на ее белых одеждах не должно быть ни пятнышка грязи!
Большие числа
Все это я пишу не для ветеранов Великой Отечественной. Настоящие ветераны и без меня знают, какая на самом деле была та война (загляните хотя бы в мучительный роман Виктора Астафьева "Прокляты и убиты"), а другие, "профессиональные ветераны" если и знают, то очень хотят забыть. Был у меня сосед -- глубочайший и убежденный алкаш, пустивший по миру не одну семью, существо плюгавое и тщедушное, однако наделенное высочайшим чувством человеческого достоинства, которое базировалось на трех днях, проведенных в действующей армии. Военный рассказ у него был всего один: роскошный немецкий замок и лихие советские танкисты-победители, квартирующие в этом замке. "Мы как пообедаем -- посуду мыть не даем: бьем ее в углу! И так весь май!" Помнится, сначала восторг соседа относился к лихости танкистов, а потом постепенно стал смещаться в сторону запасов посуды в замке.
Вроде бы смешно и курьезно, а на самом деле печально: побывал человек "победителем", и на всю жизнь остался этим пьян, и за всю жизнь не сделал больше ничего, чем можно было бы гордиться,-- только гора грязных битых тарелок. Наверное, по этому поводу тот же Ницше написал однажды: "Против войны можно сказать: она делает победителя глупым..."
Мне всегда было понятно, о чем скорбят люди, празднующие День Победы. Скорбят они о погибших близких, и это действительно святая, ибо "человеческая, слишком человеческая" скорбь, которую можно только разделить. Гораздо труднее было понять, чем они гордятся. От юбилея к юбилею (а я только "круглых" наблюдал уже четыре) во мне крепла чудовищная догадка: гордятся они не столько "могуществом нашего социалистического Отечества", сколько запредельной, космической цифрой потерь. Семь, двадцать, двадцать восемь миллионов жертв! Кто больше?
Никто. Всем остальным оказалось слабо уложить в землю столько "человеческих единиц". И никто на свете, кстати, не врубается в логику, которая нам стала так привычна: дескать, если народ принес на алтарь победы такие чудовищные жертвы, значит, это великий народ и мы -- могучая держава. Жертвы-то великие, кто же спорит. А вот народ и держава...
Один занудный западный историк написал: "Существовала реальная, практическая рабочая логика, выражавшаяся в разделении труда между объединившимися партнерами (то есть странами антигитлеровской коалиции -- А.А.). В этом союзе богатая, в изобилии располагавшая капиталами экономика США специализировалась на производстве капиталоемких изделий, таких как оборудование и вооружение, высокосортные материалы и горючее, а также высококачественное концентрированное и пригодное для длительного хранения продовольствие. Советский Союз продолжал производить широкий спектр военных и гражданских товаров и услуг, но, по сравнению с союзниками, специализировался на трудоемких боевых действиях". Не слабо сказано. Но все-таки переведем: Советский Союз был так беден и экономически хил, что платить мог только плотью и кровью собственного народа -- "специализировался на трудоемких (!) боевых действиях".
Я бы многое отдал, чтобы люди, самозабвенно и часто небескорыстно повторяющие ошеломительные цифры, хотя бы раз, хотя бы в воображении увидели не восемь арабских значков-цифр, а те самые приблизительно вычисленные двадцать восемь миллионов трупов, уложенных штабелями. А ежели они неспособны к образному мышлению или склад ума у них математический, пусть возьмут калькулятор и решат несколько простых арифметических задачек. Например, какова должна быть площадь кладбища, на котором честь по чести, то есть по три аршина каждому, можно разместить всех наших мертвых за неполные четыре года войны. Может быть, полученный результат хоть у кого-нибудь из них отобьет охоту гордиться.
А тут еще историки путают статистику и спрашивают в недоумении: в чьи потери записывать примерно миллион русских, которые воевали на стороне Гитлера? Что им ответишь? Миллион туда, миллион сюда. Не обеднеем.
Право, иной раз очень хочется, чтобы соотечественники разучились различать большие числа, чтобы считали, как дикари считают: "Один, два, три, много..." Может быть, хоть тогда ценность человеческой жизни у нас повысится? А пока, когда произносят радующие сердце гуманиста слова "жизнь дорожает", имеют в виду только то, что дорожает свинина на рынке.
Великое чудо самообслуживания
И еще одна причина, по которой славословия в честь нашей великой победы вызывают у меня некое смущение и стеснение сердца.
Под юбилейный гром литавр легче забывается, что в этом веке мы одержали еще одну великую победу. Ежели вернуться к проклятым цифрам потерь, то раза в три более великую, чем та, которую привыкли праздновать 9 Мая.
Но тут, правда, начинается жуткая путаница, и совершенно невозможно понять, кто с кем воевал, кто победил и кто потерпел поражение. Да и вообще, корректно ли с научной точки зрения называть войной медленное, на семьдесят с лишком лет растянувшееся самоубийство целой нации? И пусть мне не рассказывают про зловредную партократию: я точно знаю, что большинство расстрельщиков и вертухаев были беспартийные и происходили из самой что ни на есть "народной толщи". Или "гущи"? Словом, великое чудо самообслуживания!
Вот этот скелет в шкафу, этот незамоленный (поскольку быстро забытый) национальный позор мы и прикрываем (одни -- сознательно, другие -- бессознательно) победными знаменами. А кое у кого язык не отсыхает сказать: если бы не было предвоенного террора, коллективизации и индустриализации, мы бы проиграли войну (вариант: наши жертвы были бы еще страшнее).
Впрочем, самый популярный в среде пуганых и непуганых идиотов аргумент называется "зато": "Зато мы выиграли войну!"
О пользе поражений
Да, к сожалению, именно эту войну мы не имели возможности проиграть. Ведь войны бывают еще необходимые и лишние. Эта была крайне необходимой. И мы, "специализируясь на трудоемких боевых действиях", сильно помогли здравомыслящему миру угомонить наших идейных братьев в Германии и Японии. Конечно, и без нас бы справились, но возились бы гораздо дольше. Так что честь нам и хвала, и весь мир искренне говорил бы нам до сих пор огромное спасибо. Если бы победа не делала победителя глупым.
Вместо того чтобы радоваться заслуженному кровью миллионов допуску в ограниченный клуб избранных мировых держав, которым в итоге и достались все плоды победы (хватило даже на то, чтобы поделиться с побежденными и сделать их в конце концов верными союзниками), Россия отчаянно возгордилась и решила, что теперь она настолько сильна, что ей ничего не стоит поссориться со всем миром. Что и было сделано со свойственной сталинской дипломатии слоновьей грацией.
Между тем страна-победительница была истощена и разрушена гораздо основательнее, чем страны, потерпевшие поражение. За гордость она могла платить единственной валютой, которой, как казалось, имела неограниченный запас: миллионами жизней, которые были таким "политическим решением" обречены на голод, холод и непосильный мартышкин труд (то есть труд не для улучшения своей жизни, а для поддержания державной гордости).
Что же касается "освобожденных народов Европы" -- так это же надо было в одночасье превратиться из любимых и уважаемых освободителей в жестоких жандармов, то есть пустить на ветер кровью заработанный моральный капитал!
Нет, как начнешь оценивать "плоды победы", так с непонятной симпатией вспоминаешь об иных наших поражениях. Проиграли Крымскую войну -- освободили крестьян и запустили реформы. Проиграли японскую -- получили Манифест 17 октября и Государственную думу, то есть некое подобие конституции и демократии. Проиграли афганскую -- получили реформацию и гласность.
Вот и мечтаешь: как бы это так устроиться, чтобы что-нибудь хорошее и нужное получить, не проигрывая очередной войны?
Кстати, еще о пользе поражений: знаете ли вы, что первая матрешка появилась в России после проигранной русско-японской войны и сделана была, как сейчас бы сказали, "по японской лицензии"?
АЛЕКСАНДР АГЕЕВ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
