Архивная публикация 2004 года: "Проклятие Большого"

Большой театр отдает оперу в руки драматических режиссеров: 30 января состоится премьера "Мазепы" Чайковского в постановке Роберта Стуруа.

Лет уже эдак двадцать пять все привычно ругают Большой театр за отсталость и косность: вот, мол, у них там на Западе технический прогресс, права человек и железобетонные конструкции вместо декораций, а у нас одна нефть, "питерские" против "семьи" и до сих пор бояре с бородами на фоне соборов. Большой театр все это время держал глухую оборону: изображал смутное стремление к обновлению, а на деле из последних сил эксплуатировал остатки былой имперской роскоши - все те же боярские бороды, кафтаны и соборы. И понятно почему: именно ради этого каждый вечер наполняли зал Большого провинциальные гости столицы и иностранцы. За это время не раз сменилось руководство театра, бороды и кафтаны оказались изрядно трачены молью, а соборы заметно облупились. И стало окончательно понятно, что предпринимать все-таки что-то придется: Большой стиль сильно обветшал.

В принципе, существовало два выхода из кризиса: либо сделать все как у них, либо попытаться отстоять собственную оригинальность. Первый выглядел очевидно проще и при этом эффектнее: приглашать мировых вокальных звезд особенно не получалось, старые мастера оперной режиссуры вроде Бориса Покровского сошли со сцены, новые как-то не появились. В конце концов, после многолетних призывов критики обратиться к актуальному искусству, новые хозяева Большого решили: а не завлечь ли нам в оперу драматических режиссеров? У них - Патрис Шеро, Лилиана Кавани, Питер Гринуэй, у нас - Эймунтас Някрошюс и Роберт Стуруа. Но оказалось, что все далеко не так очевидно.

Прежде всего, и на самом Западе примеры удачных постановок такого рода единичны. А главное, в "режиссуроцентристском" подходе к опере есть неуместная снисходительность к жанру: будто опере надо помочь стать современной. Хотя это ведь совсем не так: она дожила до наших дней и востребована, как бы ее ни ставили. Люди идут на "Травиату", а не на постановку Иванова-Петрова. Да, актуально не все, что было написано 100 лет назад, но все, что актуально, именно тогда и было создано. Потому что природа этого искусства эмоциональная, а не интеллектуальная. Верди писал, что, если опера обращена к разуму, а не к чувствам, ничего не получится. Тот же Стуруа на пресс-конференции с фирменным меланхоличным грузинским юмором сказал, что, когда на сцене прекрасные декорации, а за пультом гениальный дирижер, режиссеру остается только развести мизансцены так, чтобы они не сталкивались друг с другом. Это, конечно, не исключает концептуальности и интеллекта, но им тут свое место. Оперный театр существует по своим, отличным от драматического законам - как мудро, но не без кокетства заметил Стуруа, "я пытался работать с оперными актерами как с драматическими, а это неправильно. Сколько ни придумывай для них ходов, ты все равно знаешь, что они выйдут на середину сцены и будут петь, глядя на дирижера". И они в своем праве: в оперу зрители идут прежде всего за прекрасной музыкой и великолепным исполнением, а не за "актуальным искусством" - этого добра навалом и в драматическом театре.

У нас же, помимо всего прочего, драматические режиссеры испытывают крайнюю неуверенность на оперной сцене в окружении певцов, решительно не понимая, что с ними делать, а последние точно так же чувствуют себя на пустой сцене (то есть в "минималистских" декорациях) или посреди все того же пресловутого железобетона. В результате получается нечто сугубо вторичное и местечковое - и не далее чем прошедшей осенью някрошюсовский "Макбет" это убедительно доказал.

А с русской оперой идея "модернизации" выглядит куда сомнительней. В основном своем корпусе это стилизация: в европейскую форму арий и ансамблей вписаны русские темы и сюжеты. Потому русская опера на Западе и не привилась: наш Глинка кажется им этаким провинциальным вариантом Россини. Да, там иногда ставят некоторые русские вещи. Но в ходовой популярный репертуар вошли только "Борис Годунов", "Евгений Онегин", "Пиковая дама". Да и то поют в них в основном наши певцы. Поэтому с "осовремениванием" русского репертуара связан большой коммерческий риск: обычная, непродвинутая публика заскучает, глядя на холстины и металлоконструкции, критики бог знает что скажут и на экспорт не пойдет.

"Мазепа" - одна из самых сложных по музыкальному языку опер Чайковского, где он еще только ищет собственный язык и систему психологических образов - то есть все то, что оформится в "Пиковой даме" и "Иоланте" и позволит сравнивать его психологизм с Достоевским. Поэтому в "Мазепе" его интересовал преимущественно образ Марии, глазами которой мы смотрим на все события. Это романтическая, психологическая опера о том, как героиня идеализировала возлюбленного, бросила семью, а потом прозрела - естественно, когда уже было поздно. Что-то вроде истории Эммы Бовари.

При всей внешней неэффектности и трудности музыки эта опера шла в Большом почти все время, потому что было кому в ней петь: Марию исполняла Тамара Милашкина, Андрея - Владимир Атлантов, Любовь, мать Марии, - Ирина Архипова, Кочубея - Артур Эйзен. Последняя постановка была оформлена Николаем Бенуа, ставил Сергей Бондарчук - вполне традиционно, без особого блеска, но крепко и профессионально, а Мазепу пел наш лучший, знаменитый во всем мире баритон Юрий Мазурок.

Надо сказать, что просвещенный модернизм уже пытался "облагородить" "Мазепу" - несколько лет назад в Ла Скала. Тогда ставил Додин, оформлял Боровский, дирижировал Ростропович. Спектакль не продержался и сезона. Безусловно, Стуруа - серьезный, заслуженный режиссер и уже пробовал свои силы в опере. Но наиболее известный его опыт - "Видения Иоанна Грозного" в Самаре - самый большой конфуз последних лет, осмеянный всеми. Хотя виноват тут композитор Сергей Слонимский, но все же... Дай бог, чтобы ему удалось преодолеть все подводные камни "модных" постановок, но, судя по репетиции, это все тот же многократно опробованный и далеко не оправдавший себя минимализм. Мы так хотим соответствовать Европе, а ее практика и норма состоят в том, чтобы в главном театре страны работал опытный мастер именно оперной режиссуры, а не новичок, пусть и с именем. Стуруа - имя, но при чем тут Большой? Сергей Эйзенштейн, и тот провалил в Большом "Валькирию".

Так, может, вместо того, чтобы пытаться внедрить на нашей сцене европейский модернизм и бесконечно обрекать себя таким образом на провинциальную "вторую свежесть", лучше попытаться модернизировать то, что всегда было символом оперы Большого и к чему все более и более тянется уставшая от актуальных постановок публика, - а именно Большой стиль? Да-да, тот самый Большой стиль, всеми дружно преданный анафеме как символ реакционности и ретроградства, но сами руины которого до сих пор остаются нашим главным интернациональным брендом. Конечно, создавать сегодня в традиции зрелищного реализма живые и интересные спектакли, а не безвкусные вампуки - задача чрезвычайно сложная. Но, боюсь, это единственная здоровая альтернатива их "буржуазному абстракцизму", а главное - единственный реальный выход для Большого театра.

К тому же имидж главного русского музыкального реформатора и революционера прочно оккупирован Гергиевым, так же как имидж самой модной и "европейской" русской оперной сцены - руководимой им Мариинкой. И Большому пытаться конкурировать на этом поле бессмысленно да и стратегически невыигрышно. Вот и "Мазепа" как раз о том, как плохо кончаются попытки следовать в фарватере западной политики.