Архивная публикация 2005 года: "Сначала был PR красный. Потом – черный"

В двух залах Государственного исторического музея открылась выставка «Первая революция. Первый парламент». Из названия ясно, что она посвящена 100-летию революции 1905 года — почти забытой, но не ставшей от этого менее драматической и актуальной до сих пор. Именно тогда в России были впервые опробованы на практике все основные разновидности политического пиара.«Живых» экспонатов на выставке мало. Наганы рабочих-дружинников, самодельные бомбы, булыжник — «оружие пролетариата», выломанный из пресненской мостовой. В основном революция представлена виртуальной, бумажной, какой она и была для большинства населения России. Если разгон демонстраций и баррикадные бои видели немногие, то смелые газетные статьи и листовки доходили почти до всех. В этом плане 1905 год стал датой рождения российского пиара — черного, красного и всякого другого. Для большинства подданных империи началом революции стали кричащие заголовки газет, сообщающих о Кровавом воскресенье. По рукам расходились рисунки очевидцев, также представленные на выставке. Это был шок: впервые газетчики замахнулись на то, что до этого представало священным и неприкосновенным, — на саму царскую власть. Верноподданнические чувства превратились едва ли не в предмет насмешек. Все вспомнили о своих правах, бросились чего-то требовать и доказывать. Под стеклом красуется резолюция какого-то съезда присяжных поверенных: «мы осуждаем… преступная власть… мирное развитие событий далее невозможно». Как в воду глядели: тут же полетели самодельные эсеровские бомбы, заполыхали подожженные помещичьи усадьбы (на выставке изразец — единственное, что осталось от усадебной печки).

Классический рецепт

Потомкам был оставлен хороший урок — как всего одна-единственная преступная глупость правителей буквально в один день может взорвать кажущуюся незыблемой стабильность в России. Необходимые условия: слабость и неадекватность власти и всеобщая усталость от нее в обществе. И еще пропаганда, в которой тогда недостатка не было.

По стране разлетались сотни газет, которые цензура закрывала после первого же номера. Часто они состояли только из рисунков-комиксов — убитые женщины и дети, ряды виселиц, царские сатрапы с окровавленными руками. И толпы пролетариев под красными знаменами, идущие мстить. Названия соответствующие — «Залп», «Жало», «Пулемет». Кроме газетных полос были открытки, которые рисовали те же художники, но уже тайно. Немудрено — даже когда власть отпустила вожжи, не сошел бы с рук рисунок, где изображался царь, болтающийся в петле. Или тот, где красный революционный петух насмерть забивает черного двуглавого орла.

Официальная пропаганда на весь этот разгул реагировала вяло. За строчками казенных сообщений и указов читалась растерянность. Защита власти также стала делом частной инициативы. Причем по своему пафосу пропагандистские материалы, выходившие из-под пера российских охранителей, мало чем отличались от «подметных листков» тех же эсеров. В листовках «Союза русского народа» — призывы всем истинно русским людям сплотиться против революционной заразы и угрозы «вырезать» всех, кто идет против монархии. В левых газетах «союзники» изображались громилами с Охотного Ряда с топорами в руках. Ответом были ехидные карикатуры под названием «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — гнусные типы с семитско-кавказскими носами пляшут на развалинах России. Полемика не ограничилась рамками газетных страниц — она обернулась политическими убийствами и погромами (на фото, сделанном в Киеве, толпа сосредоточенно грабит еврейские лавки).

Предохранительный клапан

Ситуация грозила уже не бунтом, а гражданской войной. Тут-то здравомыслящие сановники во главе с Сергеем Витте буквально вынудили царя подписать в октябре 1905 года манифест о введении гражданских свобод и созыве Государственной думы. Пар вышел в свисток — вместо того, чтобы бунтовать, население ждало чудес от новоизбранных депутатов.

Первые в истории России свободные выборы сами по себе казались чудом. Их ждали, к ним готовились, любовно сколачивая и лакируя урны для голосования (одну такую можно увидеть на выставке). Большинство на выборах получила «профессорская» партия кадетов. В витрине — меню партийного обеда по случаю триумфа (консоме, спаржа, стерлядь, паровое и загадочное «филе финансиста»). Первый российский парламент начал свою работу 27 апреля 1906 года. Его председателем стал один из кадетских лидеров Сергей Муромцев. В первой речи он наставлял депутатов: «Резкие мысли всегда допустимы, но приличный образ выражений есть необходимое условие народного представительства».

Но народные избранники не очень-то слушали своего главу. «Дума народного гнева» резко критиковала правительство. С трибуны засверкали новые имена — Милюков, Шингарев, Родичев. Кадет Василий Маклаков одолел в словесной дуэли только что назначенного премьера Столыпина, который обычно не лез за словом в карман. Столыпин только что ввел печально знаменитые военно-полевые суды, и именно Маклаков в своей речи пустил в ход выражение «столыпинский галстук». Свет на корни российской свободы проливает любопытный документ — диплом масонской ложи «Великий Восток», выданный в Париже «русскому брату» Маклакову и разрисованный почему-то голыми женщинами. Любопытно, что брат Маклакова Николай был министром внутренних дел и одним из самых ненавистных «царских сатрапов». Между собой братья не общались, но часто навещали отца — предводителя дворянства (как все запутано в нашей истории!).

В Думе шумели ораторы, а за ее стенами по-прежнему бушевала метель бумажного пиара. Сейчас карикатуры того времени не кажутся очень уж забавными — чинные кадеты в пенсне, эсеры с бомбами, социал-демократы в ленинских кепках. Деятелей, на которых направлен огонь сатиры, помнят только историки. Юмор натужный, шутки плоские, за ними чувствуется страх — революция выдыхается, за ее знаменами уже маячат решетки и сибирская тайга.

Дерзкая первая Дума просуществовала всего 72 дня и была распущена царем. Та же судьба постигла вторую, а третья, избранная по новым правилам, оказалась куда послушнее. В газетах снова стали появляться белые пятна «вырезано цензурой», а многие и вовсе закрылись. Художники, устав рисовать пролетариев с красными флагами, переключились на томных полуобнаженных красавиц.

Политическая сатира на долгие годы свелась к вялым, хотя и остроумным остротам Аверченко, Дымова и Тэффи на страницах «Сатирикона». Революционный угар прошел, после чего — еще одна печальная российская черта — власть не стала решать назревшие проблемы, а просто загнала их вглубь. Там они и оставались. До новой революции.

…Выходя из музея, я наткнулся на странную парочку. Царь Николай II и Владимир Ильич Ленин, довольно похожие на оригиналы, мирно беседуя, шли куда-то в переулок — очевидно, выпить рюмочку по случаю холодной погоды. В чем-то это символично: образы и герои первой революции до сих пор живут среди нас. А тот, кто не желает помнить прошлое, обречен, как известно, на его повторение. Иногда — в виде фарса. Иногда — нет.