Архивная публикация 2008 года: "Сочи. Точка. Ру"

К двадцати годам «Кинотавр» почувствовал необходимость в омолаживающих процедурах. Еще пять лет назад этот фестиваль наравне со своим главным конкурсом «крышевал» конкурс дебютов. Теперь же нужда в отдельном турнире для начинающих отпала: больше половины главной сочинской программы 2008 года составили фильмы режиссеров-дебютантов.

Они все разного возраста: от 30-летнего Игоря Волошина («Нирвана») до 50-летнего Александра Мельника («Новая земля»). Разного кинематографического опыта: у Андрея Либенсона («Тот, кто гасит свет») в авторском резюме значатся клипы для группы «Ленинград» и ассистентская работа, а Сергей Мокрицкий («Четыре возраста любви»), прежде чем решиться на собственное кино, снял как оператор три десятка фильмов, сериалов и телепрограмм. Разных художественных устремлений, предпочтений и манер: в диапазоне от лаконичной, брутальной, внешне бесстрастной и очень мужской драмы Бакура Бакурадзе «Шультес» до нежной и не чуждой карамельности мелодрамы Оксаны Бычковой «Плюс один». Или от насквозь эстетской, «умышленной» «Нирваны» Игоря Волошина до снятого «с плеча» и почти документального по своей природе «Океана» Михаила Косырева-Нестерова.

Однако в этом разбросе — жанров, намерений, стилей и умений — без лишнего труда обнаружилась общность интересов если не большинства, то многих конкурсантов, которые в своих фильмах прорывались к личному высказыванию про главное. Про почву, про судьбу и про их живую сцепку. Серьезные люди на моем месте прибегли бы к формулировкам вроде «самоидентификации России», я же от таких ученых слов воздержусь, но по сути соглашусь. «Россия, которую мы потеряли» — так назывался наделавший когда-то шуму публицистический киноманифест Станислава Говорухина, непременного гостя каждого «Кинотавра», вне зависимости от того, с новой работой он приехал в Сочи или так, отдохнуть. «Россия, которую я…» — с этих не вслух произнесенных слов как будто начинал свой фильм почти всякий соискатель сочинских милостей, а дальше продолжал — каждый на свой лад.

Вот почему далеко не случайным зачином конкурса представляется драма Александра Прошкина «Живи и помни» — экранизация одноименной повести Валентина Распутина. За этого писателя наше кино берется редко: не потому, что не хочет, а потому, что тот осторожничает. Разрешение на «Живи и помни» строгий и взыскательный писатель не давал много лет, а охотников было много. Собственно, до фильма Прошкина (приз за лучшую режиссуру) были известны две достойные версии его прозы: лирические «Уроки французского» Евгения Ташкова и в первую очередь апокалипсическое «Прощание» Элема Климова, который увидел и воплотил Россию в строгой и величественной старухе Дарье, хранящей себя и утверждающей свое трагическое самостоянье вопреки всем сломам и вызовам века. У Прошкина в «Живи и помни» воплощением русской почвы-судьбы становится молодая деревенская баба Настена (Дарья Мороз) — жена дезертира Андрея (Михаил Евланов), которого она жалеет, а значит, любит и за которого сама гибнет вместе со своим нерожденным ребенком, утверждая красоту и правду жертвенного чувства.

Обретение себя через потери — таков основной мотив драмы Кирилла Серебренникова «Юрьев день» по сценарию Юрия Арабова, который, к слову, фильмом остался доволен, что с ним, постоянным соавтором Александра Сокурова, случается нечасто. Главная героиня Люба (Ксения Раппопорт, приз за лучшую женскую роль) в исходной точке сюжета — полная противоположность деревенщине Настене из «Живи и помни». Это знаменитая на весь мир оперная дива — ухоженной внешности и с уверенными повадками, с дорогой американской иномаркой и твердыми планами перебраться с сыном в Европу. Перед отъездом в Германию она отправляется в короткое, как ей кажется, путешествие «с ностальгическими целями» — припасть к корням. Ее корни уходят в землю небольшого среднерусского городка в нескольких часах езды от Москвы. «Растворись в воздухе родины», — заученно предлагает она сыну, не подозревая, что совсем скоро это произойдет, и буквально. Сын исчезнет, растворится, развоплотится на три призрака (утопленник, послушник, зэк), а саму героиню Любу засосет, как в воронку, русская жизнь. Заставит отказаться от всех мнимостей, в которых та была уверена, и тем самым — даст возможность пробиться к самой себе, настоящей. Арабов и Серебренников неспроста испещрили свой кинотекст ссылками на отечественную классику — от Гоголя и Чехова до Блока: новейшее издание энциклопедии русской жизни — таков масштаб их авторских притязаний и амбиций, никак не меньше. Реакция на замах и удар вышла бурной. Одни решительно отвергли эту «издательскую культуру» и сочли режиссерские «шрифт» и «переплет» слишком гламурными для сокровенного метафизического содержания. Другие, наоборот, приняли «Юрьев день» всем сердцем и увидели в нем художественно убедительное средоточие главных русских тем. Не было только третьих — равнодушно пожимающих плечами и игнорирующих это кино как факт. Что означает лишь одно: мимо болевой точки «Юрьев день» не промахнулся.

Не промахнулось и «Дикое поле» Михаила Калатозишвили — если судить по количеству взятых им наград (посмертный приз за лучший сценарий Петру Луцику и Алексею Саморядову, приз Алексею Айги за лучшую музыку, приз Гильдии киноведов и кинокритиков). Если у Серебренникова российская жизнь заперта и бурлит в котле провинциального городка, то в «Диком поле» она ветром гуляет по этому самому полю. Границ полю нет, а потому и убежать от этой жизни при всем желании не получится: ты на нее обречен, хочешь не хочешь. На мой вкус, чего отчетливо не хватает фильму Калатозишвили, так это именно дикости, варварской энергии, клокотавшей в сочинениях Луцика и Саморядова и, в конце концов, нашедшей себе лучшее прибежище в поставленной самим Луциком «Окраине». Здесь же, в «Диком поле», градус внутренней температуры упал до предельно низкой отметки, а колоритный авторский мир скукожился до свода тем, мотивов и образов, которые прежде кочевали по разным другим сценариям Луцика и Саморядова. И вот теперь собрались в довольно скучный кружок, аранжируя нехитрую историю молодого врача, получившего распределение в российский медвежий угол, где и угла-то никакого не сыскать: куда ни глянь — чистое поле без конца и без края.

Александр Мельник в антиутопии «Новая земля» (диплом за лучший продюсерский проект, приз Илье Демину за операторскую работу), напротив, границы очерчивает четко, и это — границы острова, в недалеком будущем предоставляемого Россией для международного эксперимента. Смертная казнь повсеместно отменена. Соответственно, убийцы, которым высшую меру заменили пожизненным заключением, скопились по мировым тюрьмам в изрядных количествах, и тюрьмы трещат по швам. Осужденным предложен вариант: относительно вольная жизнь на тщательно охраняемом острове, откуда не сбежать. Эта вольница в «Новой земле» мгновенно самоорганизуется в существование с жестоким тюремным регламентом: одни в «синих» куртках, а другие в «рыжих», и права у них разные. А жуткая игра «последний мертвый» — это когда проигравший в общем забеге становится ужином для всех остальных (еды нет — оставленную надсмотрщиками провизию пожрали островные грызуны, а выживать как-то надо). В финале режиссер Мельник устроит показательную битву между уже обжившимися на острове русскими парнями и вновь завезенной партией американских заключенных. Мало американцам не покажется: наши урки всыплют им по первое число.

Оксана Бычкова сюжет международных отношений интерпретирует в фильме «Плюс один» принципиально иначе — все же она барышня, и кровожадность ей от природы чужда. На первый и беглый взгляд ее новый фильм рассказывает сугубо частную историю: встречаются и расстаются двое. Главная героиня Маша (Мадлен Джабраилова) — переводчица с английского, барышня хорошо за тридцать, с неустроенной личной жизнью и замкнутым характером, не позволяющим ей легко сходиться с людьми. Том (Джетро Скиннер, приз за лучшую мужскую роль) — заезжий кукольник, обаятельный раздолбай, веселый сердцеед с набором отмычек для запертых «дверей», и не его вина, что Маша восприняла все слишком серьезно. При желании — а почему бы нет? — за этой локальной коллизией можно различить силуэт другого сюжета. А именно сюжета, описывающего отношения России с Западом, который поманил и соблазнил, но никакой драмы в случившемся разрыве нет. Оппозиция «свой — чужой» является смыслообразующей и для фильма «Пленный». Алексей Учитель экранизировал короткий рассказ Владимира Маканина, исследующий случай с виду такой же частный, как и встреча русской переводчицы и английского кукольника в «Плюс один». Только тут дело происходит на чеченской войне. Двое русских солдатиков, Вовка (Петр Логачев) и Рубаха (Вячеслав Крикунов), берут в плен «языка», чтобы за его голову купить для колонны бронетранспортеров «пропуск» на горную дорогу. По Учителю, война состоит не столько из боевых, сколько из торговых операций, где одни зарабатывают, а другие платят своей жизнью. Проведенные втроем сутки в пути взрывают привычный расклад «конвоирующие — пленный»: молчаливый Рубаха попадает в плен чувств, которые вдруг начинает испытывать к юному чеченцу Джамалу (Ираклий Мцхалая). Но все же на войне как на войне, и в момент реальной опасности Рубаха самолично задушит обворожившего его черноглазого парня, чтобы тот своим криком не выдал их с Вовкой отряду боевиков. Комментируя свой фильм на пресс-конференции, Учитель строго-настрого предостерег журналистов от гомосексуальной трактовки этой общечеловеческой драмы и даже пригрозил судом всякому, кто будет на такой трактовке публично настаивать. Настаивали на ней во время своего заседания члены жюри или нет, осталось их тайной, а только «Пленный» ни одной награды не получил — на этот раз Учитель оказался на «Кинотавре» «чужим» среди «своих».

Жюри возглавлял режиссер Павел Чухрай, и ему, равно как и его коллегам, непросто было делать выбор: явных фаворитов конкурс из своих рядов не выдвинул. Но все ж куда сложнее пришлось 45 лет назад Григорию Чухраю, председателю жюри ММКФ, которому власти выкручивали руки, принуждая отказаться от решения дать главный приз шедевру Федерико Феллини «8 1/2», на просмотре которого заснул сам Никита Хрущев. Чухрай не послушался и Феллини наградил, за что на много лет попал в опалу. Чухраю-младшему и его жюри руки в Сочи не выкручивали, и в результате они сообща назвали лучшим фильмом «Шультес» Бакура Бакурадзе — историю городского карманника-аутиста, в которой цепким взглядом схвачена нынешняя Москва с ее красками, токами и нервами. Этот фильм скуп на эмоции, молчалив, строг, не кичится метафорами — притом, что воровство понимает не просто как акт незаконного изъятия чужой собственности. В «Шультесе» воровство — это еще и уродливая, но единственная возможность для аутиста контактировать с миром. Да и так ли уж чуждо воровство всем нам, таким честным и по чужим карманам не шарящим, — еще большой вопрос.