29 марта 2024
USD 92.26 -0.33 EUR 99.71 -0.56
  1. Главная страница
  2. Архивная запись
  3. Архивная публикация 2006 года: "Спасти и сохранить"

Архивная публикация 2006 года: "Спасти и сохранить"

Тема «сохранения территориальной целостности России» обсуждается всерьез, что для не политизированного обывателя выглядит странно: вроде бы с экономикой все в порядке, страну не сотрясают социальные катаклизмы, власть стабильна. Внешних врагов, готовящих вероломное вторжение с целью захватить наши нефть/газ, города и села, тоже не видать. Если не считать Чечни и Большого Кавказа в целом, то над всей страной «безоблачное небо»... ...Политическая «пересменка» 2008 года вроде тоже пока не сулит неприятных сюрпризов. По крайней мере, таковые сегодня не лежат на поверхности. Откуда же тогда разговоры про «сохранить страну», выдающие поразительную на нынешнем фоне неуверенность в завтрашнем дне?

Вскрики в тишине
Еще удивительнее, что апокалиптические вскрики про «угрозы единству страны» раздаются едва ли не в полной тишине. За этим должны бы следовать детализация угроз и предложение немедленных мер по борьбе с ними. А о чем, если прислушаться к почти звенящей общественной тишине, ведут дискуссии?

Что-то там в правительстве: споры об уровне инфляции (все разногласия, впрочем, укладываются в плюс-минус 3%) да дрязги в треугольнике Греф—Кудрин—Фрадков. Что делать со Стабфондом — на что его спустить. То же — про фонд Инвестиционный. Недавно объявлены национальные проекты. Бесспорные по сути, если не вдаваться в скучные механизмы их реализации. Но никто и не вдается! Трудно представить, чтобы при должном пропагандистском обеспечении они вдруг не стали бы для власти и беспроигрышными.

Хотя, похоже, всю мощь пропагандистского обеспечения нацпроектов отложили на 2007—2008 годы, чтобы создать благоприятный фон для грядущих выборов. Чтобы не расплескать и не вызвать лишнего раздражения от несоответствия громадья планов скучной реальности. Вялое пережевывание таких тем, как реформа (правильнее бы говорить стагнация) ЖКХ, армейский призыв, коррупция и бюрократизм, бедность и разные социальные проблемы, в принципе, находится под идейным контролем власти, оппозицией ни в коей мере не перехватывается. Да даже если б она (оппозиция) что-то там перехватила, общество все равно по всем этим поводам не особо и волнуется.

Пустота слова
На периферии общественного внимания давно оказались такие вопросы, как права человека и гражданские свободы. Несмотря на попытки Запада заразить россиян своей обеспокоенностью, к примеру, недавно принятым законом о некоммерческих организациях (НКО) — на Западе считают, что закон ограничил права и возможности таких организаций в России, — русское общество этой обеспокоенностью не заразилось, встретив «скандальный» закон почти безразлично.

Даже коррупцией если и возмущаются в досужих пересудах, то вяло, в «спокойно-констатационном» ключе. Как чем-то давно привычным. К тому же коррупция в России — это ведь не явление, присущее лишь высшим сферам. В той или иной степени она пронизала все слои населения, страна давно отвыкла жить по писаным законам, существуя параллельно им.

Да и если брать шире, на сегодня в России вообще нет — не заявлено, не востребовано — каких-либо общенациональных проблем, которые были бы в состоянии разбудить общество на серьезные общенациональные дискуссии и, соответственно, на политическую состязательность. Социологические опросы показывают: среди россиян все популярней становится однопартийная система (против многопартийной), и все менее им интересны какие-либо выборы (как состязание содержательных предвыборных программ). В них видят мало смысла и ходят все меньше: мол, все равно все решат без нас большие начальники.

Все решат без нас — есть что-то безнадежное в этих висящих в звенящей общественной пустоте словах. Но они, похоже, не гнетут, не составляют проблемы. Может, это и есть некий особый наш путь, и то, что другие народы считают лишениями, притеснениями и оскоплением жизни, для нас есть внутренне гармоничное, неущербное, вполне комфортное существование?

Им не до...
Состояние политической спячки и безразличия охватило широкие массы, которые всю активность обратили на сферы не политические, но материальные: по стране весело и местами гламурно катится потребительский бум. Те, кого он охватил, не склонны ни к какой общественно-политической рефлексии. Про таких высоколобые эксперты говорят: они «устали от политики». Между тем это ведь, кажется, тот самый средний класс, про который мечтали в начале реформ, на который надеялись, как на гаранта стабильности и эффективной демократии. Однако, похоже, чем более ширится сей класс, тем меньше ему хочется этой демократии. Ему хочется «простоты жизни» и удовольствий. Еще как-то понятные этим людям «права потребителей» пока не выстраиваются в их головах в одну логическую цепочку с понятием «права человека». Как не обнаруживается логической связи между собственным материальным положением и пониманием того, что оно не может существовать вне общественной системы, и тем более материальная состоятельность долго не может сосуществовать с общественным бесправием (пусть даже в виде безмолвия и безволия).

Те же слои, которых потребительский бум не охватил и которые прозябают в новой реальности, живя почти натуральным хозяйством и барахтаясь где-то между нищетой и алкогольным вырождением, в объяснении экспертов подаются как люди, «борющиеся за выживание», которым «не до политики». Странно. Часто в истории «до политики» оказывалось именно тем, кто живет плохо.

150 лет назад Фаддей Булгарин в журнале «Сын отечества» написал: «Между царем и мною есть взаимное условие: он оберегает меня от внешних врагов и от внутренних разбойников, от пожара, от наводнения, велит мостить и чистить улицу, зажигать фонари, а с меня требует только одно: сиди тихо! Вот я и сижу». Но мы знаем из истории: такое «сидение» не длится вечно. История развивается циклами, в России — вообще скачками. Не исключено, что мы находимся в преддверии схожих процессов. Это все имеет пока весьма латентные формы, но это не значит, что ничего нигде не вызревает. К тому же с «мощением улиц, зажиганием фонарей» и, что самое неприятное, с защитой от «внутренних разбойников» у власти наблюдаются серьезные сбои.

Тема «сохранения территориальной целостности России» обсуждается всерьез, что для не политизированного обывателя выглядит странно: вроде бы с экономикой все в порядке, страну не сотрясают социальные катаклизмы, власть стабильна. Внешних врагов, готовящих вероломное вторжение с целью захватить наши нефть/газ, города и села, тоже не видать. Если не считать Чечни и Большого Кавказа в целом, то над всей страной «безоблачное небо»... ...Политическая «пересменка» 2008 года вроде тоже пока не сулит неприятных сюрпризов. По крайней мере, таковые сегодня не лежат на поверхности. Откуда же тогда разговоры про «сохранить страну», выдающие поразительную на нынешнем фоне неуверенность в завтрашнем дне?

Вскрики в тишине

Еще удивительнее, что апокалиптические вскрики про «угрозы единству страны» раздаются едва ли не в полной тишине. За этим должны бы следовать детализация угроз и предложение немедленных мер по борьбе с ними. А о чем, если прислушаться к почти звенящей общественной тишине, ведут дискуссии?

Что-то там в правительстве: споры об уровне инфляции (все разногласия, впрочем, укладываются в плюс-минус 3%) да дрязги в треугольнике Греф—Кудрин—Фрадков. Что делать со Стабфондом — на что его спустить. То же — про фонд Инвестиционный. Недавно объявлены национальные проекты. Бесспорные по сути, если не вдаваться в скучные механизмы их реализации. Но никто и не вдается! Трудно представить, чтобы при должном пропагандистском обеспечении они вдруг не стали бы для власти и беспроигрышными.

Хотя, похоже, всю мощь пропагандистского обеспечения нацпроектов отложили на 2007—2008 годы, чтобы создать благоприятный фон для грядущих выборов. Чтобы не расплескать и не вызвать лишнего раздражения от несоответствия громадья планов скучной реальности. Вялое пережевывание таких тем, как реформа (правильнее бы говорить стагнация) ЖКХ, армейский призыв, коррупция и бюрократизм, бедность и разные социальные проблемы, в принципе, находится под идейным контролем власти, оппозицией ни в коей мере не перехватывается. Да даже если б она (оппозиция) что-то там перехватила, общество все равно по всем этим поводам не особо и волнуется.

Пустота слова

На периферии общественного внимания давно оказались такие вопросы, как права человека и гражданские свободы. Несмотря на попытки Запада заразить россиян своей обеспокоенностью, к примеру, недавно принятым законом о некоммерческих организациях (НКО) — на Западе считают, что закон ограничил права и возможности таких организаций в России, — русское общество этой обеспокоенностью не заразилось, встретив «скандальный» закон почти безразлично.

Даже коррупцией если и возмущаются в досужих пересудах, то вяло, в «спокойно-констатационном» ключе. Как чем-то давно привычным. К тому же коррупция в России — это ведь не явление, присущее лишь высшим сферам. В той или иной степени она пронизала все слои населения, страна давно отвыкла жить по писаным законам, существуя параллельно им.

Да и если брать шире, на сегодня в России вообще нет — не заявлено, не востребовано — каких-либо общенациональных проблем, которые были бы в состоянии разбудить общество на серьезные общенациональные дискуссии и, соответственно, на политическую состязательность. Социологические опросы показывают: среди россиян все популярней становится однопартийная система (против многопартийной), и все менее им интересны какие-либо выборы (как состязание содержательных предвыборных программ). В них видят мало смысла и ходят все меньше: мол, все равно все решат без нас большие начальники.

Все решат без нас — есть что-то безнадежное в этих висящих в звенящей общественной пустоте словах. Но они, похоже, не гнетут, не составляют проблемы. Может, это и есть некий особый наш путь, и то, что другие народы считают лишениями, притеснениями и оскоплением жизни, для нас есть внутренне гармоничное, неущербное, вполне комфортное существование?

Им не до...

Состояние политической спячки и безразличия охватило широкие массы, которые всю активность обратили на сферы не политические, но материальные: по стране весело и местами гламурно катится потребительский бум. Те, кого он охватил, не склонны ни к какой общественно-политической рефлексии. Про таких высоколобые эксперты говорят: они «устали от политики». Между тем это ведь, кажется, тот самый средний класс, про который мечтали в начале реформ, на который надеялись, как на гаранта стабильности и эффективной демократии. Однако, похоже, чем более ширится сей класс, тем меньше ему хочется этой демократии. Ему хочется «простоты жизни» и удовольствий. Еще как-то понятные этим людям «права потребителей» пока не выстраиваются в их головах в одну логическую цепочку с понятием «права человека». Как не обнаруживается логической связи между собственным материальным положением и пониманием того, что оно не может существовать вне общественной системы, и тем более материальная состоятельность долго не может сосуществовать с общественным бесправием (пусть даже в виде безмолвия и безволия).

Те же слои, которых потребительский бум не охватил и которые прозябают в новой реальности, живя почти натуральным хозяйством и барахтаясь где-то между нищетой и алкогольным вырождением, в объяснении экспертов подаются как люди, «борющиеся за выживание», которым «не до политики». Странно. Часто в истории «до политики» оказывалось именно тем, кто живет плохо.

150 лет назад Фаддей Булгарин в журнале «Сын отечества» написал: «Между царем и мною есть взаимное условие: он оберегает меня от внешних врагов и от внутренних разбойников, от пожара, от наводнения, велит мостить и чистить улицу, зажигать фонари, а с меня требует только одно: сиди тихо! Вот я и сижу». Но мы знаем из истории: такое «сидение» не длится вечно. История развивается циклами, в России — вообще скачками. Не исключено, что мы находимся в преддверии схожих процессов. Это все имеет пока весьма латентные формы, но это не значит, что ничего нигде не вызревает. К тому же с «мощением улиц, зажиганием фонарей» и, что самое неприятное, с защитой от «внутренних разбойников» у власти наблюдаются серьезные сбои.

Среди россиян все популярней становится однопартийная система, и все менее им интересны выборы.

Выйти на Красную площадь?

На таком фоне у иных российских политологов народились дивные представления о показателях демократии в России: видите, говорят они, окончательно входя в роль не аналитиков процесса, но контрпропагандистов по отношению к его критикам, в прессе идет дискуссия (правда, какая, где, кто на нее обращает внимание?) и даже есть разоблачения, в Интернете — тоже горячие дискуссии, НКО выступают с разными заявлениями, а вы считаете, у нас нет свободы слова, укоряют они. Сей аргумент, якобы подтверждающий наличие у нас плюрализма, заставляет вспомнить бородатый советский анекдот: «Вы тоже можете выйти на Красную площадь и крикнуть, что Рейган — дурак!» Этим людям то ли невдомек, то ли безразлично, что в другом мире кричат и говорят, не просто сотрясая воздух, а воздействуя тем самым на итоговые решения. В России же пытаются считать, что если есть даже пустые слова, без последствий — значит, это уже демократия. Тогда как слова, в том числе произнесенные сверху, давно превратились у нас в пустое сотрясение воздуха. Можно сколько угодно вести дискуссии в виртуальных чатах, они не окажут воздействия на итоговое решение.

Слова перестают что-либо стоить. Когда нечего сказать, а вроде надо, они превращаются в демагогию. Но тогда — все не то, чем кажется, как говорил герой одного фильма. Все не так, как слышится. Слова как занавес, за которым происходит нечто иное. Не то, о чем говорится или к чему призывают. За словом не следует дело, а если следует, то под стать слову — мелкое и легковесное.

В результате целый слой невостребованных, разочарованных пустобрехством людей уходит в иное измерение. Когда эти люди понадобятся, они не поверят в призывы. И на поддержку не встанут. Иногда подобный уход из «поля» составлял альтернативную элиту, которая впоследствии возвращалась к рычагам принятия решений. Например, отчасти так было при Александре I и Александре II. Иногда же наоборот — ее недеяние приводило к тихому краху системы.

Дела впрок

Но при чем тут разговоры про «угрозы суверенитету страны», с одной стороны, или нагоняющие тоску на официозных социал-оптимистов рассуждения про «недопустимое откладывание реформ», «накапливание инфраструктурных проблем» или стагнацию — с другой? Быть может, просто происходит объективный процесс консолидации результатов бурных реформ 1990-х, подтягивание общества огромной страны — колоссального, косного и консервативного обоза — к рубежам, уже взятым передовыми отрядами (к примеру, теми же жителями мегаполисов, которые успешно вписались в новую рыночную реальность)? Может, кое-какой «застой» объективно и необходим, чтобы не порвать штаны на марше? Может, и не стоит насиловать благополучную действительность высоких нефтяных цен какими-то реформаторскими экспериментами? Вольно ли навязывать их стране именно сейчас?

В истории практически не отмечено прецедентов, когда масштабные реформы проводились «впрок», загодя, пока того не потребовала либо ожесточившаяся против правителей реальность, либо народные низы, вдруг осознавшие, что жизнь их в прежнем виде стала нестерпимой. Почему же от нынешних российских правителей возможно требовать «опровергнуть историю» и плевать против ветра? И что значат тогда в сегодняшних условиях разговоры на тему «ой, не туда идет страна», как не завистливое (мстительное) желание досадить власти, обеспечившей такую благословенную стабильность?

Иные скажут — нехорошее Предчувствие. Иные — в самом воздухе разлита какая-то неуверенность в завтрашнем дне. Иные — ощущение зыбкости благополучия, словно под ним нет твердой почвы и чуть что качнется — все посыплется. Но полноте, разве ощущения и смутные страхи можно вменять кому-то в вину или подшивать к делу? Нет. Но почему тогда все живут нынешним днем и не хотят (не могут) заглянуть в завтрашний? Что там, завтра-то?

Своим путем

Пометавшись несколько лет в неопределенном направлении Запада, затем потоптавшись на месте в поисках удобоваримой для России смеси чего-то самобытного и европейского, страна словно решила вернуться в привычный большинству знакомый и спокойный Советский Союз. И не надо кивать наверх: это не власть отправила туда страну. Это народ решил отправиться туда добровольно, он солидарен с властью, которая отведет его туда за руку. Он ее именно такую и возжелал в определенный момент. Во имя спокойствия, потому что можно за себя не отвечать, всегда кивая на «них». Намного проще говорить «чего изволите?», чем что-то придумывать, а потом кому-то что-то доказывать, опровергать и создавать. Советский Союз плюс деньги и вытекающие отсюда бытовые радости. Что еще человеку надо?

Уход людей в растительно-спокойное существование научным языком соцопросов порой называется «возвращением к консервативным ценностям». «Люди устали и от революций, и от слепого подражания Западу» — такие аргументы приводят сторонники новой жизни. Ой ли? Знают ли люди на самом деле, что такое западные ценности, и что они вкладывают в понятие «консерватизм»? Складывается впечатление, что, промучившись менее двух десятилетий в путанице из идей, привнесенных извне и редуцированных домашними толкователями ценностей, шарахаясь в резко усложнившихся экономических и политических реалиях, страна, не добившись мгновенного счастья (не сработали ни скатерть-самобранка, ни чудо-печь, ни щучье веление), разочаровавшись, решила идти своим путем. Назад.

Но все же уточним: никаких новых ценностей никто не разъяснял и не внедрял. Новых координат движения никто до сих пор задать даже не пытался. Был период банального грабительского капитализма, бесчинства сильных, бессилия слабых. Обжорства тем, что раньше оказывалось недоступно, — от денег до власти, от кроссовок до BMW. Всё. Ничего другого не было. Главное — не было понимания, куда мы хотим двигаться, какими хотим стать. Историческая память лежала в пределах советского прошлого, и, не придумав ничего лучшего, страна, договорившись сама с собой, двинулась обратно. Молодость всегда вспоминается радостнее, даже если прошла в бараках...

Новый русский путь

Те, кто сегодня подымает на знамени лозунги защиты национального суверенитета (суверенности), сохранения территориальной целостности, чаще всего подразумевают нечто охранительное — по отношению к тому, что извне, по отношению к влиянию культурологическому, цивилизационному. Особенно все это обострилось после «оранжевой» революции на Украине.

Хотя, конечно, нынешняя манера вставлять по мелочи шпильки Западу — не чета былым кампаниям по борьбе с космополитизмом, а всплески шпиономании выглядят мелкими фантасмагорическими экзерсисами по сравнению с тем, как это все могло бы развернуться, дай волю глубинным инстинктам, которые живы в уходящей корнями в советское прошлое политической элите.

Те, кто сегодня, морща лоб в поисках наукообразных терминов, пытается сформулировать вариант так называемого «собственного пути России», оперируют в общем-то арсеналом не новым. Это все где-то уже было, по-своему работало, отчего многим кажется, что, подлатанное, заработает вновь. А что, если они сильно ошибаются?

Вдоль этого «нашего пути» стараются понатыкать вешек с лейблами типа «суверенная собственность и капитал». Подразумевая при этом в меру изящное «отфутболивание» капитала иностранного (как несущего с собой «не наши» ценности). Что, в частности, уже имеет и последствия законодательные: попытки административно защищать отечественные авиа-, авто- и прочий пром, вычленить «стратегически важные отрасли». Если кто поначалу мог подумать, что сие — во имя капитала отечественного, то нужна поправка: да, отечественного, только не частного. А капитала чиновничье-бюрократического, едва прикрытого формулой частно-государственного партнерства (опять же — в его российской интерпретации) и где на самом деле порой просматриваются черты, описанные классиками марксизма еще применительно к столь чудной (хотя так до конца и не развившейся) формации, как азиатский способ производства.

Сочная критика язв олигархического капитализма (с сильным, надо сказать, ментальным опозданием) наконец начала оформляться идейно: о пользе национализации, огосударствления всего, что плохо или тем более хорошо лежит, даже про регулирование цен заговорили те, кто еще буквально лет пять назад в разных «грефовских центрах» сотворял романтические либерально-экономические миражи будущего. Сегодня они, потупя взор, признаются в собственном банкротстве только что не словами песни — «как молоды мы были, как верили в себя...».

По-человечески это понятно: русский капитализм на практике оказался столь циничным, социально безответственным, гнилым и запредельно коррумпированным, что у любого человека, хоть как-то озабоченного будущим страны, наблюдение этого капитализма в действии вызывает часто безнадежное отчаяние. Все кажется страшно запущенным. Какова, по-вашему, должна была быть реакция на это людей, не кончавших гарвардских школ бизнеса и даже пажеских корпусов, а видевших в своей жизни лишь то, как работал административный ресурс под неусыпным контролем тех, у кого горячее сердце, холодная голова и более-менее чистые руки? В свете такого жизненного опыта национализация всего, что еще хоть как-то сохранилось и может развиваться в условиях ежесекундно разграбляемой страны, представляется этим людям полезнее, чем об этом написано что Адамом Смитом, что Чикагской школой бизнеса. Попутно, правда, быстро выясняется: чем больше в тех или иных «чистых руках» сосредоточивается финансовых потоков, тем руки становятся грязнее. И леденеют еще недавно горячие сердца. И мысли о новых сказочных, никем не ограниченных возможностях будоражат некогда холодную голову. Последствия в таких делах оказываются иными, нежели это виделось изначально. Обстоятельства — сильнее самых чистых помыслов...

Политическая надстройка этого строя оформилась под названием «вертикаль власти». Суть ее происхождения — все та же. Она, так сказать, двухкомпонентная. Первое. Разочарование от того, насколько бездарными, циничными, продажными и неэффективными в своей гнилостности оказались на русской почве буквально все институты демократии и гражданского общества (включая институт свободной прессы), которые в других странах работают, не приводя к таким общественным уродствам. И второе, логически вытекающее из первого. Раз «снизу» вопиюще ничего не работает, надо как-то это запустить сверху, пытаясь контролировать все и вся, не доверяя никому и ни в чем. Ибо едва доверишься — все извратят, исказят, а что смогут, еще и разворуют.

Однако кажется, будто если что и пытаться «запускать» — сверху, снизу ли, — то этот процесс должен развиваться далеко не только в тех отраслях жизни, которыми нынче увлечены конструкторы нового строя. Это не только инфраструктура. Не только техническое перевооружение промышленности и даже вообще не только технологический прорыв. Не только избавление от нефтяной иглы. Не только национальные проекты как попытка «подтянуть социалку». И даже не только укрепление государственных институтов. Потому что попытки такого укрепления обречены на провал, если не будут наполнены совершенно новым моральным, нравственным, гуманистическим в широком смысле содержанием. То же относится и ко всем остальным отраслям жизни.

Новый общенациональный гуманистический — духовный, нравственный — проект нужен сейчас стране во много крат больше, чем даже удвоение ВВП. Великий английский историк А. Тойнби писал, что цивилизация (западная, китайская и пр., и русская цивилизация тут не исключение) определяется не столько такими понятиями, как территория, границы, инфраструктура и даже государственные институты, — но тем, что называется светской и сакральной культурой. Вот эту целостность и надо бы сегодня воссоздавать прежде всего. Культурное одичание нации зашло слишком далеко, чтобы и дальше продолжать игнорировать эту проблему на государственном уровне. И это одичание по своим последствиям во много раз страшнее, чем даже упадок доставшейся в наследство от СССР инфраструктуры. Мало кто это признает, впрочем.

О пользе национализации, регулирование цен заговорили те, кто еще лет пять назад в «грефовских центрах» сотворял романтические либерально-экономические миражи будущего.

Новый гуманистический проект

Составить исчерпывающий список действий, которые могли бы стать сутью нового гуманистического проекта, вряд ли возможно. Ясно лишь, что в одинаковой мере бессмысленны споры о западническом, восточном либо собственном, некоем третьем пути развития России, пока для движения по любому из этих путей — вообще для движения куда-либо — не будет создана качественно новая общественная основа. Речь не о государстве, отдельных его институтах или формах собственности. Речь о человеках, населяющих эти территории, их совокупной культуре, нравственных началах общества, принципах взаимоотношений их между собой и с государственными институтами.

Перво-наперво такой гуманистический проект нуждается уже даже не в реформе — в масштабной революции в образовании. Паллиативные финансовые вливания-латания не помогут. Даже по 10—15 тыс. рублей учителям — ничто. Система образования должна быть повышена в социальном и материальном статусе вплоть до того, чтобы опередить по важности государственного внимания такие сферы, как национальная безопасность и оборона в узком (военном) смысле этого слова. Иначе, какое-то время еще выдерживая технологическую гонку (в космосе, баллистических ракетах, истребителях пятого поколения и пр.), страна проиграет цивилизационное соревнование. По той причине, что человеко-продукты нынешней системы образования попросту неконкурентоспособны в современном мире.

Диалог власти и народа должен стать содержательным, а не формальным. Это подразумевает восстановление доверия к властным институтам и их действиям. Они должны быть понятны. Не обязательно популярны — но всегда честно (ключевое слово) должны быть объяснены в доступных людям выражениях. Не надо, к примеру, менять дорожные правила «из-за куста», вдруг, в одночасье, никому ничего не объяснив и у всех (кто без мигалок) создав ощущение какой-то опять совершаемой сверху подлости. Не надо «монетизировать льготы» в манере общения высокомерной «высшей расы» с неразумными аборигенами. Не надо, объявляя об очередных льготах или послаблениях, обставлять их как высокомерные подачки «халявы»: всякая «халява» для одних членов общества есть не столько проявление высшей добродетели правителей, сколько перераспределение общественного богатства, созданного другими членами общества. Государство — не демиург, а лишь наемный агент-распределитель.

Цивилизация определяется не столько такими понятиями, как территория, границы, инфраструктура и даже государственные институты, — но тем, что называется светской и сакральной культурой.

И так — во всем: в налоговых правилах для бизнеса, в работе паспортных столов для обывателей, в оформлении льгот для немощных старушек… Не надо всякий раз создавать ощущение, будто оккупируемые общаются с оккупантами. Нужны честность, доступность, открытость и разговор на понятном людям языке и в рамках понятной им единой общенациональной логики, единой и у власти, и у ее народа. Как едиными должны стать правила и законы для всех, вне зависимости от должности. Потому как именно отсутствие такого единства подтачивает сегодня страну сильнее всех фантомных внешних или «оранжевых» врагов.

В России продолжают говорить о консенсусе даже там, где его сроду не было. И забывают главное: консенсус достигается не в политическом пространстве, а в обществе. У нас же про общество забыли, оперируя лишь политическим полем (группами интересов) — ограниченным, конъюнктурным и подобострастно боязливым. Оно — обманчиво. Все не так, как кажется. Если обывателя пичкать на уровне госпропаганды исключительно тупыми ток-шоу, рецептами кулинарной техники и катаклизмами «где-то там», это не значит, что у людей, в принципе, не остается вопросов. Наоборот, они, оставаясь без ответа, накапливаются, а за этим следует раздражение от того, что не у кого получить ответ. Вопросы повисают в воздухе, делая его затхлым. Как заметил недавно один политолог, «в московском воздухе мало кислорода. Но это не повод, чтобы не дышать...» Затем у одних наступает удушье, другие — настежь рвут окно. И потом вопросы посыплются градом.

В истории практически не отмечено прецедентов, когда масштабные реформы проводились «впрок», загодя.

Есть немного способов, которыми можно попробовать изменить русского человека. Не ограничивать свободу выбора и широту познания, которую и так ограничивали веками, а попробовать показать ему мир во всех красках. Зная о том, что есть другая жизнь, иные приемы ее обустройства, можно учиться сравнивать. Умение замечать и сравнивать — первый признак жизни с открытыми глазами. Российский человек — будь то раб или господин, чиновник или рабочий — всегда живет с ощущением «я знаю все лучше всех». Появление в картине мира иного приведет его сначала в замешательство, а потом должно возникнуть любопытство, желание узнать, как там. И не надо это любопытство целенаправленно убивать, голословно восхваляя так называемый третий путь. Сравнивая и размышляя, можно прийти к свежим подходам и решениям.

Такой подход применим, несомненно, лишь к тем, кто вообще имеет такое свойство, как любопытство, но держит его в состоянии крепкого сна. Тем, в ком и будить-то нечего, можно предложить иные методы. Например, можно прививать человеку активное отвращение к мерзости. Это не столь трудно, это тот рефлекс, который можно довести до автоматизма у тех, чье сознание спит всю жизнь. Карательными методами и просто примерами можно со временем насадить культуру бытового отвращения к низким проявлениям человеческой природы. Низменные инстинкты присущи всем этносам. Не бывает безгрешных наций. Но страны, которые мы относим к цивилизованным, смогли за последние 50—150 лет создать механизмы сдерживания этих проявлений в приемлемых рамках. Мы можем видеть это в повседневной европейской жизни — скажем, не все водители там ездят по правилам лишь из уважения к окружающим. Некоторые — из банального страха перед видеокамерами или дорожной полицией. В Сингапуре именно страхом первоначально прививали привычку не плевать и не сорить на улицах. На это, как правило, накладываются провозглашаемые обществом принципы толерантности, и в результате страна обретает привычку хотя бы минимально следовать писаным правилам.

В характере российского человека толерантности не было отродясь. Класс, который являлся носителем этих принципов, был уничтожен революцией. Последующая советская бюрократия выпестовала скорее принципы соглашательства и лицемерия, но не прониклась уважением к себе и окружающим. В условиях, когда ни в национальном характере, ни в окружающей среде нет факторов, воспитывающих взаимную терпимость, это грозит различными всплесками насилия. Что и происходит регулярно в виде мордобоя то футбольных фанатов, то скинхедов, то водителей на дорогах, то дачников с деревенскими жителями. В сегодняшнем российском обществе преобладает насилие. Не только в буквальном смысле (в отношениях между людьми или между людьми и отдельными властными институтами), но и на мировоззренческом уровне. Как способ решения тех или иных проблем (международных или спора хозяйствующих субъектов — все равно). И это само по себе уже почти катастрофично.

В недалеком будущем на фоне слабости правоохранительных институтов, показного всемогущества и безнаказанности силы — от власти чиновников до братков — это может еще больше усугубиться. Вылившись не только в межнациональные побоища. Как говорил еще в советские годы Георгий Щадровицкий, «Россия — это такая странная, чудовищная и чудесная страна, что то, чего нет, появляется неизвестно откуда и оказывается на самом высоком уровне».

Как ни утопично это звучит, противодействовать всем этим низменным инстинктам можно еще одним способом — поощряя сердечность, в прошлом известную у нас под именем соборности. Поскольку российские граждане все же славны именно этим, доброта и именно сердечность могут и должны стать поощряемы различными институтами, в том числе властными. Например, почему бы не поддерживать и не пропагандировать всячески любую благотворительность и меценатство, освободив таковые от всяких налогов? Почему не поощрять — сверху, в том числе личным примером — заботу о сиротах (не на уровне — «не дадим усыновлять наших иностранцами», а позитивным примером), больных и убогих? Почему это все или, к примеру, добровольное бесплатное донорство не может стать программой действий для разного рода «наших», «ваших» и прочих не обиженных деньгами, но обиженных идеями околовластных движений?

Что спасать

Пока мало что такого происходит. Время как бы остановилось и даже в чем-то повернуло вспять. Реинкарнация «молодогвардейцев» и «соцсоревнований», документальные фильмы о давно ушедших вождях, обновление советской лексики с возвращением в нее образа «врага» (не важно, Киева, Грузии, Латвии или вообще Запада, недобитых оппортунистов внутри) — все это не что иное, как борьба со временем.

По этому поводу хорошо сказал наш современник — русский философ и писатель Дмитрий Пригов: «Ни одно государство, кроме России, не пытается объединить людей на основе прошлого». Звучит как приговор…

Потому что время либо поглотит людей, которые это делают, либо поглотит все, сделанное ими, вновь ввергнув одну шестую часть суши в отрицание прошлого. Россия слишком часто развивалась через отрицание достигнутого. Хоп — сменился этап, и пошли крушить сделанное прежде. Так было при Николае I после Александра I, так было при Александре III после Александра II, так было при Сталине, Хрущеве, Брежневе, Ельцине. Так и сейчас. Вся штука в том, что запас прочности, запас того, что можно крушить, уже кончился.

В сущности, в повестке дня осталась лишь одна задача. Она по-своему проста, но именно она первична по отношению ко всему остальному — удвоению ВВП, сохранению территориальной целостности, суверенизации собственности или абстрактной конкурентоспособности страны в мире. Стране, да что там — всей русской цивилизации, каковая сложилась на протяжении веков, действительно угрожает страшная опасность. Но не из тех, что упомянуты в самом начале.

Те, кто кричит о суверенитете и территориальной целостности, ошибаются катастрофически. Они пытаются спасти тело. А надо спасать душу. Научиться быть добрее. И честнее.

Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».

Реклама
Реклама
Реклама