Архивная публикация 2002 года: "Театральный роман"
Солиста Большого театра Владимира Редькина называют лучшим "князем Игорем" и одним из лучших вердиевских баритонов мира. За пятнадцать лет работы -- 13 премьер, более 20 ведущих партий. Но театровед Алена Лебедянская влюбилась в него не из-за голоса.Алена Лебедянская: В 1990 году, после ГИТИСа (я оттуда вышла театроведом), я чудом попала в многотиражку Большого театра. Буквально через несколько дней нас посетил Зураб Соткилава, который не только пел, но еще и возглавлял совет общественных редакторов газеты. А с ним некто очень высокий, стройный, красивый и молчаливый, в отличном джинсовом костюме. Как певца я тогда Редькина почти не знала, писала о балете. Времена были революционные: свергали авторитеты, разоблачали Григоровича. Моськи лаяли на слона.
Татьяна Александрова: Храбрые, в сущности, собачки.
А.Л.: Храбрость и ум не всегда сочетаются. Слава Богу, мой нигилизм быстро прошел. И стало ясно, что даже те постановки Григоровича, которые не несут знака архиновизны, все равно гениальны, очень глубоки и логичны, оттого и интересны всем и всегда.
Но вернемся к той нашей встрече. Соткилава принес по случаю открытия очередного сезона шампанское, и мы выпили. А мне надо было успеть на концерт в консерваторию. Зураб Лаврентьевич предложил подвезти. И тут его спутник подал голос: "Я тоже могу ее отвезти." "С кем поедешь?" -- спрашивает Соткилава. Я молчу: как отказаться от любезного предложения мэтра? "Она поедет со мной", -- опять подал голос высокий и красивый. Выяснилось, что это и есть Владимир Редькин. Поехали. И он в тот раз у меня даже телефона не попросил. А я привыкла к свите кавалеров, и меня это слегка задело. Правда, простила я его быстро, узнав, что сразу после нашей встречи он уехал на гастроли в Италию.
Т.А.: Стажироваться в Ла Скала, наверное?
А.Л.: Нет, в Скала он стажировался после консерватории, еще до прихода в Большой. К слову, там он и итальянский выучил. В это время в Ла Скала Андрон Кончаловский ставил "Онегина". Володе предложили порепетировать.
Т.А.: Это что значит -- порепетировать?
А.Л.: Участвовать в репетициях вместо основного исполнителя. Но и это было уже большой удачей. Володя работал вместе с замечательным режиссером, потрясающим дирижером Сейжи Озава, блистательными певцами Миреллой Френи и Николаем Гяуровым. Несколько лет спустя его пригласили в Скала уже как полноправного участника спектакля -- исполнителя партии князя Елецкого в "Пиковой даме" с теми же героями -- Кончаловским, Озава и Френи. Это было более чем достойное начало карьеры. У Володи ведь очень красивый голос -- глубокого, "темного", насыщенного тембра, полного диапазона. Он очень музыкальный, и у него абсолютный слух, что для вокалистов большая редкость. Это, кстати, всегда отмечают западные критики. Англичанин Родни Милнз после "Трубадура" написал в "Таймс", что у него "волшебный, чарующий голос, щедро используемый со всем блеском от первой до последней ноты". А после дебюта в Дублине в "Бале-маскараде" ввообще писали, что взошла новая русская оперная звезда.
Я услышала, как он поет после его возвращения из Италии. Помню замечательный концерт молодых солистов оперы Большого театра. Володя пел в двух отделениях -- дуэт Розины и Фигаро из "Севильского" и еще что-то очень красивое. Я купила тогда гвоздичку, приложила к ней записку: "Замечательно, поздравляю, Алена" -- и прикрепила к его машине.
Т.А.: У него была машина?
А.Л.: "Вольво". Не новая, конечно. Через несколько дней он пришел к нам в редакцию давать интервью. Домой мы в тот день уже ехали вместе. Женихались примерно год. Он ко мне относился трепетно: как бы поздно (частенько не раньше трех-четырех утра) ни было, после свиданий всегда провожал до двери. Для вокалиста это подвиг. Машина его часто не заводилась -- не была рассчитана на наши морозы. Мы добирались от него, из Перово, на попутных грузовиках. А ему еще обратно возвращаться через весь город. А утром к десяти в Большой к Борису Александровичу Покровскому на репетицию "Евгения Онегина"!
К нам в дом я его привела на Масленицу. Папина мама, баба Валя, интеллигентная, красивая и молодая даже в свои 75 лет, замечательно готовила, а блины пекла просто уникальные, по старинным рецептам. Кстати "блинная" традиция у нас в семье священна. Только теперь блины пеку я.
Т.А.: А вы умеете готовить?
А.Л.: И очень хорошо. Получаю от этого удовольствие. Особенно летом на даче, где никуда спешить не надо.
Т.А.: А как вы поженились?
А.Л.: После очередного свидания он сказал мне будничным голосом: "Может, мы поженимся?" Я отказываться не стала. Подали заявление. И он почти сразу уехал с Большим театром на гастроли в Америку, в Метрополитен-опера.
Т.А.: Тогда о нем и писали, что он один из лучших вердиевских баритонов мира?
А.Л.: Нет, это было много позже. Зато именно тогда крупнейшая импресарская фирма Columbia Artists предложила ему эксклюзивный контракт. После Америки он уехал в Шотландию на Эдинбургский фестиваль и оттуда привез мне свадебное платье.
Т.А.: Белое?
А.Л.: Ни в коем случае! Сиреневое, переливающееся, из тафты, коллекционное.
Т.А.: Как вас приняли в его семье?
А.Л.: Володины родители были, как это говорят, простые люди. Но они оказались очень деликатными, душевными. Когда мы поженились, они уехали в деревню. Ведь их родня -- по корням -- рязанская, из тех же мест, что и знаменитые наши басы братья Пироговы. Володя купил родителям дом на Оке, на родине отца, как они мечтали. С их отъездом квартира в Перово очень быстро стала выглядеть холостяцким жилищем. Так что перед свадьбой мы с моей мамой и няней туда поехали и навели идеальный порядок.
Т.А.: И как это воспринял Владимир Николаевич?
А.Л.: Как должное. Будто так и надо.
Т.А.: Владимир Николаевич отличается от многих своих коллег тем, что женился всего один раз -- но в тридцать пять лет. О театральной богеме рассказывают всякие ужасы, а у вас получается сказка про прекрасного принца.
А.Л.: Был один забавный эпизод. Когда мы только начали встречаться, у меня раздался телефонный звонок. Милый женский голосок поведал мне, что Владимир -- бабник и "ходок", перечислил -- с кем, когда, как. А я сказала, что меня бы гораздо больше встревожило, если бы к тридцати пяти годам у него ничего подобного не было.
Я не ревнивая. За мной всегда активно ухаживали, так что комплекса женской неполноценности у меня нет совсем. Наверное, я всегда подсознательно имею в виду, что у меня фора в двенадцать лет. И вообще -- если я чего-то не знаю, то этого и нет.
Т.А.: Вы же вместе работаете. Не знаете -- так донесут.
А.Л.: Ну, Володя очень часто бывает на гастролях. Иногда по полгода.
Т.А.: А он ревнивый?
А.Л.: Да!
Т.А.: И как это проявляется?
А.Л.: Замолкает и замыкается. И я тогда начинаю вокруг него плясать. Ему же противопоказаны стрессы. У него ГОЛОС! Не дай Бог не "прозвучит". А на гастролях бюллетень не возьмешь, контракт есть контракт. От театра ждать милости не приходится. Помню, мне ребенка рожать, а ему надо в театр, готовилась премьера "Трубадура", он единственный исполнитель. И в роддом меня отвозила моя мама. А когда его мама заболела? У меня на руках Катюшка, ей месяц только. А он метался между матерью и театром.
Т.А.: Чем она болела?
А.Л.: Тем самым. К весне ей стало вроде получше, ее отвезли в деревню. Как раз соловьи начинали петь, Анна Дмитриевна их очень любила. А Володе надо на гастроли. В Чили. Улетел. И тут звонит сестра его отца: "Анна Дмитриевна умерла, Николай Павлович после инсульта, ничего сделать не может, а я очки потеряла и ничего не вижу". Все. Разъединили. И что нам делать? Чили на другом континенте, в другом полушарии. Как ехать в ту деревню, никто не знает. Все проблемы тогда взял на себя мой папа, в то время главный редактор издательства "Изобразительное искусство". Поехал, Анну Дмитриевну похоронил и Володе сообщил это ужасное известие, когда тот на другой день прилетел. Страшнее в моей жизни не было времени. На следующий день Володе в театр -- английская фирма NVC-Arts ведет аудио- и видеозапись спектакля "Орлеанская дева". Нервы у него на пределе, что, естественно, отражается на голосе.
На девять дней Александр Николаевич Лазарев -- тогда главный дирижер, художественный руководитель театра -- отпустил его на могилу матери. Вроде немножко отлегло. А потом снова гастроли, гастроли... Но скоро у Володиного отца случился второй инсульт, а потом третий. Два года по больницам...
Т.А.: Жив отец?
А.Л.: Умер. Володя разрывался между ним, гастролями и театром.
Т.А.: Хороший сын.
А.Л.: Для него три понятия святы: профессия, семья и учителя (в широком смысле, не только педагоги). Во всех интервью он непременно называет их имена: Валерия Алексеевна Погосова, Зураб Лаврентьевич Соткилава, Лия Абрамовна Могилевская, Борис Александрович Покровский, Александр Николаевич Лазарев.
Т.А.: Выучили вы их имена назубок...
А.Л.: Как "Отче наш". И Володя и я перед этими людьми преклоняемся.
Т.А.: А можно нескромный вопрос? У Владимира Николаевича совсем не актерская, "не оперная" фамилия -- Редькин. Почему он не взял какой-нибудь роскошный псевдоним? Ну хотя бы вашу фамилию.
А.Л.: Его об этом часто спрашивают. Обычно мой муж отвечает вопросом на вопрос: "А как вам фамилия "Пирогов"? Тоже кажется мужицкой и простецкой". Между прочим, на Западе его фамилия звучит гораздо эффектнее, чем, скажем, моя. Лебедянская -- им там и выговорить трудно. А Редькин -- броско, емко и легко запоминается. На афишах пишут: Redkin.
Т.А.: Алена, вы по-прежнему работаете в многотиражке?
А.Л.: Нет, я уже ведущий редактор пресс-службы Большого театра.
Т.А.: А какие у Владимира отношения с дочкой?
А.Л.: У них с Катюхой полный альянс. Папа все разрешает. Можно целый день ходить в ночной рубашке и босиком, есть что хочется, не убирать постель, целый день читать. У Володи заморочка, что режим подавляет природную саморегуляцию организма, который сам знает, что ему нужно.
Т.А.: Муж пел вам серенады?
А.Л.: Никогда! Он говорит, что серенады поют те, кто петь не умеет. Цитирует Филиппа Филипповича из "Собачьего сердца", что "пение нужно слушать в опере, а не в домоуправлении".
Т.А.: А цветы дарит?
А.Л.: Ой, не часто! И обычно в горшочках: "живые лучше". А вот наряды он мне покупает. Никогда не помнит моих размеров, но ни разу не ошибся. Только обручальное колечко купил тесноватое. И никак не мог надеть его мне на палец. В конце концов я сама надела -- и себе, и ему.
Солиста Большого театра Владимира Редькина называют лучшим "князем Игорем" и одним из лучших вердиевских баритонов мира. За пятнадцать лет работы -- 13 премьер, более 20 ведущих партий. Но театровед Алена Лебедянская влюбилась в него не из-за голоса.Алена Лебедянская: В 1990 году, после ГИТИСа (я оттуда вышла театроведом), я чудом попала в многотиражку Большого театра. Буквально через несколько дней нас посетил Зураб Соткилава, который не только пел, но еще и возглавлял совет общественных редакторов газеты. А с ним некто очень высокий, стройный, красивый и молчаливый, в отличном джинсовом костюме. Как певца я тогда Редькина почти не знала, писала о балете. Времена были революционные: свергали авторитеты, разоблачали Григоровича. Моськи лаяли на слона.
Татьяна Александрова: Храбрые, в сущности, собачки.
А.Л.: Храбрость и ум не всегда сочетаются. Слава Богу, мой нигилизм быстро прошел. И стало ясно, что даже те постановки Григоровича, которые не несут знака архиновизны, все равно гениальны, очень глубоки и логичны, оттого и интересны всем и всегда.
Но вернемся к той нашей встрече. Соткилава принес по случаю открытия очередного сезона шампанское, и мы выпили. А мне надо было успеть на концерт в консерваторию. Зураб Лаврентьевич предложил подвезти. И тут его спутник подал голос: "Я тоже могу ее отвезти." "С кем поедешь?" -- спрашивает Соткилава. Я молчу: как отказаться от любезного предложения мэтра? "Она поедет со мной", -- опять подал голос высокий и красивый. Выяснилось, что это и есть Владимир Редькин. Поехали. И он в тот раз у меня даже телефона не попросил. А я привыкла к свите кавалеров, и меня это слегка задело. Правда, простила я его быстро, узнав, что сразу после нашей встречи он уехал на гастроли в Италию.
Т.А.: Стажироваться в Ла Скала, наверное?
А.Л.: Нет, в Скала он стажировался после консерватории, еще до прихода в Большой. К слову, там он и итальянский выучил. В это время в Ла Скала Андрон Кончаловский ставил "Онегина". Володе предложили порепетировать.
Т.А.: Это что значит -- порепетировать?
А.Л.: Участвовать в репетициях вместо основного исполнителя. Но и это было уже большой удачей. Володя работал вместе с замечательным режиссером, потрясающим дирижером Сейжи Озава, блистательными певцами Миреллой Френи и Николаем Гяуровым. Несколько лет спустя его пригласили в Скала уже как полноправного участника спектакля -- исполнителя партии князя Елецкого в "Пиковой даме" с теми же героями -- Кончаловским, Озава и Френи. Это было более чем достойное начало карьеры. У Володи ведь очень красивый голос -- глубокого, "темного", насыщенного тембра, полного диапазона. Он очень музыкальный, и у него абсолютный слух, что для вокалистов большая редкость. Это, кстати, всегда отмечают западные критики. Англичанин Родни Милнз после "Трубадура" написал в "Таймс", что у него "волшебный, чарующий голос, щедро используемый со всем блеском от первой до последней ноты". А после дебюта в Дублине в "Бале-маскараде" ввообще писали, что взошла новая русская оперная звезда.
Я услышала, как он поет после его возвращения из Италии. Помню замечательный концерт молодых солистов оперы Большого театра. Володя пел в двух отделениях -- дуэт Розины и Фигаро из "Севильского" и еще что-то очень красивое. Я купила тогда гвоздичку, приложила к ней записку: "Замечательно, поздравляю, Алена" -- и прикрепила к его машине.
Т.А.: У него была машина?
А.Л.: "Вольво". Не новая, конечно. Через несколько дней он пришел к нам в редакцию давать интервью. Домой мы в тот день уже ехали вместе. Женихались примерно год. Он ко мне относился трепетно: как бы поздно (частенько не раньше трех-четырех утра) ни было, после свиданий всегда провожал до двери. Для вокалиста это подвиг. Машина его часто не заводилась -- не была рассчитана на наши морозы. Мы добирались от него, из Перово, на попутных грузовиках. А ему еще обратно возвращаться через весь город. А утром к десяти в Большой к Борису Александровичу Покровскому на репетицию "Евгения Онегина"!
К нам в дом я его привела на Масленицу. Папина мама, баба Валя, интеллигентная, красивая и молодая даже в свои 75 лет, замечательно готовила, а блины пекла просто уникальные, по старинным рецептам. Кстати "блинная" традиция у нас в семье священна. Только теперь блины пеку я.
Т.А.: А вы умеете готовить?
А.Л.: И очень хорошо. Получаю от этого удовольствие. Особенно летом на даче, где никуда спешить не надо.
Т.А.: А как вы поженились?
А.Л.: После очередного свидания он сказал мне будничным голосом: "Может, мы поженимся?" Я отказываться не стала. Подали заявление. И он почти сразу уехал с Большим театром на гастроли в Америку, в Метрополитен-опера.
Т.А.: Тогда о нем и писали, что он один из лучших вердиевских баритонов мира?
А.Л.: Нет, это было много позже. Зато именно тогда крупнейшая импресарская фирма Columbia Artists предложила ему эксклюзивный контракт. После Америки он уехал в Шотландию на Эдинбургский фестиваль и оттуда привез мне свадебное платье.
Т.А.: Белое?
А.Л.: Ни в коем случае! Сиреневое, переливающееся, из тафты, коллекционное.
Т.А.: Как вас приняли в его семье?
А.Л.: Володины родители были, как это говорят, простые люди. Но они оказались очень деликатными, душевными. Когда мы поженились, они уехали в деревню. Ведь их родня -- по корням -- рязанская, из тех же мест, что и знаменитые наши басы братья Пироговы. Володя купил родителям дом на Оке, на родине отца, как они мечтали. С их отъездом квартира в Перово очень быстро стала выглядеть холостяцким жилищем. Так что перед свадьбой мы с моей мамой и няней туда поехали и навели идеальный порядок.
Т.А.: И как это воспринял Владимир Николаевич?
А.Л.: Как должное. Будто так и надо.
Т.А.: Владимир Николаевич отличается от многих своих коллег тем, что женился всего один раз -- но в тридцать пять лет. О театральной богеме рассказывают всякие ужасы, а у вас получается сказка про прекрасного принца.
А.Л.: Был один забавный эпизод. Когда мы только начали встречаться, у меня раздался телефонный звонок. Милый женский голосок поведал мне, что Владимир -- бабник и "ходок", перечислил -- с кем, когда, как. А я сказала, что меня бы гораздо больше встревожило, если бы к тридцати пяти годам у него ничего подобного не было.
Я не ревнивая. За мной всегда активно ухаживали, так что комплекса женской неполноценности у меня нет совсем. Наверное, я всегда подсознательно имею в виду, что у меня фора в двенадцать лет. И вообще -- если я чего-то не знаю, то этого и нет.
Т.А.: Вы же вместе работаете. Не знаете -- так донесут.
А.Л.: Ну, Володя очень часто бывает на гастролях. Иногда по полгода.
Т.А.: А он ревнивый?
А.Л.: Да!
Т.А.: И как это проявляется?
А.Л.: Замолкает и замыкается. И я тогда начинаю вокруг него плясать. Ему же противопоказаны стрессы. У него ГОЛОС! Не дай Бог не "прозвучит". А на гастролях бюллетень не возьмешь, контракт есть контракт. От театра ждать милости не приходится. Помню, мне ребенка рожать, а ему надо в театр, готовилась премьера "Трубадура", он единственный исполнитель. И в роддом меня отвозила моя мама. А когда его мама заболела? У меня на руках Катюшка, ей месяц только. А он метался между матерью и театром.
Т.А.: Чем она болела?
А.Л.: Тем самым. К весне ей стало вроде получше, ее отвезли в деревню. Как раз соловьи начинали петь, Анна Дмитриевна их очень любила. А Володе надо на гастроли. В Чили. Улетел. И тут звонит сестра его отца: "Анна Дмитриевна умерла, Николай Павлович после инсульта, ничего сделать не может, а я очки потеряла и ничего не вижу". Все. Разъединили. И что нам делать? Чили на другом континенте, в другом полушарии. Как ехать в ту деревню, никто не знает. Все проблемы тогда взял на себя мой папа, в то время главный редактор издательства "Изобразительное искусство". Поехал, Анну Дмитриевну похоронил и Володе сообщил это ужасное известие, когда тот на другой день прилетел. Страшнее в моей жизни не было времени. На следующий день Володе в театр -- английская фирма NVC-Arts ведет аудио- и видеозапись спектакля "Орлеанская дева". Нервы у него на пределе, что, естественно, отражается на голосе.
На девять дней Александр Николаевич Лазарев -- тогда главный дирижер, художественный руководитель театра -- отпустил его на могилу матери. Вроде немножко отлегло. А потом снова гастроли, гастроли... Но скоро у Володиного отца случился второй инсульт, а потом третий. Два года по больницам...
Т.А.: Жив отец?
А.Л.: Умер. Володя разрывался между ним, гастролями и театром.
Т.А.: Хороший сын.
А.Л.: Для него три понятия святы: профессия, семья и учителя (в широком смысле, не только педагоги). Во всех интервью он непременно называет их имена: Валерия Алексеевна Погосова, Зураб Лаврентьевич Соткилава, Лия Абрамовна Могилевская, Борис Александрович Покровский, Александр Николаевич Лазарев.
Т.А.: Выучили вы их имена назубок...
А.Л.: Как "Отче наш". И Володя и я перед этими людьми преклоняемся.
Т.А.: А можно нескромный вопрос? У Владимира Николаевича совсем не актерская, "не оперная" фамилия -- Редькин. Почему он не взял какой-нибудь роскошный псевдоним? Ну хотя бы вашу фамилию.
А.Л.: Его об этом часто спрашивают. Обычно мой муж отвечает вопросом на вопрос: "А как вам фамилия "Пирогов"? Тоже кажется мужицкой и простецкой". Между прочим, на Западе его фамилия звучит гораздо эффектнее, чем, скажем, моя. Лебедянская -- им там и выговорить трудно. А Редькин -- броско, емко и легко запоминается. На афишах пишут: Redkin.
Т.А.: Алена, вы по-прежнему работаете в многотиражке?
А.Л.: Нет, я уже ведущий редактор пресс-службы Большого театра.
Т.А.: А какие у Владимира отношения с дочкой?
А.Л.: У них с Катюхой полный альянс. Папа все разрешает. Можно целый день ходить в ночной рубашке и босиком, есть что хочется, не убирать постель, целый день читать. У Володи заморочка, что режим подавляет природную саморегуляцию организма, который сам знает, что ему нужно.
Т.А.: Муж пел вам серенады?
А.Л.: Никогда! Он говорит, что серенады поют те, кто петь не умеет. Цитирует Филиппа Филипповича из "Собачьего сердца", что "пение нужно слушать в опере, а не в домоуправлении".
Т.А.: А цветы дарит?
А.Л.: Ой, не часто! И обычно в горшочках: "живые лучше". А вот наряды он мне покупает. Никогда не помнит моих размеров, но ни разу не ошибся. Только обручальное колечко купил тесноватое. И никак не мог надеть его мне на палец. В конце концов я сама надела -- и себе, и ему.
ТАТЬЯНА АЛЕКСАНДРОВА
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
