Архивная публикация 1999 года: "Ученым -- совет"
Одни живут в ожидании наследства. Другие куют его себе сами. С некоторых пор газеты пестрят жуткими историями, как беззащитные старички отдают свое жилье в обмен на опеку. И как гадко с ними поступают опекуны. К счастью, не все дедушки и бабушки так беспомощны. Некоторые умеют за себя постоять.-- Наша наука понесла тяжелую утрату. На 94-м году жизни скончался выдающийся ученый, академик, да что там говорить, просто большой человек -- Николай Петрович Редькин. Все мы, новое поколение ученых, выросли на трудах этого выдающегося мыслителя. Всем нам будет не хватать Николая Петровича. Каждый день. Каждый час. Всей своей жизнью он придавал нашему существованию масштаб. Рядом с ним хотелось работать, мыслить...-- Докладчик смахнул скупую слезу и положил на помпезный гроб четыре гвоздички.-- Спи спокойно, дорогой Николай Петрович. Твои открытия, твои книги с нами.
К горлу Игорька подкатил комок, а глаза защипало. С нежностью он посмотрел на покойника. Сухонький Николай Петрович занимал в гробу очень мало места. Его маленькие ножки в школьных ботиночках были завалены цветами. Веки, прикрывавшие некогда злобные и цепкие глазки, казались прозрачными. К тщедушной груди были приколоты награды партии и правительства. Толпа подчиненных, учеников, чиновников, когда-либо знавших Редькина или работавших с ним, теснилась у гроба.
Игорек вспомнил свой последний разговор с Николаем Петровичем -- даже не без удовольствия.
-- Поганец, паршивец, засранец! -- визжал профессор, широким жестом смахивая на пол со стола хлеб, сахарницу, вазочку с вареньем, заварной чайник.-- Ты чем меня кормишь?! Ты думаешь, этот старый пень не видит, чем ты его травишь?! Это что -- котлеты на пару?! Я тебя спрашиваю -- это котлеты на пару?! -- Выдержав паузу и глядя в глаза Игорьку, профессор тихим шепотом произнес: -- Это жареные котлеты!
-- Николай Петрович,-- попытался оправдаться Игорь,-- пароварку вы выбросили вчера в окошко. Я не успел купить другую. Завтра куплю.
-- А надо было пойти подобрать! -- куражливо заметил старичок.
-- Пошел. Только у вас под окнами что?
-- Что?
-- Дорога. По ней машины ездят. Раздавили мою пароварку.
Этот ответ вполне устроил Николая Петровича. Он быстро начал есть, обсыпаясь крошками. Заглотив за три приема четыре котлеты и гору жареной картошки, старик, шагая по осколкам и рассыпанному песку, вышел из кухни.
-- А чай подай мне в кабинет.
Игорька давно занимало, чем дед занимается в кабинете. О том, что он пребывает в глубочайшем склерозе и не может вспомнить, как называются его собственные труды и открытия, знали все. Но как научное национальное достояние его не выгоняли с работы, хотя все знали, что профессор Редькин на рабочем месте спит. Для охраны его сна, а также для того, чтобы не случилось конфуза и в кабинет без спроса не вошел кто не надо, в приемной сидела секретарша.
Дома, покуражившись над Игорьком вволю, Николай Петрович по заведенному порядку тоже удалялся в кабинет. Иногда он кемарил, сидя в старом вольтеровском кресле. Но чаще писал. И именно эти записки вызывали у Игорька жгучее любопытство. Сначала он думал, что дед и правда что-то там научное кропает. Потом, обнаружив, что свои записи дед запирает в столе и ключ носит с собой, Игорь понял, что дело тоньше.
Тайное стало явным, когда неделю назад Николай Петрович заснул "за работой". Игорек, которому категорически запрещалось заходить в кабинет, когда Николай Петрович работает, не утерпел и, пройдя на цыпочках, заглянул через плечо мирно посапывавшего старикана. Разворот большой амбарной книги был весь испещрен непристойными картинками. Причем рисовал дед мастерски. И каждый рисуночек сопровождал похабной стихотворной подписью.
Поэтому Игорь не удивился, когда дед вечером завел с ним разговор на тему: "А что это к тебе твои подружки не ходят?".
-- Так ведь вы, Николай Петрович, сразу поставили условие: чтоб мне никто не звонил сюда и никто не приходил.
Старикан захихикал:
-- Ну не ко всему, что я говорил, надо относиться так буквально. Ты зови, зови свою девушку. И пусть с подружкой приходит.
Игорек ощутил приступ тошноты. И с омерзением посмотрел на деда. За те полтора года, которые он "опекал" профессора Редькина, в нем зародилась и вызрела ядреная ненависть к светилу русской науки. Вообще же Игорек считал себя человеком довольно хладнокровным и равнодушным. Поэтому, когда его пугали перспективами "опеки", отмахивался и говорил, что главное -- не относиться ко всему очень серьезно. И вот впервые за всю свою тридцатилетнюю жизнь он испытывал по-настоящему сильное чувство. И породила его не любовь к женщине, не страстное желание, не обида и чувство попранной справедливости, короче, ни одно из тех святых и мощных стимулов, обусловливающих сильный выброс адреналина, а старый и куражливый старикашка.
Внешне договор Игорька с профессором Редькиным выглядел вполне культурно. Старый человек в обмен на заботу обещал отказать опекуну свою квартиру. Квартира, к слову, находилась на Чистых прудах. Пять комнат, большой коридор и кухня имели общую площадь 136 квадратных метров. Все это было загажено до потолка: профессорша умерла пятнадцать лет назад, а люди, которые приходили ухаживать за стариканом до Игорька, обращались с Николаем Петровичем по-скотски (тут в глазах профессора сверкала слеза) и нагло манкировали своими немногочисленными обязанностями.
Игорек так и не выяснил, сколько опекунов перебывало на этой территории до него. Но что больше пятнадцати, это точно. К концу первой недели ему уже хотелось тихо придушить вредного деда в постели. И только природное равнодушие помогало ему осознать последствия поступка, продиктованного страстью.
Мало того что дед был чудовищно неаккуратен. У Игорька сложилось впечатление, что тот специально загаживает квартиру, чтобы покуражиться над несчастным опекуном. Продукты, принесенные из магазина и выложенные в холодильник, неожиданно оказывались на полу. Причем пакет молока был непременно раздавлен. Дед "забывал" спускать воду. Зубной пастой вымазывал весь умывальник. Требовал утренний кофе в постель и обязательно опрокидывал чашку. Ну, то, что светило отечественной науки писалось, само собой разумеется. Николай Петрович требовал по утрам коньяку, а на обед суп с фрикадельками. Ему ничего не стоило ночью врубить телевизор на полную мощность. Включить воду в ванной или газ на кухне и завалиться спать.
Диссертация, которую писал Игорек (к слову, Николай Петрович был его научным руководителем), уже несколько месяцев лежала без движения -- все время уходило на капризы профессора. Иногда Игорьку хотелось махнуть на все рукой и съехать обратно в общежитие к ребятам, но сладкая мысль, что еще чуть-чуть (ну сколько может прожить старик, не вечный же он в самом деле!) и он станет обладателем пятикомнатной хаты на Чистых прудах, питала его терпение. Все деньги, которые присылали родители из Омска, уходили на прихоти старика. О том, чтобы вырвать время и где-нибудь подработать, не могло и быть речи. Именно в тот момент, когда Игорек находил себе место, у Николая Петровича начинало болеть сердце, или кончалась батарейка в слуховом аппарате, или он вымазывал какашками стенку в туалете.
"Убей его!" -- кажется, так, называлось одно из стихотворений Симонова. Так вот, святое чувство, питавшее патриотизм секретаря Союза писателей, было хорошо знакомо Игорьку.
Естественно, он и не подумал выполнять новое неприличное предложение Николая Петровича. Поэтому на следующий день после пожелания познакомиться с подружками своего опекуна дед устроил очередной скандал. Он кричал, что его держат дома, что он расторгнет документ об опеке. Что ему нужно женское общество и с этим солдафоном, который еще имеет наглость называться его учеником, он жить не будет.
Кончилось все тем, что Игорек уныло побрел на Сухаревку снимать для деда проститутку. Девушки его встретили довольно радушно. Но узнав о возрасте потенциального клиента, от работы отказались.
-- Девочки, да он сто лет уже ничего не может! -- умолял "ночных бабочек" Игорек.
-- А если он помрет в постели? Ты что, парень! Забот не оберешься.
Наконец после долгих уговоров поехать на Чистые пруды согласилась уроженка города Запорожье Марина. За сто баксов. При условии, что Игорек не оставит ее один на один со стариком. Игорек тоскливо согласился.
Николай Петрович встретил свою ночную гостью в атласном халате. И с бокалом красного вина. (Из моей тумбочки спер, равнодушно отметил про себя Игорек. Плюс к своим многочисленным достоинствам профессор Редькин был еще и клептоманом. Время от времени Игорь обнаруживал исчезновение каких-то предметов. Через некоторое время они обнаруживались в спальне Николая Петровича.) На круглом столике стояла хрустальная ваза с виноградом, лежали коробка конфет и пачка презервативов.
-- А вас, мой юный друг, я попрошу удалиться,-- сказал профессор, закрывая дверь спальни перед носом Игорька.
-- Нет, дед, так дело не пойдет,-- запротестовала Марина.-- У нас с ним был уговор. Все при нем. Чтоб свидетель был, если вы во время этого дела ноги откинете.
-- Он будет подглядывать в замочную скважину,-- успокоил жрицу любви Николай Петрович и стал острыми локтями выпихивать опекуна из комнаты.
Игорь уже досматривал второй боевик, когда дверь в спальне деда открылась и оттуда появилась Марина.
-- Ну, слушай, за такое надо брать в два раза больше,-- сказала она.
-- За ...? -- сонно спросил Игорек, протягивая Марине сто баксов.
Марина метнула на него злой взгляд. Через секунду за ней захлопнулась входная дверь.
На следующее утро Игорек проснулся от того, что его никто не звал. И не бил палкой по ногам. Он поднял голову -- в щель между занавесками лился солнечный свет. День был в разгаре, а старик тем не менее не беспокоил Игорька. "Конечно, после вчерашнего-то",-- подумал Игорь. и опять блаженно заснул.
Никто не позвал его и к часу, и к двум. И тогда Игорь решил заглянуть в спальню.
Комната была перевернута. Скатерть и битая посуда валялись на полу. Как и атласный халат. Сам же Николай Петрович, крохотный и голый, свернувшись калачиком, спал. Игорек спокойно вздохнул и пошел готовить поздний завтрак. Николай Петрович не проснулся ни к обеду, ни к ужину. Когда Игорек заглянул к старикану в десять часов вечера, он уже не дышал.
Игорек пошел вызывать скорую и юриста.
Согласно договору об опеке, подписанному с дедом, квартира должна была перейти в собственность Игорька. И вспомнив об отвратительных событиях вчерашнего дня, Игорь улыбнулся: все было позади. Он высидел-таки этого ненормального деда. Его адское терпение было вознаграждено. То, чего не удалось его многочисленным предшественникам, у него получилось. К слову сказать, Николай Петрович развлекался сменой опекунов аж десять лет!
К счастью, институт, где трудился профессор Редькин, выделил деньги на похороны, так что Игорьку это не стоило ничего. Кроме, конечно, суеты с труповозкой, организацией похорон, поминками.
Похороны были концом его унижений, этих полутора лет жизни в дерьме и маразме. Никогда еще Игорек не смотрел с такой любовью на профессора. Никогда так тщательно не наглаживал его маленький костюмчик, так старательно не чистил его награды.
Все было организовано чинно и торжественно. Люди из института пожимали Игорьку руку. Говорили, что хорошо, что старик умер на руках, а не одинокий и брошенный. Хвалили Игорька за терпение (из чего он сделал вывод, что Редькин в институте всех задолбал так же, как бедную Марину).
На следующий день после похорон Игорек запланировал большую уборку. Он уже вынес несколько ящиков старых книжек профессора и, злобно сверкая глазами, приступил к полке, на которой стояли собственно труды его учителя, как огромное пространство квартиры пронзила трель междугородного звонка.
-- Алло! -- услышал Игорек.-- Я говорю, наверное, с папиным опекуном?
-- С каким папиным опекуном? -- переспросил Игорь.
-- Мы с вами не знакомы. Я Анна, дочь профессора Редькина. Мне только что позвонили и сказали, что с папой случилось несчастье. Что его нет,-- с наигранной скорбью говорил голос издалека.-- Но я смогу прилететь из Нью-Йорка только на следующей неделе. Мне сказали, что вы опекали папу последние полтора года. Я вам очень признательна. Я, конечно, не очень состоятельный человек, но постараюсь вас все-таки отблагодарить...
Голосок в трубке лепетал и лепетал. Земля улетала из-под ног Игорька. Сосредоточившись взглядом на трещине в стене около столика с телефоном, он пытался осознать происшедшее. Дурак! Дурак! И дурак! Господи, так проколоться и даже не выяснить, есть ли у старика законные наследники! Ну и что, что дед десятилетия жил один. Что про его дочку никто не говорил и, судя по всему, не знал. Полтора года жизни потрачены на то, чтобы вытирать задницу чужому старику...
Игорек пошел в комнату, которую выделил ему для обитания профессор, и выдвинул из-под кровати чемодан со своим барахлом. На дне лежала диссертация -- полтора года назад Игорьку казалось, что если он будет писать ее и ухаживать за профессором, то и карьера, и жилплощадь будут у него в кармане. Он с омерзением вытряхнул бумажки в ящик для мусора. Туда же полетели дискеты с уже написанным текстом.
Игорек отправился на кухню. Там, за буфетом, стоял ящик, закиданный всяким хламом. В ящике Игорек на случай плохого настроения всегда держал бутылку водки. Он разгреб старые коробки, убрал утюг и сломанную кофемолку, составил на пол закопченные кастрюли.
Ящик был пуст. Зато на дне лежала похабная картинка, изображавшая мужской половой член, завязанный в кукиш.
Одни живут в ожидании наследства. Другие куют его себе сами. С некоторых пор газеты пестрят жуткими историями, как беззащитные старички отдают свое жилье в обмен на опеку. И как гадко с ними поступают опекуны. К счастью, не все дедушки и бабушки так беспомощны. Некоторые умеют за себя постоять.-- Наша наука понесла тяжелую утрату. На 94-м году жизни скончался выдающийся ученый, академик, да что там говорить, просто большой человек -- Николай Петрович Редькин. Все мы, новое поколение ученых, выросли на трудах этого выдающегося мыслителя. Всем нам будет не хватать Николая Петровича. Каждый день. Каждый час. Всей своей жизнью он придавал нашему существованию масштаб. Рядом с ним хотелось работать, мыслить...-- Докладчик смахнул скупую слезу и положил на помпезный гроб четыре гвоздички.-- Спи спокойно, дорогой Николай Петрович. Твои открытия, твои книги с нами.
К горлу Игорька подкатил комок, а глаза защипало. С нежностью он посмотрел на покойника. Сухонький Николай Петрович занимал в гробу очень мало места. Его маленькие ножки в школьных ботиночках были завалены цветами. Веки, прикрывавшие некогда злобные и цепкие глазки, казались прозрачными. К тщедушной груди были приколоты награды партии и правительства. Толпа подчиненных, учеников, чиновников, когда-либо знавших Редькина или работавших с ним, теснилась у гроба.
Игорек вспомнил свой последний разговор с Николаем Петровичем -- даже не без удовольствия.
-- Поганец, паршивец, засранец! -- визжал профессор, широким жестом смахивая на пол со стола хлеб, сахарницу, вазочку с вареньем, заварной чайник.-- Ты чем меня кормишь?! Ты думаешь, этот старый пень не видит, чем ты его травишь?! Это что -- котлеты на пару?! Я тебя спрашиваю -- это котлеты на пару?! -- Выдержав паузу и глядя в глаза Игорьку, профессор тихим шепотом произнес: -- Это жареные котлеты!
-- Николай Петрович,-- попытался оправдаться Игорь,-- пароварку вы выбросили вчера в окошко. Я не успел купить другую. Завтра куплю.
-- А надо было пойти подобрать! -- куражливо заметил старичок.
-- Пошел. Только у вас под окнами что?
-- Что?
-- Дорога. По ней машины ездят. Раздавили мою пароварку.
Этот ответ вполне устроил Николая Петровича. Он быстро начал есть, обсыпаясь крошками. Заглотив за три приема четыре котлеты и гору жареной картошки, старик, шагая по осколкам и рассыпанному песку, вышел из кухни.
-- А чай подай мне в кабинет.
Игорька давно занимало, чем дед занимается в кабинете. О том, что он пребывает в глубочайшем склерозе и не может вспомнить, как называются его собственные труды и открытия, знали все. Но как научное национальное достояние его не выгоняли с работы, хотя все знали, что профессор Редькин на рабочем месте спит. Для охраны его сна, а также для того, чтобы не случилось конфуза и в кабинет без спроса не вошел кто не надо, в приемной сидела секретарша.
Дома, покуражившись над Игорьком вволю, Николай Петрович по заведенному порядку тоже удалялся в кабинет. Иногда он кемарил, сидя в старом вольтеровском кресле. Но чаще писал. И именно эти записки вызывали у Игорька жгучее любопытство. Сначала он думал, что дед и правда что-то там научное кропает. Потом, обнаружив, что свои записи дед запирает в столе и ключ носит с собой, Игорь понял, что дело тоньше.
Тайное стало явным, когда неделю назад Николай Петрович заснул "за работой". Игорек, которому категорически запрещалось заходить в кабинет, когда Николай Петрович работает, не утерпел и, пройдя на цыпочках, заглянул через плечо мирно посапывавшего старикана. Разворот большой амбарной книги был весь испещрен непристойными картинками. Причем рисовал дед мастерски. И каждый рисуночек сопровождал похабной стихотворной подписью.
Поэтому Игорь не удивился, когда дед вечером завел с ним разговор на тему: "А что это к тебе твои подружки не ходят?".
-- Так ведь вы, Николай Петрович, сразу поставили условие: чтоб мне никто не звонил сюда и никто не приходил.
Старикан захихикал:
-- Ну не ко всему, что я говорил, надо относиться так буквально. Ты зови, зови свою девушку. И пусть с подружкой приходит.
Игорек ощутил приступ тошноты. И с омерзением посмотрел на деда. За те полтора года, которые он "опекал" профессора Редькина, в нем зародилась и вызрела ядреная ненависть к светилу русской науки. Вообще же Игорек считал себя человеком довольно хладнокровным и равнодушным. Поэтому, когда его пугали перспективами "опеки", отмахивался и говорил, что главное -- не относиться ко всему очень серьезно. И вот впервые за всю свою тридцатилетнюю жизнь он испытывал по-настоящему сильное чувство. И породила его не любовь к женщине, не страстное желание, не обида и чувство попранной справедливости, короче, ни одно из тех святых и мощных стимулов, обусловливающих сильный выброс адреналина, а старый и куражливый старикашка.
Внешне договор Игорька с профессором Редькиным выглядел вполне культурно. Старый человек в обмен на заботу обещал отказать опекуну свою квартиру. Квартира, к слову, находилась на Чистых прудах. Пять комнат, большой коридор и кухня имели общую площадь 136 квадратных метров. Все это было загажено до потолка: профессорша умерла пятнадцать лет назад, а люди, которые приходили ухаживать за стариканом до Игорька, обращались с Николаем Петровичем по-скотски (тут в глазах профессора сверкала слеза) и нагло манкировали своими немногочисленными обязанностями.
Игорек так и не выяснил, сколько опекунов перебывало на этой территории до него. Но что больше пятнадцати, это точно. К концу первой недели ему уже хотелось тихо придушить вредного деда в постели. И только природное равнодушие помогало ему осознать последствия поступка, продиктованного страстью.
Мало того что дед был чудовищно неаккуратен. У Игорька сложилось впечатление, что тот специально загаживает квартиру, чтобы покуражиться над несчастным опекуном. Продукты, принесенные из магазина и выложенные в холодильник, неожиданно оказывались на полу. Причем пакет молока был непременно раздавлен. Дед "забывал" спускать воду. Зубной пастой вымазывал весь умывальник. Требовал утренний кофе в постель и обязательно опрокидывал чашку. Ну, то, что светило отечественной науки писалось, само собой разумеется. Николай Петрович требовал по утрам коньяку, а на обед суп с фрикадельками. Ему ничего не стоило ночью врубить телевизор на полную мощность. Включить воду в ванной или газ на кухне и завалиться спать.
Диссертация, которую писал Игорек (к слову, Николай Петрович был его научным руководителем), уже несколько месяцев лежала без движения -- все время уходило на капризы профессора. Иногда Игорьку хотелось махнуть на все рукой и съехать обратно в общежитие к ребятам, но сладкая мысль, что еще чуть-чуть (ну сколько может прожить старик, не вечный же он в самом деле!) и он станет обладателем пятикомнатной хаты на Чистых прудах, питала его терпение. Все деньги, которые присылали родители из Омска, уходили на прихоти старика. О том, чтобы вырвать время и где-нибудь подработать, не могло и быть речи. Именно в тот момент, когда Игорек находил себе место, у Николая Петровича начинало болеть сердце, или кончалась батарейка в слуховом аппарате, или он вымазывал какашками стенку в туалете.
"Убей его!" -- кажется, так, называлось одно из стихотворений Симонова. Так вот, святое чувство, питавшее патриотизм секретаря Союза писателей, было хорошо знакомо Игорьку.
Естественно, он и не подумал выполнять новое неприличное предложение Николая Петровича. Поэтому на следующий день после пожелания познакомиться с подружками своего опекуна дед устроил очередной скандал. Он кричал, что его держат дома, что он расторгнет документ об опеке. Что ему нужно женское общество и с этим солдафоном, который еще имеет наглость называться его учеником, он жить не будет.
Кончилось все тем, что Игорек уныло побрел на Сухаревку снимать для деда проститутку. Девушки его встретили довольно радушно. Но узнав о возрасте потенциального клиента, от работы отказались.
-- Девочки, да он сто лет уже ничего не может! -- умолял "ночных бабочек" Игорек.
-- А если он помрет в постели? Ты что, парень! Забот не оберешься.
Наконец после долгих уговоров поехать на Чистые пруды согласилась уроженка города Запорожье Марина. За сто баксов. При условии, что Игорек не оставит ее один на один со стариком. Игорек тоскливо согласился.
Николай Петрович встретил свою ночную гостью в атласном халате. И с бокалом красного вина. (Из моей тумбочки спер, равнодушно отметил про себя Игорек. Плюс к своим многочисленным достоинствам профессор Редькин был еще и клептоманом. Время от времени Игорь обнаруживал исчезновение каких-то предметов. Через некоторое время они обнаруживались в спальне Николая Петровича.) На круглом столике стояла хрустальная ваза с виноградом, лежали коробка конфет и пачка презервативов.
-- А вас, мой юный друг, я попрошу удалиться,-- сказал профессор, закрывая дверь спальни перед носом Игорька.
-- Нет, дед, так дело не пойдет,-- запротестовала Марина.-- У нас с ним был уговор. Все при нем. Чтоб свидетель был, если вы во время этого дела ноги откинете.
-- Он будет подглядывать в замочную скважину,-- успокоил жрицу любви Николай Петрович и стал острыми локтями выпихивать опекуна из комнаты.
Игорь уже досматривал второй боевик, когда дверь в спальне деда открылась и оттуда появилась Марина.
-- Ну, слушай, за такое надо брать в два раза больше,-- сказала она.
-- За ...? -- сонно спросил Игорек, протягивая Марине сто баксов.
Марина метнула на него злой взгляд. Через секунду за ней захлопнулась входная дверь.
На следующее утро Игорек проснулся от того, что его никто не звал. И не бил палкой по ногам. Он поднял голову -- в щель между занавесками лился солнечный свет. День был в разгаре, а старик тем не менее не беспокоил Игорька. "Конечно, после вчерашнего-то",-- подумал Игорь. и опять блаженно заснул.
Никто не позвал его и к часу, и к двум. И тогда Игорь решил заглянуть в спальню.
Комната была перевернута. Скатерть и битая посуда валялись на полу. Как и атласный халат. Сам же Николай Петрович, крохотный и голый, свернувшись калачиком, спал. Игорек спокойно вздохнул и пошел готовить поздний завтрак. Николай Петрович не проснулся ни к обеду, ни к ужину. Когда Игорек заглянул к старикану в десять часов вечера, он уже не дышал.
Игорек пошел вызывать скорую и юриста.
Согласно договору об опеке, подписанному с дедом, квартира должна была перейти в собственность Игорька. И вспомнив об отвратительных событиях вчерашнего дня, Игорь улыбнулся: все было позади. Он высидел-таки этого ненормального деда. Его адское терпение было вознаграждено. То, чего не удалось его многочисленным предшественникам, у него получилось. К слову сказать, Николай Петрович развлекался сменой опекунов аж десять лет!
К счастью, институт, где трудился профессор Редькин, выделил деньги на похороны, так что Игорьку это не стоило ничего. Кроме, конечно, суеты с труповозкой, организацией похорон, поминками.
Похороны были концом его унижений, этих полутора лет жизни в дерьме и маразме. Никогда еще Игорек не смотрел с такой любовью на профессора. Никогда так тщательно не наглаживал его маленький костюмчик, так старательно не чистил его награды.
Все было организовано чинно и торжественно. Люди из института пожимали Игорьку руку. Говорили, что хорошо, что старик умер на руках, а не одинокий и брошенный. Хвалили Игорька за терпение (из чего он сделал вывод, что Редькин в институте всех задолбал так же, как бедную Марину).
На следующий день после похорон Игорек запланировал большую уборку. Он уже вынес несколько ящиков старых книжек профессора и, злобно сверкая глазами, приступил к полке, на которой стояли собственно труды его учителя, как огромное пространство квартиры пронзила трель междугородного звонка.
-- Алло! -- услышал Игорек.-- Я говорю, наверное, с папиным опекуном?
-- С каким папиным опекуном? -- переспросил Игорь.
-- Мы с вами не знакомы. Я Анна, дочь профессора Редькина. Мне только что позвонили и сказали, что с папой случилось несчастье. Что его нет,-- с наигранной скорбью говорил голос издалека.-- Но я смогу прилететь из Нью-Йорка только на следующей неделе. Мне сказали, что вы опекали папу последние полтора года. Я вам очень признательна. Я, конечно, не очень состоятельный человек, но постараюсь вас все-таки отблагодарить...
Голосок в трубке лепетал и лепетал. Земля улетала из-под ног Игорька. Сосредоточившись взглядом на трещине в стене около столика с телефоном, он пытался осознать происшедшее. Дурак! Дурак! И дурак! Господи, так проколоться и даже не выяснить, есть ли у старика законные наследники! Ну и что, что дед десятилетия жил один. Что про его дочку никто не говорил и, судя по всему, не знал. Полтора года жизни потрачены на то, чтобы вытирать задницу чужому старику...
Игорек пошел в комнату, которую выделил ему для обитания профессор, и выдвинул из-под кровати чемодан со своим барахлом. На дне лежала диссертация -- полтора года назад Игорьку казалось, что если он будет писать ее и ухаживать за профессором, то и карьера, и жилплощадь будут у него в кармане. Он с омерзением вытряхнул бумажки в ящик для мусора. Туда же полетели дискеты с уже написанным текстом.
Игорек отправился на кухню. Там, за буфетом, стоял ящик, закиданный всяким хламом. В ящике Игорек на случай плохого настроения всегда держал бутылку водки. Он разгреб старые коробки, убрал утюг и сломанную кофемолку, составил на пол закопченные кастрюли.
Ящик был пуст. Зато на дне лежала похабная картинка, изображавшая мужской половой член, завязанный в кукиш.
ИВАН ШТРАУХ
Подписывайтесь на PROFILE.RU в Яндекс.Новости или в Яндекс.Дзен. Все важные новости — в telegram-канале «PROFILE-NEWS».
