07.07.2008 00:00 Еженедельный журнал «Профиль»

Архивная публикация 2008 года: "Уклончивые вояки"

Немецкий контингент в Афганистане расширяется, правда об участии в операциях по-прежнему умалчивается. Министр обороны Франц Йозеф Юнг темнит и лавирует, возмущая своих предшественников. Такой фразы от немецкого министра обороны не слышали давно. В ней все просто, соблюдены правила синтаксиса, понятны слова и ясен смысл. Фраза эта такова: «Мы должны быть готовы взять на себя такой же риск, как наши союзники, — со всеми вытекающими последствиями».
Человек, из уст которого прозвучала эта ясная, как горный воздух, фраза, остался таким же воплощением силы и энергии, как во времена активной службы. У него по-прежнему походка много повидавшего боксера и смешок, в котором слышатся удары снарядов о броню танка. То, что ему кажется важным, он готов повторять и повторять.
Сейчас Фолькер Рюэ повторяет: «Мы сдаем позиции». И тут же вновь: «Позиции сдаем».
Есть политики, образ которых остается навсегда связанным с одной сценой из их жизни. И хотя теперь Рюэ носит черную рубашку поло под пиджак, отказавшись от сорочек и галстуков, он навсегда останется в памяти таким, как на тех кадрах из Сомали. Всюду, куда ни глянь, только пыль и пустыня, а Фолькер спотыкается об единственный камень, валяющийся на песке. Эти кадры стали символом нелепости операции бундесвера в Сомали.
Но камень, попавший под ноги министру в сомалийской пустыне, не помешал ему войти в историю немецкой военной политики. При Рюэ войска бундесвера стали использоваться за рубежами Германии. Именно этот политик из ХДС послал первых немецких солдат за границы отчизны — в Камбоджу.
С Рюэ начинается путешествие к истокам и порокам нынешней операции в Афганистане. За прошедшее время у Рюэ было два преемника, занимались этим проектом и несколько депутатов, мучительно решавших вопрос, правильно ли использовать немецких солдат в горах Гиндукуша и какое впечатление такая операция может произвести.
Использование бундесвера в Афганистане, которое в Германии научились замалчивать и вытеснять из памяти, в эти недели вновь стало актуальной темой. После долгих сомнений и проволочек министр обороны Франц Йозеф Юнг объявил, что размеры немецкого контингента в Афганистане будут увеличены с 3500 до 4500 солдат.
Значение операции бундесвера в Афганистане долго преуменьшали. Утверждалось, что немецкие солдаты участвуют в боевых действиях, которые на их родине по-прежнему проходили по графе «поддержание мира». Теперь этой политике замалчивания пришел конец. Со вторника на прошлой неделе немцы заступили на позицию сил быстрого реагирования, на которой до сих пор находились норвежцы. Аббревиатура СБР — одна из принятых в языке военных шифровок: Quick Reaction — быстрое реагирование — означает не что иное, как бой. На севере, но если потребуется, то и на кровопролитном юге. Британцы потеряли там уже более 100 своих солдат. Осенью в бундестаге предстоит новое голосование по вопросу Афганистана. Каждый год одна и та же суматоха, те же волнения, но в этот раз брожение сильнее, чем прежде. Многие депутаты задают себе вопрос: зачем это нужно?
Как и вся страна. Большинство населения участие Германии в афганской операции отвергает. Иными словами, федеральное правительство следует курсу, противоречащему воле страны. Но оно проводит политику, с которой не согласны и союзники, настаивающие на том, чтобы немцы проявляли больше активности и отваги. Больше политического мужества, но и больше мужества военного. А вместо этого правительство упражняется в фигурах умолчания и по-прежнему пытается зацепиться за спокойный север Афганистана.
«Мы сдаем позиции», — в третий раз заявляет Фолькер Рюэ.
Когда он был министром, бундесвер использовался в Европе, Африке и Азии. Даже политические противники отдавали ему должное и говорили, что он совершил исторический переворот. Ему противился сам канцлер Гельмут Коль. Он был из того поколения, которому по понятным соображениям было трудно и мысль допустить, что немецкий солдат может действовать где-либо за пределами НАТО. В упрек ему ставили тогда тактику маленьких шажков, но она привела к успеху.
Теперь же Рюэ наблюдает за политикой со стороны и удивляется — нет, он негодует. У него впечатление, что все, им созданное, пущено по ветру. Он опасается, что на мировой арене Германия все больше становится посмешищем, а для НАТО — и угрозой.
Нехорошо, когда все внимание сконцентрировано на одной сфере деятельности, заявляет Рюэ. И дальше: нужно постоянно разъяснять, почему важно участие в военных действиях. «То, что не можешь обосновать, не можешь и реализовать». Рюэ хотел бы видеть всех на телевидении — и канцлера, и министра обороны, и генерального инспектора бундесвера. «Почему единственный, кто на ТВ в военной форме приводит доводы в пользу операции в Афганистане, это полковник Гертц?» — вопрошает Рюэ. Полковник Бернхард Гертц — председатель германского Союза служащих бундесвера, как бы главный представитель профессионального объединения военных, функционер.
Если искать, где безопаснее, то нужно сидеть дома, язвит Рюэ. Но это не тот вопрос, который должен занимать министра обороны, являющегося главнокомандующим. У Рюэ ощущение, что он совершает на машине времени путешествие в эпоху, которая уже казалась завершившейся.
Это было в 1993 году, когда бундесвер доставлял грузы в Сараево. Самолеты подвергались обстрелу, в один из них попали. Заместитель главнокомандующего ВВС доложил Рюэ, что один из солдат на борту тяжело ранен и что он собирается операцию прекратить. Рюэ спрашивает, почему британцы и французы летят дальше. «Они привыкли», — отвечает командир. «Пора и вам к этому привыкнуть», — произносит Рюэ, и полет продолжается.
Прошло 15 лет. Действие происходит в Афганистане. Вот уже почти семь лет немецкие солдаты там стоят, точнее сказать — застряли. Германия стала оккупационной державой, чего ей явно не хотелось. Нигде в других регионах не гибло столько солдат бундесвера, как в предгорьях Гиндукуша. Общее число достигло 26. Прошло пять лет с тех пор, как один террорист-смертник подорвал себя и унес с собой жизни четырех служащих бундесвера.
Тот теракт подвел черту под временем иллюзий. На военных картах удавалось еще провести строгую разделительную линию между антитеррористической кампанией Operation Enduring Freedom (OEF) и миротворческой акцией Isaf. Еще удавалась попытка разделить в Афганистане добро и зло. Но реальность не придерживалась тех линий, что были нанесены на военные карты.
Бундестаг дал согласие на использование контингента в 8500 солдат в Косово. 8500 воинов на территории, едва составляющей половину земли Гессен! Реально там сейчас находится 2210 человек. А север Афганистана — это район, равный примерно половине Германии. И там до настоящего времени санкционировано нахождение контингента в 3500 немецких солдат.
Политика запутывается в собственной спирали молчания, начинающейся на самом верху.
Афганистан? Ангела Меркель озабочена прежде всего тем, чтобы в бундесвере совмещались интересы семьи и военного ремесла. Об этом она говорила на юбилее Совета по воспитательной и идеологической работе среди военнослужащих. Не следует «занижать оценку» того, что сегодня делает бундесвер в Афганистане. Весьма впечатляет, когда «приезжаешь в Мазар-и-Шариф и слышишь, как там отзываются об оказываемой помощи в развитии региона», — повествует Меркель так, будто заезжала туда не всего один раз и на два часа, а бывает там регулярно каждые три недели. Бундесвер в роли помощника в восстановлении страны — такого 15 лет назад не было.
К другому аспекту этой темы Меркель даже прикасаться избегает — как если бы он был отравлен. Правительственное заявление по операции в Афганистане на позапрошлой неделе в бундестаге она доверила сделать министру иностранных дел. Сама Меркель еще ни разу не выступала с правительственными заявлениями по Афганистану.
А нужны как раз ясные слова г-жи канцлер. Нужен министр обороны, у которого было бы честолюбие и желание руководить. Франц Йозеф Юнг одного не имеет, а другого не хочет. Он как бы на ощупь пробирается сквозь лабиринт своих задач — он управляет министерством. И это для него кошмар.
Кошмар летит вместе с ним, когда Юнг во главе делегации министерства садится в вертолет, чтобы принять участие в проводах 1200 солдат 21-й танковой бригады в Афганистан. Напротив него ввинчивается в кресло вертолета Cougar генеральный инспектор бундесвера Вольфганг Шнайдерхан. От берлинских письменных столов чиновникам пришлось отправиться к людям, которых операция касается непосредственно. Геликоптер поднимается, и, как обычно, Юнг выглядит чужим среди военных.
Приземление в Лемго. Мимо спортивной площадки, на которой совершает посадку вертолет с Юнгом, на велосипеде проезжает молодая женщина. «Ты подонок! — кричит она в направлении вертолета. — Сейчас отправишь ребят на смерть, а потом они вернутся в ящиках!»
Юнга преследует кошмарное видение: террорист, подъезжающий на машине, полной взрывчатки, к немецкому складу в Мазар-и-Шариф и уносящий с собой жизни 50, 60 или 100 солдат. А он будет должен на похоронах смотреть в глаза их родственникам. Он лично будет подписывать соболезнования. Немецкого пути для Афганистана Юнг еще не нашел — между призывами генерального инспектора бундесвера не рисковать без нужды, сопротивлением правительственной фракции и населения, безучастностью администрации канцлера и недовольством союзников.
В то же время построившимся на плацу в Лемго солдатам он должен сказать правду. Как это делает бригадный генерал Юрген Вайгт. Он обращается к своим солдатам с примечательными словами. «Такие темы, как гибель и ранение, — говорит Вайгт твердым голосом, — в Афганистане перестали быть виртуальными».
В этой речи звучит горечь, поскольку приходится говорить, что политика не может дать солдатам той опоры, которую они заслуживают. Сложно «объяснить людям, живущим в обществе изобилия с множеством разных социальных систем подстраховки, как устроена жизнь в стране, в которой уже три поколения существуют в условиях голода, нищеты и войны». И как все это связано с безопасностью Германии.
«Афганистан, — произносит Вайгт, — от нас гораздо дальше, чем шесть с половиной часов полета».
После него слово должен взять Юнг. Он говорит надломленным голосом. Его фразы не всегда следуют законам немецкой грамматики. Смысл исчезает за расплывчатыми словами.
Юнг отмечает, что «социально-политический контекст все более усложняется». Операция подразумевает, если необходимо, «выступить против вооруженных сил противника, чтобы не дать им закрепиться в северных провинциях».
Смысл речи Юнга: солдатам придется идти в бой. Кто-то может и погибнуть.
В одной из утренних телепередач министру обороны пришлось перед камерой объяснять, почему нужно увеличить немецкий контингент в Афганистане. Он говорил о широком подходе, о «хороших успехах в обучении и здравоохранении» и о восстановлении транспортной инфраструктуры.
Ситуация с безопасностью, произносит он наконец, стала «сложнее». Вот, значит, как: сложнее.
«Г-н министр, — спрашивает корреспондент, — не можете ли вы сказать, изменился ли характер операции? Стал ли он более жестким?»
Юнг отвечает: «Имеются изменения». Ни слова о боях и смертях.
Люди из генералитета хватаются за голову, когда слышат такие речи Юнга. Один из высших чинов произносит: «Каждый из нас, отправляясь туда, пишет завещание. Наши люди подготовлены». А население — нет.
Это задача сложная. Для Юнга, одной из немощных фигур в кабинете, может быть, и слишком сложная. Вот он заявил, что для операции в Афганистане должно быть предоставлено 4500 человек, на тысячу больше, чем до сих пор. Но Юнг был бы не прочь и 6000 человек туда направить. Размер контингента жестко ограничен политическими соображениями. Изменять его министр обороны не отваживается. Он лишь неуверенно признает, что операция продлится еще 10—15 лет.
Когда речь заходит об Афганистане, места для правды остается немного. Только для попыток скрыть ее. Когда-то Рюэ упрекали в том, что он довольствовался малыми шажками — «тактикой салями». Но, во всяком случае, из этого названия ясно, что от колбасы хоть по кусочку, но отрезалось. А сегодня к ней практически не прикасаются.
Масштабы операции определяются не теми потребностями, которые сложились в Афганистане. Определяются они настроением депутатов бундестага, а временами и такими событиями, как предстоящие выборы в баварский ландтаг.
В самой дальней пещере Гиндукуша ощущается запах пота, исходящий от перепуганных немцев. «Главное — убивать немцев», — стращает лидер талибов Кари Башир Хаккани на страницах интернет-издания Spiegel online. Душок немецкого страха проистекает из парламента. У депутатов бундестага свои заботы: перед осенними выборами нужно попасть в список кандидатов от округа и по возможности на хорошее место. На осень, однако, назначено и голосование по Афганистану.
«Если мы будем делать что-то, против чего 60% населения, тогда мне рубашка моего избирательного округа ближе, чем костюм мировой политики». Йорн Тисен представляет Социал-демократическую партию Германии в бундестаге и в комитете по обороне. Раньше он руководил аппаратом Рудольфа Шарпинга во времена, когда тот был министром обороны. Для себя Тисен уже выяснил, что первоочередная задача солдата не в том, чтобы строить школы, асфальтировать улицы и нравиться населению. Но большинство его коллег смотрят на это иначе. Недавно Тисену звонила одна дама, эксперт по социальной политике. Ее беспокоили войска быстрого реагирования. «Скажи мне точно, Йорн, — увещевала она, — ведь ребятам там не придется стрелять?» Тисен, который обычно в карман за словом не лезет, не нашелся, что ответить.
Страх потерять симпатии избирателей в округе больше, чем опасение сделать в Афганистане что-то не так. Оборона родины в предгорьях Гиндукуша для многих не так важна, как самооборона на малой родине.
Кстати, об обороне Гиндукуша. Предшественник Франца Йозефа Юнга Петер Штрук тоже никогда не собирался становиться министром обороны. Но именно он сформировал представление о том, каким должен быть человек на этой должности. Насколько Рюэ считается чиновником, при котором бундесвер начал оперировать вне границ Германии, настолько Петер Штрук останется в памяти тем, что придумал для заграничных операций самое удобное обоснование. «Защита родины начинается у Гиндукуша», — некогда произнес Штрук. Сегодня эта фраза известна каждому.
Штрук свою должность любил — до тех пор, пока какой-нибудь душевнобольной не пробивался к дверям его офиса, чтобы спросить, даст ли он истребителям приказ стрелять на поражение. Насколько он любил свое дело, настолько войска любили его. Сегодня многие были бы рады, если бы Штрук в эти недели и месяцы вернулся на пост министра обороны.
Петер Штрук — лидер фракции СДПГ в бундестаге. Он и сейчас занимает эту должность, как занимал ее 11 сентября 2001 года, когда самолеты врезались в башни нью-йоркского бизнес-центра. Он был свидетелем того, как возникала идея операции в Афганистане. Относительно тогдашних расчетов он сегодня говорит: нам казалось, чем больше солдат Берлин отправит в Афганистан, тем «меньше будет риск, что нас втянут в кампанию против Ирака».
Вероятно, в этом логика была. Но следовало видеть и риск оказаться втянутым в другую кампанию. Штруку известно, что в Афганистане есть всего один путь — вперед. И нет пути назад. Но путь вперед предполагает одно: все больше солдат и все больше опасностей.
Полномочий командовать войсками и отдавать приказы у Петера Штрука нынче нет. Если и есть полномочия, то командовать совершенно другим войском. Он лидер фракции, на нем — обеспечение большинства на обоих голосованиях по Афганистану, намеченных на осень. Его дело — обращать в свою веру людей, считающих, что солдаты не должны стрелять. Работа трудная, не легче, чем та, что делает Франц Йозеф Юнг. «Конечно, это боевая операция — а что же еще?» — сказал однажды Штрук, когда речь зашла об Афганистане.
А о себе самом он высказался так: я — «член объединения за однозначность высказываний». Если бы Франц Йозеф Юнг решил подать заявку на вступление в этот клуб, шансов у него не было бы.
Многое из того, что Германия делала в Афганистане, сложилось неудачно. Распространено мнение, что лучше все начать с нуля — сделать перезагрузку. «Коммуникационная стратегия провалилась», — заявляет Карл-Теодор фон Гуттенберг, депутат бундестага от ХДС. Он не только аристократ, но и один из немногих вольнодумцев среди тех, кто занимается вопросами безопасности в парламенте. Он тоже считает, что нужно больше честности и что пора заканчивать с тактикой замалчивания и иносказания. Несмотря даже и на то, что в Баварии предстоят локальные выборы. Когда населению не говорят правды, то оно иначе, как отрицательно, относиться к проблеме не может. Фон Гуттенберг считает, что нужно ставить «неудобные вопросы», например такие: что происходит в Пакистане? Сколь долго будет поддерживаться искусственное разделение Isaf и СБР? Какова цель всего предприятия? И в чем суть солдатской службы — быть спасателем в камуфляже или бойцом? Все это вопросы, ответа на которые пока не дано.
Фон Гуттенберг убежден, своими силами заговор молчания преодолеть не удастся. Христианский демократ посмотрел, как такие вопросы решаются в Канаде. Там был случай, когда отчет одной независимой комиссии вернул дебаты в русло благоразумия. Вместе со своим коллегой от «зеленых» Омидом Нурипуром аристократ предлагает создать и в Германии похожую комиссию. У Гуттенберга уже есть даже идея, кого в нее включать. Например, бывший министр иностранных дел Йошка Фишер — кандидат номер один. А вторым он считает того, кто споткнулся всего раз, да и то в сомалийской пустыне.