Хоть тушкой, хоть чучелом — как было сказано в известном анекдоте. Но на Запад! Хоть программистом, хоть беби-ситтером. Не завидую я этим беби.— Никогда не заводи, Ваня, любовницу младше тебя в два раза,— так говорил мой друг Аркашка, разливая в бокалы красное вино.
Отбивные уже шкворчали на плите, распространяя по Аркашкиной квартире умопомрачительный аромат. Швейцарский сыр со слезой, состоящий из одних дырок, был нарезан тончайшими ломтиками. И нам оставалось только предаться пищевому разврату, возлияниям и трепу о прекрасной половине человечества.
— Любовница младше тебя в два раза — это твои угрызения совести до конца жизни. Даже когда тебе будет шестьдесят, а ей сорок два, ты будешь мучиться, что когда-то давным-давно соблазнил эту дуру. Что из-за тебя она не получила образования, не вышла замуж за хорошего мальчика. А так и осталась идиоткой до конца жизни. Ты будешь выслушивать ее жалобы на многочисленных мужей, устраивать к врачам ее детей…
— Ты о Ксении? — спросил я, приступая к отбивной.
Аркашка кисло улыбнулся.
— Вообще, это еще вопрос: а было ли между нами что-нибудь?.. Обстоятельства нашего так называемого романа по причине моего глубокого алкогольного опьянения остаются для меня загадочными. Я лично не помню, но она уверяла, что произошло нечто волшебное. Хотя я в этом сильно сомневаюсь…
За что люблю Аркашку? За трезвое отношение к себе…
— А может, лучше водочки? У меня маринованные белые — закачаешься. Кстати, Ксенина мама делала. Золотые руки у женщины. Не испорчена феминизмом, красавица. Наша ровесница, между прочим. Пироги печет исключительно. А, Ваня?
Я замотал головой. Аркашка всегда пытался пристроить меня к хорошей хозяйственной женщине, которая пела бы во время генеральной уборки.
Баста! Свою личную жизнь я буду строить сам.
— Так что с Ксенией?
— Ты помнишь, как я оплатил ее обучение в институте? Карточку в World-Class помнишь? А эта история с иностранцем, аборт? Когда я забирал ее из больницы, тетеньки из приемного покоя сровняли меня с землей. Слышал бы ты, что они там мне говорили. Не буду же я им объяснить, что и девушка не моя, и аборт не мой… Все эти туфельки и курточки — ерунда. Некоторое время назад она позвонила мне полшестого утра. Прости, говорит, я, наверно, тебя разбудила. Лапа, говорю ей, я сплю. Звони через два часа. Нет, говорит, не могу. Сейчас самый дешевый тариф, и моя семья не разрешает мне звонить в другое время.
Позвольте мне тут перехватить нить повествования.
— Что ты несешь,— говорит уже взбешенный этой наглой ложью Аркашка.— Я хорошо знаю твою маму. Ты из нее веревки вьешь. Да попробовала бы она тебе что-нибудь не разрешить…
— Милый,— услышал Аркашка на другом конце трубки,— моя семья — это вовсе не мама.
— Ты выскочила замуж? — с надеждой спросил он.
На другом конце трубке насмешливо присвистнули. Аркашка уже испугался, что Ксеня где-то надралась и вот теперь надо ехать вытаскивать ее из очередной авантюры. Но тут девушка выложила новую порцию информации, которая заставила Аркашку не просто проснуться, но и протрезветь после вчерашнего мальчишника.
Для начала следует отметить, что Ксения была не совсем обычной девушкой. Она плавала с аквалангом. Прыгала с парашютом. Подрабатывала клакером в Большом театре. Снималась в массовках. Писала стихи. И даже ела тараканов в каком-то специальном ресторане, где подавали насекомых. Природный авантюризм вел ее по жизни.
Непонятно, почему она выбрала именно немецкий язык,— может быть от тоски (если такие девушки вообще умеют тосковать) по бросившему ее Курту? Но немецкий язык она захотела осваивать прямо на родине Гете, вышеупомянутого Курта и йогурта «Мертингер».
Эта вертихвостка решила устроиться работать в Германии, так чтобы хозяева оплачивали ей языковые курсы. Оказывается, такой вид изучения языков довольно широко практикуется в молодежной среде. Няней. Или опермедхен, как там говорят. Недолго думая, Ксения разыскала через Интернет агентство (вот они, достижения прогресса!), которое помогло ей найти семью и получить годовую визу.
— А я-то думаю: почему это твоя мама так долго не звонит? — только и смог выговорить Аркашка.
— Она сейчас может только пить успокоительное,— легкомысленно ответила Ксения.— В аэропорте она провожала меня с таким видом, как будто я отбывала в пожизненное рабство.
О, сколько было написано о разочаровании! Да и то, по правде сказать, нет ничего банальнее разбитых надежд. Разве что убогие иллюзии. (Не путать с аллюзиями, которые тем занятнее, чем больше стервозности у их автора.)
Итак, что обнаружила девушка Ксения, дойдя до Берлина? Вместо большого дома в центре города — мягко говоря, небольшую квартирку в пригороде. Обещанная хозяевами светлая двадцатипятиметровая комната оказалась каморкой, которая была тонкой раздвижной дверью отгорожена от гостиной. А гостиная, между прочим, в дружных немецких семьях — это сердце дома. Там по вечерам все вместе смотрят телевизор и принимают гостей. То есть фиг уснешь.
Увидев эту так называемую комнату, Ксения заявила семейству Редмайер, что в ней не помещается даже нормальный диван — только складное кресло. На что господин Редмайер заявил:
— Ну, и что? Зато висят такие красивые картинки и шторы на окнах.
Как будто эти шторы из Зимнего дворца.
Дальше — больше. Продолжаем песню про бедную обманутую русскую девочку, за золотым пряничком побежавшую босиком по снегу. Теперь об эксплуатации человека человеком. Три часа ежедневной работы на деле превратились во все восемь, а иногда и девять. Да, в контракте речь шла о том, что Ксения будет встречать деток четы Редмайер из школы, кормить их обедом и присматривать за тем, как они делают уроки. Но в первый же день фрау Редмайер попросила Ксению еще и отводить младшего сына в школу. Если ее не затруднит, конечно. Ксения, отличавшаяся природным добродушием, легкомысленно согласилась.
Через неделю Ксения уже не только провожала и встречала детей из школы. Она кормила их собственноручно приготовленным обедом, делала вместе с ними уроки, гуляла в парке и даже убирала дом. Вечером ей хотелось одного: в постель. И чтобы никого не видеть и не слышать. Какие уж там курсы немецкого! Правда, за дополнительную работу фрау Редмайер обещала платить.
Жалостливость и пафос ситуации снижаются одной деталью. Готовить Ксения не умела. Она могла заварить пакетик чая на веревочке и залить кипятком быстроразваривающуюся лапшу. Макароны у нее превращались в кисель, яичница напоминала подметку, а растворимое пюре ее приготовления вызывало рвотный рефлекс. Поэтому у меня волосы становятся дыбом, когда я думаю, чем же Ксения кормила славных немецких детишек. Ну, да они, похоже, как Ганс и Гретель, покорно сносили издевательства.
Как бы то ни было, труд должен быть по достоинству оценен. Но прошел месяц, а Ксения не получила даже причитающихся ей по контракту 400 марок на карманные расходы. Не говоря уже о дополнительном вознаграждении.
Самое неприятное, но на все попытки Ксении поговорить о деньгах фрау Редмайер делала каменное лицо и заявляла, что не может понять, о чем именно девушка пытается ей сказать по-немецки. На английском немецкая гусыня не говорила. Тогда Ксения обратилась к главе семейства — тот необычайно гордился своим безупречным (интересно, кто внушил ему эту мысль) английским.
Выслушав претензии Ксении, он очень удивился:
— Вы же договаривались с моей женой, вот с нее и спрашивайте. У нас раздельный бюджет.
От такой наглости Ксения совершенно опешила. И сделала то, что всегда делала в подобных случаях: позвонила Аркашке. Посоветоваться. В шесть утра. Поскольку в это время у них в Германии самый дешевый тариф.
— Может быть, ты вернешься в Москву? — спросил Аркашка, пританцовывая от радости, что девушка его мечты находится за тридевять земель.
— Ну уж нет,— отрезала Ксения.— Через месяц начнутся языковые курсы, которые они мне оплачивают.
— Тогда позвони в агентство, которое подсунуло тебе чету Редмайеров,— посоветовал Аркашка.— И поговори с этой, как там ты ее называешь, Марией-Терезой, которая заключала с тобой контракт. Пусть она тебе поможет.
На следующую ночь телефонный звонок разбудил Аркашку опять полшестого. Ксения сообщила, что она дозвонилась своему менеджеру по трудоустройству. И знаете, что он ей сказал? «Дорогая, у вас просто культурный шок. Месяца через два вы привыкнете и ситуация не будет казаться такой ужасной».
Тут в Аркашке проснулась жалость. В конце концов, отчасти это его вина, что девочка оказалась фиг знает где без средств к существованию. Вкалывает, бедняга, на этих зажравшихся наглых немцев. И он заявил, что сам поговорит с Марией-Терезой. И ей не удастся отделаться только «культурным» шоком.
У Аркашки возникло желание позвонить ей прямо в шесть утра. Ему очень хотелось рассказать Марии-Терезе, что он теперь тоже предпочитает звонить по дешевым тарифам.
Когда наконец в Германии протикало девять и агент по трудоустройству соблаговолила добраться до офиса, Аркашка, представившись дядей, высказал ей все, что думал об эксплуатации дешевого детского труда. Мария-Тереза не стала задавать дополнительных вопросов и пообещала все уладить.
Ровно в шесть часов субботнего дня ликующая Ксения сообщила Аркашке, что ей выдали причитающиеся 400 марок на расходы и еще столько же в качестве гонорара.
— Вот и славно,— успокоился Аркашка, пожелал Ксении успехов в изучении немецкого языка, а также пообещал, что будет сам звонить ей каждую неделю.
В течение месяца все шло нормально. Аркашка, как и обещал, звонил Ксении и даже стал спокойно спать. Та хвасталась, что деньги ей теперь выдают каждую неделю и она с нетерпением ждет начала языковых курсов. Тучи начали сгущаться по мере приближения этих самых курсов.
Первым предвестником надвигающейся бури стала туманная фраза фрау Редмайер, что изучение иностранных языков — вещь настолько дорогостоящая, что она не знает, выдержит ли их семейных бюджет такой удар. Стоили они, к слову, 300 марок в месяц.
Чуть позже выяснилось, что если курсы и состоятся, то занятия будут проходить не пять раз в неделю, как рассчитывала племянница, а лишь два. При этом господин Редмайер утверждал, что эти курсы посещали все их прошлые опермедхен и ни одна не жаловалась. Ксения же твердо решила заниматься пять раз в неделю — а чего ради она оставила историческую родину и корячится на этих бюргеров? Аркашка трусливо надеялся, что на этот раз скандала удастся избежать или, по крайней мере, дело обойдется без его вмешательства.
Ксения позвонила, как всегда, в шесть утра.
— Я нашла отличный курс — суперинтенсив, и стоит всего 500 марок в месяц! Поговори с ними. Пожалуйста! Я не хочу ходить на их убогие курсы,— капризным тоном заявила Ксения.
— Но, лапа,— замялся Аркашка,— они, наверно, заплатили за занятия, на которые ты сейчас ходишь, а не за суперинтенсив. Так как же я могу…
Тут выяснилось, что семейный бюджет действительно не выдержал. Ксении пришлось платить за свою тягу к знаниям самой.
Что оставалось Аркашке?
Вечером того же дня, представившись дядей, он позвонил господину Редмайеру. Естественно, этот жмот и мысли не допускал о том, чтобы оплачивать любые курсы и уж, конечно, более дорогие, нежели он выбрал сам. «В контракте сказано, что мы предоставляем опермедхен возможность посещать курсы,— талдычил он.— Но нет ни слова о том, что мы будем платить». Возразить Аркашке было нечего. Народная мудрость: прежде чем что-либо написать на бумажке, прочитай, что на ней написано.
Но Мария-Тереза не зря говорила насчет культурного шока. Нет такой ситуации, в которой бы наш человек, стеснительный и работящий, попривыкнув, не охамел бы.
Через несколько недель Аркашке позвонил уже сам господин Редмайер. Произошло это не в шесть утра, что несколько повысило его рейтинг в моих глазах.
— Не могли бы вы уговорить Ксению вернуться? — вкрадчивым голосом начал немец.— Она просто затерроризировала всю семью. Мы даже согласились оплачивать половину стоимости занятий, но ей этого мало.
Аркашка попросил позвать Ксению. Девушка была в самом боевом расположении духа.
— Знаешь, я вдруг поняла,— хихикала Ксения,— что вовсе необязательно выполнять всю работу. Меня просят погладить? Очень хорошо, буду гладить одну простыню два часа. Ну я же не виновата, что стала такой медленной. Зачем бежать в магазин? Я ухожу туда на полдня. И покупаю не все, что указано в списке. У меня же нет норм выработки.
На это Аркашка не знал что сказать. Но тут к разговору подключился Редмайер.
— Вы знаете, ваша племянница переломала у нас всю бытовую технику. У нас сломался моющий пылесос. Вышел из строя телевизор. Перестали работать микроволновая печь и тостер. Все, что имеет несчастье попасть к ней в руки, моментально выходит из строя. А газонокосилка! Она взяла ее в руки один раз. Все! Мы не успеваем ремонтировать вещи.
Но самым ужасным был новый друг Ксении. О нем господин Редмайер просто не мог говорить без содрогания.
— Какой еще друг? — спросил Аркашка.
— Ахмед. Ксения говорит, что он чеченец.
Выяснилось, что Ахмед ходит за Ксенией по пятам. Носит ей сумки. Что они вместе танцуют на дискотеках — и не дай Бог хозяевам заикнуться, что в этот вечер у них гости. Один вид Ахмеда внушает им ужас. Дети Редмайеров его страшно боятся. И даже быстро делают уроки, когда он сидит на кухне. Иногда он чинит сломанную Ксенией бытовую технику, но после этого она ломается окончательно.
— Ксения! — заорал в трубку Аркашка.— Если ты влипнешь с этим Ахмедом в очередную дурацкую историю, я больше не буду этим заниматься!
— И вот,— подытожил Аркашка, допивая свое вино,— сегодня днем автоответчик сообщил мне голосом Ксении, что она возвращается в Москву ночным рейсом и очень просит, чтобы встретил ее именно я. Так что через три часа мне выезжать.
Гитлер капут, товарищи!
ИВАН ШТРАУХ
