Историк и президент Гарвардского университета Дрю Фауст (61 год) о финансовых проблемах своего вуза, управлении миллиардными активами и своей роли женщины, возглавившей элитный университет.
«Шпигель»: Госпожа Фауст, бывший выпускник Гарварда Барак Обама пытается уберечь от краха целые отрасли. Вы тоже обратились к нему с просьбой о государственных субсидиях?
Фауст: Нет. В последнее время я, к сожалению, не имела удовольствия разговаривать с президентом.
«Шпигель»: Но вы не станете отрицать, что в ближайшее время университет может столкнуться с серьезными финансовыми проблемами?
Фауст: Мы, как и другие, ощущаем на себе кризис. Согласно нашим прогнозам, по итогам отчетного года стоимость активов Гарварда сократится примерно на 30%, что соответствует $11 млрд убытка. Как и президенту Обаме, мне выпало руководить во времена, когда уверенности в завтрашнем дне нет.
«Шпигель»: Многие критики, в том числе из университетских кругов, говорят, что лучшего Гарвард и не заслужил. Harvard Management Company (HMC) инвестировала активы, которыми управляет, в высокорискованные дериваты. Журнал Forbes даже назвал HMC «гигантским хедж-фондом».
Фауст: Наша стратегия управления активами мало чем отличалась от той, которую использовали другие вузы, в частности Йельский университет. И если смотреть на цифры, то мы добились впечатляющих результатов — гораздо лучших, чем это было возможно при консервативных инвестициях: в последние 15 лет наша прибыль в среднем составляла 15,7% в год. Проблема в той внезапности и стремительности, с которой менялась экономическая ситуация.
«Шпигель»: Тем не менее многие и в тучные годы задавались вопросом, действительно ли менеджеры HMC должны зарабатывать до $35 млн в год — ведь это намного превышает гонорары ваших лучших профессоров.
Фауст: По крайней мере, каждый может узнать, во сколько нам обходятся наши менеджеры. В университетах, доверяющих управление своими активами сторонним фирмам, с этим обстоит иначе.
«Шпигель»: Вы планируете ограничивать оклады ваших менеджеров? Сегодня об этом задумываются даже на Уолл-стрит.
Фауст: Размер вознаграждений мы каждый год обсуждаем заново, в этом году решение еще не принималось. Разумеется, сегодня мы тоже смотрим на мир другими глазами. Приходится снова поднимать все финансовые вопросы: какой должна быть максимальная плата за обучение? На какое государственное финансирование научных исследований можно рассчитывать? И главное, что будет с пожертвованиями? Что, если друзья и спонсоры Гарварда сами столкнутся с финансовыми затруднениями?
«Шпигель»: Как звучат ваши ответы?
Фауст: Если наши активы сильно потеряют в цене, придется сокращать расходы и больше ориентироваться на другие источники доходов.
«Шпигель»: То есть еще больше повышать плату за обучение? С учетом проживания и питания год в Гарварде уже сегодня обходится почти в $50 тыс. — это доход средней американской семьи.
Фауст: Именно поэтому мы обязались и впредь оказывать финансовую поддержку студентам из менее состоятельных семей. Мы убеждены: одна из важнейших задач Гарварда — дать способным студентам возможность получить лучшее образование.
«Шпигель»: Несмотря на все понесенные убытки, Гарвард остается самым богатым вузом мира. Даже сегодня стоимость его активов оценивается более чем в $26 млрд. Возможно, вы могли бы позволить себе большее хладнокровие?
Фауст: Возьмем самый крупный факультет нашего университета — Высшую школу гуманитарных и естественных наук, — финансирование которого на 60% обеспечивается доходами от управления нашими активами. Их снижение на 30% приведет к столь существенному сокращению его бюджета, что мы будем вынуждены это как-то компенсировать.
«Шпигель»: Средств для этого у вас хватает.
Фауст: Действительность такова: чтобы покрыть текущие расходы, мы были вынуждены продать больше активов, чем хотелось бы. Но активы — не чулок с деньгами, которые президент университета может тратить, как заблагорассудится. Это капитал. И нам хотелось бы, чтобы он еще долгие годы обеспечивал финансирование наших программ, отделений и курсов. К тому же мы просто не вправе распоряжаться активами по своему усмотрению.
«Шпигель»: Почему?
Фауст: Более 70% из них предполагает целевое использование. Допустим, даритель говорит: я хочу дать эти деньги на кафедру французского языка. И тогда закон запрещает тратить их и прибыль от управления ими на финансирование кафедры биологии или ремонт студенческого общежития. Активы Гарварда — не гигантский горшок с деньгами. Они включают более 11 тыс. позиций, каждая из которых предназначена для определенных целей.
«Шпигель»: Иными словами, вам приходится экономить. На чем?
Фауст: Например, сегодня утром я присутствовала на одной встрече. Так вот, на столах были сэндвичи и багели. Я не могла поверить своим глазам. Вероятно, это какое-то недоразумение — ведь угощение на встречах отменили еще в ноябре. Мы пытаемся экономить на том, что не имеет принципиального значения для учебы и науки.
«Шпигель»: Ваших сотрудников беспокоит отнюдь не отсутствие булочек. Их заботит, что молодых ученых перестали брать в штат, что они не могут нанять новых людей.
Фауст: Запрета на найм специалистов у нас нет. Но в каждом конкретном случае мы тщательно взвешиваем, действительно ли нужно кого-то брать на освободившееся место. Почти 50% наших расходов — это затраты на персонал.
«Шпигель»: Гарвард всегда был щедрым, гостеприимным хозяином, приглашавшим исследователей со всего мира. Ученый, читавший в университете доклад, три дня мог жить в одном из роскошных отелей Бостона. Расточительство осталось в прошлом?
Фауст: Если наш гость проведет в роскошном отеле только одну ночь, он сможет порадовать нас не менее интересным докладом.
«Шпигель»: В последние годы примерно 40% выпускников Гарвардского колледжа устраивались в консалтинговые компании или находили работу в финансовом секторе. В прошлом году, выступая перед студентами, вы сами с неудовлетворением отметили это, сказав: «Ищите работу, которая вам по душе». Возможно, во времена кризиса ваш призыв будет услышан?
Фауст: Большинству наших выпускников в этом году в любом случае придется искать другую работу, ведь объем финансового сектора существенно сократился. Некоторые студенты говорят мне, что кризис дал им возможность устраиваться на такие места, которые раньше они едва ли стали бы для себя даже рассматривать. Не будь кризиса, над ними довлело бы стремление получить престижную и высокооплачиваемую работу в сфере финансов.
«Шпигель»: Выпускники Гарварда настолько алчны?
Фауст: Отнюдь. Но здесь, в университетском городке, каждую осень проводились безумные рекрутинговые кампании: представители финансового сектора предлагали студентам баснословные условия. Двое гарвардских экономистов написали в этой связи замечательную статью. Они попытались разобраться, почему молодежь на такие предложения соглашается, — и пришли к выводу, что любой разумный человек поступил бы так же. Нужно быть сумасшедшим, чтобы отказаться от столь щедрого вознаграждения за свой труд. К тому же нельзя забывать, что такая работа считалась более чем престижной — даже если сегодня ситуация и несколько изменилась.
«Шпигель»: Вам не кажется, что с наступлением кризиса среди ваших студентов началась некая переоценка ценностей?
Фауст: Безусловно. Возможно, отчасти мы этим обязаны и новому президенту Бараку Обаме. Во всяком случае, немало студентов охватило жгучее желание изменить мир к лучшему. В этом году как никогда много выпускников выказали готовность участвовать в программе Teach for America («Учить для Америки») — два года они будут преподавать в муниципальных школах страны.
«Шпигель»: Нобелевский лауреат и один из первооткрывателей структуры ДНК Джеймс Уотсон с обеспокоенностью отмечал, что самые способные молодые люди Соединенных Штатов сегодня не изучают естественные науки. Они предпочитают делать деньги на бирже. В некоторых лабораториях Гарварда или Массачусетского технологического института большинство среди докторантов составляют приезжие из Европы и Азии.
Фауст: Вы правы. Нам, американцам, нужна совершенно новая концепция стимулирования естественных наук. Пока эта проблема не решена, но начинать работу надо еще до колледжа.
«Шпигель»: Ощущаете ли вы как президент Гарвардского университета некую особую ответственность за то, чтобы физике и биологии учились не только китайцы и немцы, но и молодые американцы?
Фауст: Конечно, мы и впредь будем привлекать лучшие умы со всего мира. Но хочется надеяться, что со временем больше таких умов будет появляться и в самих Соединенных Штатах.
«Шпигель»: Гарвард собирался построить в Бостоне крупнейший в Америке естественнонаучный центр. Первый проект стоимостью $1 млрд включал в себя, в частности, институт стволовых клеток. Недавно его реализацию приостановили. Местные жители уже поговаривают о «гарвардской дыре». Вы планируете когда-нибудь достроить этот центр?
{PAGE}
Фауст: Мы завершим закладку фундамента и потом будем обсуждать дальнейшие шаги. Когда разразился финансовый кризис, мы еще раз все тщательно взвесили. Ведь это колоссальные инвестиции. Мы спросили себя, можем ли мы позволить себе такой проект. И решили в ближайшее время инвестировать в людей и образовательные программы, а не в инфраструктуру. Так что на первых порах соответствующие факультеты разместятся в нашем старом университетском городке в Кембридже. И у нас будет время еще раз рассмотреть имеющиеся варианты.
«Шпигель»: 370 лет прошло, прежде чем Гарвард возглавила женщина. К какой карьере вас готовили ваши родители?
Фауст: Я должна была найти себе богатого мужа.
«Шпигель»: Вместо этого вы стали преемницей Ларри Саммерса — человека, пострадавшего из-за своих противоречивых высказываний, что женщины менее способны к естественным наукам, чем мужчины. Уже два года вы занимаете пост президента. Несмотря на это, Гарвард до сих пор остается миром мужчин?
Фауст: Я так не думаю. Мне бы хотелось, чтобы в нем было место для всех, независимо от пола, национальной принадлежности и сексуальной ориентации.
«Шпигель»: Случались моменты, когда вы понимали: в том, чтобы быть первой женщиной-президентом, есть что-то особенное?
Фауст: После своего назначения я сказала: я не женщина-президент. Я просто президент Гарвардского университета. И должна отвечать тем же ожиданиям, что и любой другой; должна добросовестно делать свое дело и быть незаурядной личностью. Но я быстро заметила, как много для людей во всем мире значит видеть на этом посту женщину. Я получала письма от маленьких девочек из Китая, писавших: теперь я знаю, что тоже смогу заниматься наукой. И от отцов, которые ликовали: теперь моя малышка сможет добиться всего. А бывшая выпускница Редклиффского колледжа, в прошлом являвшегося женским отделением Гарвардского университета, — сегодня ей 97 лет — призналась, что в Гарварде ее не покидало чувство, что с ней общаются не на равных. «Теперь я знаю, для чего прожила столь долгую жизнь», — убеждена она.
