Александр Галибин: "Я делаю кино, которое можно смотреть и детям, и родителям"

Содержание:

• Близость к детям
• Немного сказки
• Будущее кинопроката

Близость к детям

– Как актер вы сыграли Мастера и Николая Второго. И как театральный режиссер ставили серьезные спектакли. Почему вас потянуло на детское, а вернее, семейное кино? Это осознанный выбор или случайность?

Евангелие для атеиста: 100 лет режиссеру Пьеру Паоло Пазолини

– Это не случайность. Много лет я хотел снять одну картину и в итоге это сделал. Это был мой первый детский фильм, который назывался «Золотая рыбка». Я носился с этим сценарием с 2004 года, предлагая его разным людям, кто-то отказывался, кто-то соглашался. В результате мы запустились с этой картиной в 2008 году. И тут грянул кризис.

Стало понятно, что все планы рушатся, мне предложили театр, и я туда ушел. Спустя три года опять вернулся к тому сценарию. В результате нашел компанию, с помощью которой эту картину и снял.

– Чем вас увлек именно этот сценарий, почему это не отпускало?

– Мне хотелось отдать дань поколению моих родителей – детей войны. О нем и идет речь в картине. Это очень личное, и я этот фильм посвятил папе. Это не буквально биографическая история, а память о поколении, которое сейчас катастрофически уходит.

– Ваш фильм «Сестренка» тоже о детях войны.

– «Золотая рыбка» рождалась очень непросто, и у меня осталось ощущение какой-то недосказанности. И когда на глаза попалась заявка сценария по повести Мустая Карима «Радость нашего дома», которая называлась «Сестренка», я пошел в компанию, где работает генеральным продюсером мой товарищ, и предложил ему эту тему. Он посмотрел «Золотую рыбку» и сказал: давай будем этим заниматься. И мы стали снимать «Сестренку» совместно с фондом имени Мустая Карима.

– Во всех этих картинах главные герои – дети. Почему?

– Мне вообще близка история, касающаяся детей. Это человечки, которые не обманывают, ничего не играют, они такие, какие они есть. И в театре мне всегда нравился человек такой, какой он есть, а не такой, каким его искусственно изображают. Эта любовь к естественному в человеке, которое ярче всего проявляется в ребенке, повела меня дальше, и возник сценарий картины «Маруся форэva!». А потом уже я снял «Мою ужасную сестру» и «Приключения маленького Бахи».

Последний фильм уже готов, остались кое-какие формальности с титрами. Это тоже детское кино (продюсер Федор Попов). Так получилось, что свою первую детскую картину я снял в Киргизии, вторую в Башкирии, а «Маленького Бахи» – в горах Дагестана.

– А почему почти всегда в таких экзотических, невероятно красивых местах?

– Ну, не всегда. «Маруся форэva!» снята в Питере, а «Моя ужасная сестра» – в городе моего детства Выборге. Я же сам ленинградец, но мы часто бывали в Выборге, ездили на острова. Выборг – не чужой для меня город, поэтому мы там стали снимать это кино. Там возрождается много интересных мест, вот парк «Монрепо», где мы снимали, – потрясающий по красоте.

"Рука бога": самый личный фильм Паоло Соррентино

– В общем, вы часто идете по местам своего детства.

– Да. А что касается «Маленького Бахи», то это история мальчика из дагестанского аула, который называется Чох. Мы его нашли и там снимали летом, в августе. Я просто думаю, что мы все вышли из детства, и все, что с нами происходило когда-то, потом отражается в нашей жизни.

– Маленький башкирский мальчик в «Сестренке» и девочки в «Марусе форэva!» и в «Моей ужасной сестре» невероятно естественны. Как вам удается добиться от них такой игры?

– Тут слово «игра» не подходит. Дети, которые у меня снимались, не играют. Они такие, какие они есть. Я считаю, что маленький человек имеет право на такую же независимость личности, как любой взрослый. И поступки, которые совершают мои герои, должны идти изнутри, от его имени, а не от желания дяденьки-режиссера, который велел ему сделать так или эдак.

– Чем работа с актером-ребенком отличается от работы со взрослым профессионалом?

– Это большая тема, и сейчас я ответить не смогу. Приходите на съемочную площадку – сами увидите. В целом я сильно доверяю личности ребенка. И мы работаем всегда в полном понимании друг друга. О девочках, снимавшихся в «Моей ужасной сестре», я не говорю: Марта Кесслер (у нее главная роль и в «Сестренке») и Соня Петрова (главная роль в «Марусе форэva!») – это две звезды, их просто надо правильно направлять, они уже очень многое умеют. Иногда эта умелость мешает им, но тем не менее часто с ними легче работать. Девочки очень ясно понимали, что они делают, мы прочерчивали роль, могли об этом говорить (в этом эпизоде – так, в этом – по-другому, это мы будем делать сейчас, а это – потом).

– То есть они уже настоящие профессионалы.

– Ну, да. Их не надо обучать. А вот когда я снимал «Маленького Баху», герою было всего семь лет. Он не знал, что такое кино, никогда не снимался. Но мальчик рос на глазах как актер, нужно было его обучать. Так же, как башкирского мальчика в «Сестренке», который тоже никогда не снимался.

– Вы часто берете одних и тех же актеров-детей в свои фильмы. Почему?

– С Мартой и Соней я уже работал и их знаю. И, когда появился сценарий «Моей ужасной сестры», у меня просто не было вариантов. Я понимал, что буду снимать Соню и Марту, если она сможет, потому что у нее очень жесткий график. Она сейчас снимается в Америке в очень серьезном сериале, у нее уже второй сезон, ее опять утвердили. Но для нас у нее нашлось время, и у меня по большому счету не было других вариантов на эту роль. Так же, как роль Сони – это роль Сони.

– Вы можете сказать, в каком случае талантливый актер-ребенок в будущем может стать профессиональным артистом? Ведь часто дальнейшая судьба такого вундеркинда трагична.

– Не могу этого сказать. Это путь человека. Если он решит идти дальше в эту профессию, то он пойдет, несмотря ни на что. Это его выбор. И еще важно, помогут ли ему родители.

Немного сказки

– Ваши детские фильмы немного похожи на сказки. В них всегда хэппи-энд. Я не знаю, чем у Мустая Карима заканчивается его послевоенная повесть, но в фильме все слишком хорошо закольцовывается. Мне кажется, что в жизни все не совсем так. Вы переписали концовку «Сестренки»?

"Вестсайдская история": зачем Спилберг переснимает классику

– Да, мы этот финал дописали с разрешения родственников Мустая Карима. Повесть – это литература, но кино немножко другое. И надо было что-то менять.

– Для вас принципиален хэппи-энд? В жизни далеко не всегда так. Ведь и в «Моей ужасной сестре» тоже очень счастливый конец. Две девочки оказываются в общей семье: мама одной собирается замуж за папу другой. Девочкам приходится жить вместе, сначала они враждуют, но потом решают совместными усилиями разрушить отношения взрослых, чтобы вернуть свои жизни в прежнее русло. То есть их цель – разрушение чужого счастья ради собственного благополучия. Дальше рассказывать не могу.

– Мне больше нравится, когда люди выходят из кинотеатра не подавленными и разбитыми, как это бывает после некоторых блокбастеров, а с какой-то милой улыбкой на лице. Хочется, чтобы людям все-таки было хорошо от того, что они увидели.

– То есть кино должно давать людям радость?

– Я не знаю. Кино, как и театр, разными бывают. Есть замечательная картина «Сто дней после детства» и есть «Сестренка». Они совсем непохожие. Я ничего не пропагандирую, а просто занимаюсь тем, что умею и что могу. Кто-то снимает детские блокбастеры и пусть снимает. «Неуловимые мстители» – это же блокбастер!

– Вы ориентируетесь на какие-то традиции российско-советского детско-семейного кино? На западные образцы?

Великий провокатор: 80 лет Бернардо Бертолуччи

– Мне кажется, что любая картина для детей имеет право на существование хотя бы потому, что ей занимаются люди, которым это хочется делать. И неважно, в какой стране это происходит. Если это серьезный бизнес и получается неплохая картина, как, например, «Один дома», это тоже кино. Просто я другим занимаюсь. У меня получается только то, что я знаю. Я люблю картины и детские, и взрослые, на которых сам вырос, которые меня сформировали. Картины, в которых есть какая-то чистота, открытость. Наверное, это присутствует и в моих работах. Я не стремлюсь кого-то удивить, потрясти. Я просто делаю то, что умею. Я вырос в кино, на кино, и пока я могу, буду это делать. Кино про детские психотравмы полезно посмотреть родителям.

– И в «Сестренке», и в «Моей ужасной сестре» вы говорите о детских психотравмах. В «Сестренке» это война, катастрофа, из которой героиня на протяжении всего фильма выкарабкивается, а в «Моей ужасной сестре» это психотравмы, связанные с переживаниями детей из-за развода родителей, из-за устремленности матери на карьеру, а не на ребенка…

– Дело в том, что я разговариваю со зрителем своим языком. Передаю свое понимание жизни. Диалог со зрителем в «Сестренке» один, а в «Моей ужасной сестре» – другой. «Моя ужасная сестра» более авантюрная, легкая, и такая задача была поставлена и продюсером, и Фондом кино. Это не должно было быть тяжелой картиной. Но вы правы: мне хотелось сказать, что за этой легкостью скрываются очень серьезные вещи для ребенка, что его переход из одного состояния в другое, понимание того, что он разрушает то, что связано с другими людьми, это очень значительно для него. В «Моей ужасной сестре» важно, что маленькие героини переходят в сторону созидания, в сторону взгляда на мир другими глазами. И финал, когда дети сами возвращают все на круги своя, – это другой способ разговора.

– Такой фильм полезно посмотреть и детям, и родителям. В этом смысле это не детское, а семейное кино.

– Я и делаю кино, которое можно было бы смотреть и детям, и взрослым. И чтобы потом можно было об этом поговорить.

Будущее кинопроката

– Как вы относитесь к тому, что крупные голливудские студии ушли из России? Какова в связи с этим судьба нашего проката, и какие проблемы вы тут видите?

– Я думаю, что для прокатчиков это, конечно, катастрофа. Деньги в основном зарабатывались на американских картинах. Но, может быть, для российского кинематографа это шанс выплыть из той тины, в которую он был погружен благодаря американскому кино, оно заполнило абсолютно все. Поэтому, с одной стороны, ясно, что прокат потерпит колоссальные убытки, но, с другой стороны, может быть, изменится прокатная система, и наши картины, в том числе и детские, наконец увидит зритель.

– Есть ли перспектива повторного проката картины Глеба Панфилова «Романовы: венценосная семья», в которой вы играете Николая? Ведь фильма почти никто не видел. Возможен ли повторный показ? Сейчас ведь развивается такая система, а кроме того, возникло много кабельных каналов и онлайн-кинотеатров.

– Я думаю, что это одна из лучших картин, которая снята на эту тему. Внутри фильма есть мощная пружина: там нет политики, это история о любви семьи номер один. И эта история движется, начиная от отречения государя до Голгофы. И этот трагический путь государь прошел вместе со своей семьей. Мне это очень важно и дорогого стоит. Потому что семья для человека – это и защита, и опора. Конечно, если бы состоялся второй прокат этой картины, было бы замечательно.