– Какие зарубежные звезды приедут на фестиваль в этом году, и какие спектакли вошли в программу?

– «Кремлевский балет», как и весь Кремлевский дворец, работает в очень напряженном творческом ритме. У нас постоянно идут мероприятия, и не только здесь, во дворце. Но фестиваль – это главное событие, с которого начинается наш сезон. Это интересная и прекрасная вещь для всех, кроме его устроителей (смеется). Вот вчера мы узнали, что замечательная балерина, которая была объявлена в «Лебедином озере» и мечтала приехать, получила вчера вечером травму. В течение ночи мы нашли замену.

Если говорить о программе фестиваля, то в этом году у нас будет всего пять спектаклей: «Баядерка», «Дон Кихот», «Щелкунчик», «Жизель» и «Лебединое озеро». Практически вся классика. В первом танцуют прима-балерина и премьер из театра «Ла Скала» Мартина Ардуино и Марко Агостино. В «Дон Кихоте» Янела Пинера танцует с Луисом Валье. Они кубинцы, но работают во всех театрах Европы. Кубинская школа балета ведь очень сильная. И они любят техничные спектакли, такие как «Дон Кихот», и всегда очень зажигают публику.

Лаурретта Саммерскалес и Йона Акоста, солисты Баварского театра оперы и балета, будут танцевать в «Щелкунчике». Они у нас не первый раз. Лаурретте очень хотелось сделать спектакль именно в редакции нашего театра. «Жизель» танцует Полина Симеонова, это один из ее коронных спектаклей. Ее партнером будет Даниэль Камарго из балета Нидерландов.

И на закрытии, в «Лебедином озере», должна была танцевать Ясмин Нагди из Королевского балета Великобритании, но она, как я уже сказал, выбыла из-за травмы, и мы договорились с Наташей Майр, прима-балериной из Венской оперы, они с Исааком Эрнандесом и выступят в «Лебедином озере».

Мы всегда хотели как-то отметить зарубежных участников фестиваля, которые всегда выступают с большой отдачей, радостью. Решили в этом году сделать такой подарок – это еще не приз, но уже не просто сувенир, который мы каждому будем вручать после спектакля. Перерастет ли это в какой-то приз Кремлевского дворца или нет, я пока сказать не могу. Но нам хотелось бы, чтобы у этих замечательных танцовщиков и балерин дома стояла такая статуэтка, олицетворяющая наш «Кремлевский балет».

– А собирается ли «Кремлевский балет» как-то по-особенному отметить свое 30-летие, которое будет в следующем году?

– В репертуаре нашего театра на сегодняшний день шестнадцать названий. Это очень разные спектакли – классические и современные постановки. Очень разнообразные по художественному решению, по стилю и характеру, спектакли – долгожители и созданные театром совсем недавно. Они пользуются большой любовью и популярны у московского зрителя, гостей нашего города, а также за рубежом, во время наших многочисленных гастрольных поездок.

Мы очень хотели бы к юбилею выпустить и новый спектакль, но обстоятельства складываются так, что мы пока твердо сказать этого не можем. У нас очень сильно распланирован год. Почти сразу после фестиваля уезжаем на гастроли в Бангкок, на знаменитый оперно-балетный фестиваль. В конце года гастролируем в Китае, в Харбине. А в следующем году будет много событий, и в том числе юбилей Победы – на Красной площади мы будем выступать наверняка. Мы часто сопровождаем различные международные саммиты, к ним готовимся заранее, это тоже большая работа. Хочется показать что-то интересное, новое и в то же время связанное с Россией, русским балетом.

Насчет нового балета скажу так: мы очень хотим, чтобы у нас снова поставил балет Юрий Григорович. Это мастер, признанный во всем мире, у нас уже три его спектакля поставлены. Но Петр Михайлович (Шаболтай, директор ГКД. – «Профиль») хочет «Спартак», а он уже идет в Большом театре, и Григорович такой вариант не одобрит. А вот «Золотой век» – об этом речь идти может. Наша труппа этого очень хочет, и фрагменты этого спектакля мы уже танцевали. К 30-летию мы хотели бы иметь в репертуаре такой масштабный балет, и мы могли бы его хорошо сделать, блеснуть нашими талантливыми солистами.

30-летие будет только в конце 2020 года, так что еще есть время принять это решение. В нашем «портфеле» есть новые спектакли, которые мы обсуждаем. Но поскольку не мы во дворце хозяева, а есть и дирекция, – мы всегда ждем от дирекции, чтобы она одобрила наши планы. Есть несколько названий, и после юбилея эти постановки были бы очень интересны. Потому что это совершено новые работы с новой музыкой, то есть «мировые» премьеры.

– Всегда ли зарубежные артисты гладко встраиваются в спектакль?

– Всегда. Не было ни одного конфликта. Во-первых, мы ставим классические балеты, и тут всё совпадает. И во-вторых, я не слышал других отзывов о наших хореографических редакциях, кроме положительных. Я делаю свои редакции и считаю, что в законсервированном виде спектакль умирает. Почему мы сейчас в состоянии смотреть спектакли Петипа, Перро? Потому что были хореографы, которые после смерти этих авторов еще работали над этими спектаклями. Убирали то, что со временем начинало казаться лишним, а что-то добавляли. Но всё это можно делать только с глубоким уважением к автору.

Пример: Федор Лопухов, знаменитый наш хореограф, в «Спящей красавице» поставил две вариации. А свое имя даже не указал. Но все знают, что это его вариации. Хотя отличить невозможно – ткань Петипа идет неразрывно. Благодаря таким людям спектакль живет много десятилетий и даже столетия. Для этого надо любить балет больше, чем себя.

Эстетика ведь быстро меняется, что-то оказывается устаревшим. Смотреть сейчас спектакли в подлиннике – это как смотреть старое кино, как танцует балерина. Надо что-то совершенствовать. Но оставить главное – душу автора, смысл его не искажать.

– Я заметил, что в интервью вас часто спрашивают: «Когда же в «Кремлевском балете» будет современная хореография?» Похоже на какое-то постоянное мягкое давление. Почему людей так беспокоит современная хореография?

– Что значит «современная хореография»? Это все равно что говорить: когда у нас будет новый алфавит? Дело ведь не в буквах, а в тех словах, которые мы говорим, в тех предложениях, которые мы из них складываем. Дело в смысле всего происходящего. «Жизель» в свое время был современным спектаклем – о тех людях, которые жили в тот момент. Вот я сейчас сделал спектакль в Нижнем Новгороде. И я слышал разговор ребят, артистов. Их спросили: «Какая это постановка?» Они ответили: «Это классический балет, но современный спектакль». Меня это очень порадовало. Современный классический балет ведь впитывает в себя всё: движения бытового танца, брейк-данса, бального танца, акробатику, гимнастику. Таким образом, он имеет возможность говорить с человеком на современном языке. Говоря о классическом балете, люди думают, что артисты должны выглядеть, как французский двор при Людовике XIV. Но сейчас уже забыли, откуда пришли многие движения, – осталась чистая форма классического балета, которая может рассказать о чем угодно.

И я вижу, что и молодые хореографы сейчас идут к такому сплаву: это и классический балет, и характерный танец, и гротесковый, и все виды современного танца. Важно, когда этот сплав влияет на зрителя эмоционально. Ведь главная задача – потрясти зрителя. Зритель через эмоцию постигает новое качество. Он может сразу этого и не понять. Он уйдет, потом через две недели вдруг вспомнит какое-то ощущение. Все-таки мы не учителя для зрителя, а те, кто дает ему увеличительное стекло, чтобы расширить кругозор, чтобы понять, что мир очень широк и есть много разных взглядов. Вот в этом, мне кажется, суть.

– Вы упомянули свой новый спектакль в Нижнем Новгороде. Что это будет?

– Это моя новая постановка в другом театре. До этого был «Аленький цветочек» в Уфе, который я потом перенес на нашу сцену. А это совершенно другая вещь, по пьесе Михаила Себастьяна «Безымянная звезда». Это была большая работа, совершенно новую музыку написал Владимир Качесов, она меня вдохновила. Мне очень понравились главные герои, которых я выбрал. Это Андрей Орлов и совсем молодая балерина Татьяна Казанова – она второй год всего в театре. Пришла из школы нижегородской, причем уже настоящей балериной. Такая выразительность, техника, владение всеми видами классического танца! Но главное – актерское дарование. И он замечательный артист. Эта пара меня так вдохновляла, что я очень быстро поставил этот спектакль.

Знаете, театры, которые мы по привычке называем периферийными, становятся настоящими городскими театрами. Там молодые артисты, молодые руководители, которые задают тон. Если раньше, в советское время, в Большом шел такой репертуар – и в каждом театре должен был быть такой же, то сейчас театры более разнообразны. Это очень позитивная вещь, говорящая о том, что балетный театр ищет и развивается.

– А правда, что ваша мама запрещала вам учить цыганский язык и играть на гитаре?

– Моя мама Ольга Петрова была знаменитой артисткой цыганского театра, народной артисткой России. Ребенком я провел в театре «Ромэн» много времени – куда же меня было девать? Детей актеров порой набиралось несколько человек. Мама оставляла меня в гримерке, а сама шла на сцену. Если нас не запирали, то иногда случались серьезные казусы. Однажды мы вдвоем с девочкой забрели в бутафорский цех. А в цыганском театре бутафорский цех – это кнуты, оружие, бубны и т.д. Мы нарядились и во время спектакля зашли в оркестр. Зрители нас не видели, но дирижер очень удивился. Хорошо, что мы вышли не на сцену.

Все родственники работали в театрах, а отец – в Большом. Я поступил в хореографическое училище, и мама сказала: никакой цыганщины я не допущу. А я уже начал заниматься на гитаре с Поляковым, родственником тех Поляковых, которые были у «Яра». Мама как узнала, был нагоняй. Она сказала: чтоб цыганский язык не знал, на гитаре не играл и близко к лошадям не подходил. Поэтому я ни разу не был на ипподроме (смеется).

– Почему она не хотела всего этого?

– Она боялась, что меня может захватить какая-нибудь страсть. Когда я был мальчиком, у меня был очень сильный темперамент, цыганский. Но, поступив в хореографическое училище, я понял, что вести себя надо по-другому. Темперамент стал для меня проблемой. Придя в Большой театр, я осознал, что если вспылю, ударю кого-то, там я просто не выживу, меня выгонят. И я начал себя сдерживать и свои эмоции не пускать наружу. И подумал, что мама, наверное, в чем-то была права.

– Создавая «Кремлевский балет», вы столкнулись со множеством организационных вопросов. Легко ли вам, человеку творческому, далась эта сторона дела?

– У меня к тому времени уже был большой опыт. В Большом театре, после того, как закончил карьеру артиста, я стал заведующим труппой, помощником Григоровича. Я много с ним общался и перенимал принципы работы. Его часто представляют властным человеком, а на самом деле он очень демократичен. У нас был художественный совет, и мнения высказывались самые разные, порой противоположные. И вот примирить эти мнения, найти консенсус – в этом Григорович был выдающимся дипломатом. И он прислушивался к мнению большинства. Важно думать об артистах – педагоги часто подсказывают: этому надо сегодня обязательно дать что-то сделать, продвинуться, а то мы про него забыли. А иначе начинается бурление, а оно ни к чему хорошему не приводит. Я видел, как в Большом театре увольняли Покровского – такого выдающегося человека просто в один день уволили. И ничего хорошего театру это не принесло. Очень важно для жизни театра, когда все, кто участвует в творческом процессе, чувствуют, что к их голосу прислушиваются. Театр – это общее дело, каждый человек в театре – артист, бутафор, механик сцены, директор и т. д. – это команда, создающая спектакль, и от каждого в конечном итоге зависит и успех, и признание любой творческой работы.