Стержень русской истории: две книги о судьбах русского раскола

Однако не будет преувеличением сказать, что в этой череде наибольшим вниманием в последние годы пользуется книга Александра Пыжикова «Грани русского раскола». Труд российского историка получил широкую известность в научных и общественных кругах, вызвал различную реакцию, включая критику, но главное, никого не оставил равнодушным. Так, рецензии на книгу опубликовали ведущие исторические журналы России, США, Германии («Российская история», 2014, № 4; Slavic review, 2015, № 1 (74); Jahrbucher fur Gesechichte Osteuropa, 2015, № 4), что уже само по себе нечастое явление для отечественной науки.

Такое внимание обусловлено тем, что книга утверждает необычный взгляд на, казалось бы, давно известное. Она посвящена не самому староверию как специфическому явлению русского народа, чем на протяжении десятилетий занимался и занимается узкий круг ученых и энтузиастов.

О расколе серьезно говорят лишь применительно ко второй половине ХVII века, т. е. о его возникновении, оформлении, когда борьба последователей старой веры и приверженцев никоновских новин еще носила открытый характер. Затем присутствие раскола в российской жизни сводится к минимуму, а все внимание сосредоточивается лишь на религиозной стороне. Такой взгляд приобрел устойчивый характер благодаря дореволюционной государственно-церковной статистике. Исходя из нее, к староверию в империи принадлежала крайне малая часть населения (менее 2%). В результате исследователи продолжают ориентироваться на эти цифры, не имеющие ничего общего с реальностью.

«Гранями русского раскола» профессор Пыжиков постарался разорвать этот порочный круг, придав изучению староверия новые смыслы. Показать, что русский раскол – это не удел мелких групп, а масштабное явление совсем не маргинального характера.

Не менее интересна еще одна книга Пыжикова – «Корни сталинского большевизма». Ответ на вопрос о происхождении советского проекта довольно сложен. Многослойность и политизированность этой темы затрудняют исследовательские усилия в этом направлении. Углубление в документальный пласт той эпохи, конечно, проясняет какие-то детали и сюжеты, но оставляет нераскрытой уникальность советского проекта. Если считать большевизм в советском исполнении производным от марксистского наследия, то это означало бы ограничиваться лишь внешней стороной дела. Такое изучение советского феномена можно назвать поверхностным. Именно поэтому автор использует иной исследовательский ракурс, развивая идеи «Граней русского раскола», где в качестве стержня нашей истории рассматривается староверие. Эта книга настраивает на осознание того, что произошедшее с нашей страной в прошлом столетии стало не следствием чьего-то провидения, а результатом действия сил, подспудно тлевших в толще народных слоев.

Родословная советской эпохи впервые выводится здесь из староверческих корней, так и не вырванных из глубин русского народа. Сделаем важное замечание: применительно к советскому периоду речь пойдет не о практикующих староверах или никонианах (чего некоторые упорно не желают понять), а о выходцах из той или иной среды, обретших новое, уже нерелигиозное качество.

Безусловно, реалии революционного движения, а затем и коммунистической партии лишают смысла разговоры о какой-либо конфессиональной идентификации. Однако также верно и другое: в ту пору атеистами не рождались, а значит, представители народа несли в себе черты тех религиозно-психологических архетипов, которые закладывались на этапе личностного формирования и определяли поведенческую модель.

Учет данного обстоятельства обязателен для правильного восприятия идеи книги «Корни сталинского большевизма». В ней содержится попытка обосновать понятие «внецерковного православия» (т. е. беспоповства), отразившего качественные сдвиги в русском религиозном сознании после церковного раскола второй половины ХVII века.