Особняком в этом ряду смотрятся неповторимые шедевры советской мозаики, которая стала ярким проявлением отечественного модернизма и до сих пор встречается в самых неожиданных местах по всей территории бывшего СССР.

В последние годы именно мозаика стала модной не только у искусствоведов, но и среди обычных граждан, которые не только восхищаются огромными мозаичными панно на стенах, автобусных остановках и в вестибюлях зданий, но и поднимают в Сети дискуссии о сохранении этого уникального художественного наследия. Пользователи соцсетей сокрушаются о том, что в городах сейчас активно разрушают здания 1960–1970-х годов, на которых пока еще сохраняется та самая советская мозаика. Увы, далеко не все видят в ней историческую и культурную ценность, особенно если речь идет о провинции.

Снести «по-тихому»

Вместо бело-голубого мозаичного холла – бетонные стены и мешки строительного мусора. Такие фотографии в сентябре 2019 года публиковали активисты города Волжский Волгоградской области. Там была демонтирована огромная мозаика 1977 года художника Черноскутова, которая украшала вестибюль местной больницы. Выпускник Ленинградского училища имени Мухиной, художник-монументалист, он более 30 лет прожил в Волжском и во многом определил внешний облик и, как теперь модно говорить, «айдентику» города – его панно украшают многие здания.

Одним из первых о происходящем в местной больнице в соцсетях написал Александр Баранов, сотрудник Выставочного зала имени Черноскутова: «Панно «Люди в белых халатах» было выполнено в технике мозаики, площадью 102 кв. метра. Угроза над произведением нависла в мае 2019 года, когда благодаря неравнодушным работникам больницы стало известно о замысле снести панно «по-тихому».

По словам Александра, инициативная группа местных жителей отправила запрос в местный комитет охраны объектов культурного наследия. Панно так и не было включено в перечень выявленных объектов культурного наследия, даже несмотря на сделанные экспертные заключения, в которых подчеркивалась ценность работы из дорогостоящей смальты. Местные власти объяснили демонтаж тем, что в больнице идет капитальный ремонт и холл, в котором находилась мозаика, должен стать частью приемного покоя. Такие помещения в соответствии с санитарными нормами отделываются определенными материалами, в частности, поверхность стен должна быть гладкой. По последним данным, мешки со сбитой мозаикой просто исчезли.

Те же активисты написали заявление, и делом заинтересовалась Генеральная прокуратура.
Об очередной возможной утрате в Москве рассказывает художница Элеонора Жаренова – ученица Дейнеки. Вместе с мужем художником Владимиром Васильцовым они много лет работали вместе, создавали мозаичные и витражные панно. Их дочь Анастасия – еще один художник-мозаичист в этой семье. Сейчас под угрозой сохранности одна из ее первых работ, созданная в 1990 году в соавторстве с А. Коржевой для здания Государственного института русского языка имени А. С. Пушкина в Москве.

Фасад здания, видимо, хотят закрыть панелями, прямо в мозаику вбивают штыри, которые разрушат рисунок. Сама же Элеонора Александровна тем временем пытается выяснить, что произошло с ее 12 витражами, сделанными в 1986 году для окон магазина «Самоцветы» на Арбате, – после ремонта помещения они просто исчезли.

Печальная судьба монументальных произведений второй половины ХХ века – скорее правило, а не исключение. «Мозаики сложно ставить на охрану, потому что наши органы охраны памятников вообще с презрением относятся к советскому модернизму. И убедить поставить что-либо под охрану очень сложно», – отмечает историк архитектуры, сооснователь некоммерческой организации «Институт модернизма» Ольга Казакова.

Присвоить таким панно охранный статус иногда сложно и из-за формальностей, отмечает Анна Петрова, редактор альбома по советской мозаике, который готовится к выходу в одном из немецких издательств. «Тут замкнутый круг: для постановки на учет в Департаменте культурного наследия требуются публикации в литературе, а нам для публикации требуется атрибуция, а в архив Москвы без специального разрешения просто не пускают! Очень надеемся, что наша книга поможет разрешить эту сложную ситуацию и мозаики Москвы получат должное внимание специалистов и реставраторов», – рассказывает Анна.

Сохранить нельзя потерять

Сегодня в соцсетях можно найти паблики, в которых люди делятся фотографиями зданий, украшенных мозаиками. Здесь не так часто встретишь профессионалов, большинство участников – «неравнодушные граждане». Такое ощущение, что пользователи не всегда понимают, что же делать с этим наследием. Интуитивно они чувствуют, что нужно фиксировать уходящую натуру. Но и искренне полюбить и прочувствовать эти творения хрущевских и брежневских времен до конца тоже пока не получается.

Фотограф из Иваново Андрей Сафонов начал снимать мозаики на домах в 2016 году. В объектив Андрея попадают работы самого разного уровня. Одни – масштабные и профессионально сделанные, другие обескураживают своей наивностью и примитивом. «Это искусство исчезает на глазах: одни здания обшивают или оштукатуривают, другие просто ветшают от времени, а некоторые сносят, – делится он. – Но мне хотелось привлечь внимание к этому явлению, напомнить о том, что это произведения искусства».

Андрей ведет свой список всех работ, которые он находит в городе, обозначает координаты. По его замыслу, это должно стать основой для дальнейшей работы исследователей. Вслед за мозаиками, размещенными на фасадах, он планирует снимать интерьеры. Здесь, правда, есть сложность: далеко не везде можно беспрепятственно попасть внутрь.

В 2019 году одну из самых красивых и известных мозаик в Иваново закрыли фальшфасадом. Огромное панно из смальты «Искусство принадлежит народу» появилось на здании местной художественной школы в 1971 году. Это была выпускная работа студентов Суриковского института. За состоянием работы никто не следил, и в последние годы она стала рассыпаться. Теперь мозаику можно увидеть разве что на фотографиях. Ее дальнейшая судьба пока неизвестна.

В центре Тольятти на пустыре постепенно разрушается грандиозное панно «Радость труда» площадью 530 кв. метров. По размерам эта стела, украшенная мозаикой, приближается к небольшому дому. Художник Юрий Королев, директор Третьяковки в 1980‑е, создавал эту композицию в честь присвоения Волжскому автомобильному заводу (ВАЗу) имени СССР. Работы велись в течение четырех лет, на материалы тогда не скупились. В городе даже прозвали сооружение «золотым бруском» из-за его высокой стоимости.

Сегодня эта махина стоит на заброшенном пустыре. Рядом – здание тех же лет, что и панно, поверхность которого украшают разные сюжеты. Здесь можно увидеть и бойцов Красной армии, и сюжеты о ликвидации безграмотности и победе в Великой Отечественной войне, первого человека в космосе и, конечно, строительство Тольятти и ВАЗа. По оценкам общественников, утрачено около 1/8 дорогостоящей мозаики. К тому же внутри стела полая, и зачастую она становится местом ночлега бездомных. В 2015 году в городе появилась инициативная группа за восстановление «Радости труда».

Общественники пытаются добиться того, чтобы объект был признан памятником культурного наследия. Пока, к сожалению, огромная мозаика интересна лишь энтузиастам. Впрочем, в Сети можно найти самые разные снимки, сделанные около стелы. Например, одна местная пара молодоженов провела здесь даже свадебную фотосессию. Точно можно сказать, что такие фото будут оригинальными.

Без излишеств

В 1955 году Никита Хрущев провозгласил борьбу с архитектурными излишествами. Главными в строительстве становились индустриальные методы и типовое проектирование, что позволяло повышать темпы строительства и экономичность. На практике это означало, что большая часть зданий строилась в виде так называемых «коробок», и их как-то все же нужно было украшать.

«В эпоху модернизма мозаики выходят наружу – они начинают украшать крупные плоскости в городе, внешние стены, – говорит Ольга Казакова. – С одной стороны, здесь нельзя было обойтись без пропаганды. Но с другой – именно в хрущевскую эпоху монументальное искусство становится более раскрепощенным по сравнению с официальной станковой живописью.

Хрущев считал, что архитектура – это строительство, а не искусство. Соответственно живопись оставалась под идеологическим контролем, а архитектура попала под экономический контроль. Так что все эти мозаики и фрески стали меньше контролироваться с идеологической точки зрения».

Благодаря этому стали появляться мозаики в стиле абстракционизма. В качестве примера Ольга приводит мозаику на здании СЭВ (1963–1970) в Москве в конце Нового Арбата (тогда – Калининского проспекта). «В здании Совета экономической взаимопомощи довольно часто могли бывать иностранцы, и власти старались казаться более демократичными, нежели это было на самом деле: пытались показать, что абстрактное искусство у нас есть», – уверена искусствовед.

«В монументальном искусстве на всех этапах разрешали развитие формального языка, – отмечает искусствовед Ольга Холмогорова, сотрудник отдела архитектуры и интеграции искусств НИИ Академии художеств. Везде был соцреализм, а монументалисты занимались формализмом. Они были связаны с большими плоскостями, городским пространством, которое нельзя решить иначе. Поэтому это было разрешено, и были найдены образцы: Диего Ривера и Альфаро Сикейрос из Латинской Америки».

Чаще всего сюжеты мозаик так или иначе были привязаны к назначению построек. На фасадах московского Дворца пионеров (1958–1962) на Воробьевых горах мы видим школьников с галстуками у костра – и это здание, кстати, имеет статус памятника. «Редкий случай», – подчеркивает Ольга Казакова. Здание Второго меда на юго-западе столицы украшено колоссальным панно (1979) Леонида Полищука и Светланы Щербининой. Изображения – «Спасение», «Исцеление», «Рождение» и «Надежда» – расположены на углах библиотеки. Кинотеатр «Октябрь» (1967) декорирован изображениями на темы Октябрьской революции.

Здание возводили к полувековому юбилею революции, над мозаикой работал целый коллектив авторов – Андронов, Васнецов, Эльконин и Сыркин. «Конец 1960‑х годов – это время интереса к иконописи. И цвета мозаики на «Октябре» – коричневый с белым – отсылают нас к древнерусским фрескам», – уверена Ольга Казакова.

Чаще всего мозаики создавали на темы космоса, труда и отдыха, успехов и профессий. В любом случае это искусство было устремлено в будущее.

Отдельную «главу» составляют мозаики в курортных приморских городах, которые, кстати, несмотря на время, политические события или климат, порой сохранились по сей день. В небольших крымских и кавказских городах под лучами солнца яркие и порой нелепые мозаики смотрелись вполне органично: это могли быть не только здания санаториев и пансионатов, но и многочисленные фонтаны и даже скульптуры, украшавшие курортные парки.

«Если мы возьмем работы хорошего уровня, то увидим, что их делали прекрасные мастера. Да, они при этом делали и космонавтов, и счастливых матерей, и даже голову Ленина. Но среди них были Андрей Васнецов, Борис Тальберг, Виктор Эльконин – художники, работы которых сегодня находятся, например, в Третьяковской галерее», – подчеркивает Ольга Холмогорова.

Древняя техника

«Мозаика – очень подвижная и живописная техника», – делится художница Элеонора Жаренова. Одна из самых известных работ Жареновой и Васильцова – объемная «Лента Мёбиуса» (1976) на фасаде Центрального экономико-математического института в Москве. Художница говорит, что всегда любила мозаику за сочетание четкого рисунка и цвета. И за то, что сама техника не меняется столетиями: сегодня мозаики делают по такому же принципу, что и в древние времена.

В советские времена смальту для работ закупали на пуговичных заводах. «Они делали пуговицы из настоящего стекла, было много брака, и они варили нам смальту, – вспоминает Элеонора Александровна. – Был завод в Брянске, Ленинграде. Самая дорогая смальта была красная, так как при варке в нее добавляли ртуть». Материал приходил на комбинат декоративно-прикладного искусства в небольших пластинах, примерно 10 см на 20 см, толщиной 2–3 см. Дальше специальными молотками и с помощью даже дореволюционных машинок пластины кололи на небольшие кусочки.

Жаренова с мужем участвовали в создании произведения практически от и до. Сначала делали в одну десятую эскиз, который утверждал заказчик, потом художественный и архитектурный совет. После этого рисунок переносили на картон в натуральную величину.

«Все заранее предусмотреть нельзя, – поясняет Элеонора Александровна. – В эскизе и картоне мы, конечно, представляли, что и как будет. Но когда начинали работать на месте, выяснялось, что, например, нужно сделать более теплый или более холодный колорит. Это зависит от того, какая стена: северная или южная. К тому же если на мозаику будут смотреть с большого расстояния, то можно было укрупнять сам модуль, то есть размер камушка, а также увеличить напряженность цвета или рисунка».

На технические работы приглашали 2–3 человек с комбината, которые помогали месить раствор, колоть смальту и делать штукатурку под будущее панно. На один заказ могло уходить несколько месяцев. Например, над горельефами с мозаиками «Космос» и «Математика» на здании НИИ в Калуге в 1971-м художники трудились три летних месяца – площадь работы составила около 135 квадратных метров. Сегодня художница, как и ее дочь Анастасия, продолжает работать. Теперь главный заказчик мозаик – церковь, которая активно использует эту технику при строительстве храмов.

Искусство будущего?

В последние годы в городском пейзаже стали доминировать граффити. Эти рисунки, так же как зачастую и мозаики, располагают на стенах зданий. Можно сказать, что эта современная техника пришла на смену модернистским мозаикам, которые в нашем сознании сегодня очень тесно связаны с советской эпохой. Дмитрия Аске называют одним из ярких представителей нового поколения художников, которые начали работать в 2000‑е. Он один из тех, кто активно осваивает улицы городов. Не так давно, например, его работы появились на торцах нового микрорайона подмосковного Одинцово.

Дмитрий уверен, что общественные пространства по-прежнему являются «каналами коммуникации с людьми». «Что касается меня, то мне близки композиционные наработки художников‑монументалистов и плакатистов. Я имею в виду упрощение форм, часто используемую симметрию и такое построение элементов в произведениях, которое одинаково хорошо может считываться как в очень маленьком, так и в очень большом размере, – рассказывает художник. – Когда я начал анализировать истоки своего визуального языка, то понял, что советские мозаики, скульптуры и панно сильно повлияли на мое подсознание.

Например, я хорошо помню гигантскую скульптуру «Лента Мёбиуса», покрытую мозаикой, на здании ЦЭМИ в Москве. Там в 1990‑е работал мой отец, и я проводил у него много времени за компьютером».

Специалисты уверены, что монументальному искусству модернизма нужно найти достойное место в культуре будущего. Но делать это нужно уже сегодня – ведь список утраченных работ увеличивается постоянно. Впрочем, в Москве есть удачные примеры, когда мозаики оказались «вписаны» в жизнь новых институций. И первым, что показательно, был музей современного искусства «Гараж», которому досталось здание бывшего ресторана «Времена года» в парке Горького. Мозаичное панно «Осень» было неотъемлемым компонентом внутреннего декора, и после реконструкции оно действительно обрело новую жизнь.

Один из последних обнадеживающих примеров – работа на здании бывшей типографии на Сущевском Валу, где сейчас идет строительство жилых домов. Недавно главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов сообщил, что мозаика на одном из корпусов будет «умело вписана проектировщиками в образ будущего комплекса».

Мозаики, которые делались на зданиях в советские времена, были разного уровня и качества. Не нужно сохранять все подряд, уверена Ольга Холмогорова. «Нужно создавать какой-то экспертный совет или институцию, которая будет решать, что нужно сохранить, а что можно сбить, закрыть, перестроить. Понятие художественный совет – это хорошее понятие. Это искусство должно стать модным на государственном уровне», – подчеркивает эксперт. Совсем недавно так произошло с конструктивизмом. И теперь, по крайней мере, в Москве, в порядок привели многие здания, которые как бы заново обрели свое место в городском пейзаже. Теперь очередь за советским модернизмом.