– Работая над «Чудесным грузином», вы, наверное, понимали, что ставите спектакль, который люди будут обсуждать и даже осуждать, еще не видев его? Главный персонаж вызывает столько споров, что к самой постановке отношение может быть предвзятым.

– Так уже и происходит. Но, как говорит мой духовный отец, на каждый роток не накинешь платок. Кто интересуется этой темой, интересуется МХАТ, тот придет, посмотрит и выскажет свое мнение. Конечно, отношение к личности Иосифа Джугашвили-Сталина очень разное, общество расколото: кто-то считает, что нам необходим 1937 год, террор, жесткий руководитель, тиран, деспот, что нужно вернуть смертную казнь и так далее, а кто-то, наоборот, считает, что все это не должно повториться. Мы за основу берем исторический контекст. Это художественное произведение, но некоторые герои имеют прототипов, и мы с этим работаем очень плотно, копаемся в источниках. Контекст – это Батум 1902 года, время, когда была эта демонстрация и расстрел. Когда молодой Иосиф Джугашвили приехал в Батум создавать марксистские ячейки, поднимать рабочее движение.

– Сталинисты считают своего героя этаким советским императором, выстроившим великую империю. Им, наверное, не захочется видеть молодость Сталина, в которой он был революционером, то есть, наоборот, человеком, разрушавшим империю или, как сейчас говорят, раскачивавшим лодку.

– Очень надеюсь, что с Божьей помощью мы максимально выразим наше представление о той эпохе, о личности Сталина, о том, что происходило и куда все двигалось. С одной стороны, вот пришел романтик – молодой, обаятельный, красивый, нравившийся женщинам, очень горячий, убежденный, идейный бессребреник. А в результате был разрушен Батум, разрушена грузинская традиционная среда, семья. Была расстреляна демонстрация, остановлены заводы Ротшильда, там произошел пожар. То есть этот человек шел к своей цели по головам, шаг за шагом выполняя тот план, который он создал в своей голове. Манипулируя людьми, их страстями, грехами, негативными чертами характера и так далее. Уже в молодости он очень хорошо знал человеческую природу, был очень хорошим психологом, он сканировал людей, понимал человека сразу. Он обладал феноменальной памятью, читал ежедневно 400 страниц текста под карандаш.

– Как вы лично для себя формулируете главные идеи этого спектакля?

– Есть две параллельные линии. Первая – это то, как молодой романтик (он же был еще и поэт), горящий идеей марксизма, превращается в убийцу и тирана, для которого цель оправдывает средства, который может наступить на горло близкому человеку, давить людей для достижения своих целей. А есть и вторая линия, которая мне, как православному человеку, очень близка. Да, он такой, он таким становится. Но это мы идем на поводу у него и таких людей, как он. Мы сами даем им возможность манипулировать нами. Почему? Потому что мы все заражены грехом: кто-то сребролюбием, кто-то гордыней, кто-то тщеславием, кто-то блудом. И тот, кто прекрасно разбирается в людях, цепляет их за эти грехи, как на крючок, манипулирует ими. Мы сами позволяем ему делать это.

– В начале этого года вы выиграли суд, доказав незаконность вашего увольнения из Театра на Таганке. Но, судя по всему, возвращаться туда не собираетесь, так как во МХАТ работать вам интереснее?

– Сейчас на Таганке места для творчества для меня не осталось. Я прослужила на Таганке 29 лет, с 1990 года. Училась у Юрия Петровича Любимова, играла у него в спектаклях, работала как ассистент режиссера и как режиссер. Потом я помогала Валерию Сергеевичу Золотухину, когда он руководил театром. Но после уходов мастеров Таганки, когда стали приходить другие руководители, мои спектакли были сняты, и возможности для творческой работы там не стало. Поэтому я считаю, что всё закончилось так, как оно должно было закончиться. По приглашению Эдуарда Владиславовича Боякова я пришла во МХАТ и очень ему признательна, потому что после такого внутреннего кризиса, размышлений о профессии и о том, где теперь русский театр, у меня появилась возможность делать то, что мне интересно.

– Чем вам нравится МХАТ?

– МХАТ сегодня, я считаю, самый авангардный театр в России. Здесь кипит, бурлит жизнь, постановки и направления разные и очень мощные. Приятно, что это еще сохранилось в нашем репертуарном русском театре, и не сохранилось даже, а, наверное, возобновилось именно здесь. Потому что такое ощущение, что везде болото.

Сначала мы с Эдуардом сделали «Снежную королеву»: взяли исходный вариант перевода сказки Андерсена, где звучит молитва «Отче наш», где очень много интересных образов. Это был очень популярный спектакль, на который приходило много детей, он шел два года. А затем Эдуард предложил мне сделать ещё одну работу, уже музыкальную, ведь музыкальных спектаклей очень долго не было во МХАТ. Так появился «Красный Моцарт» на музыку Дунаевского по пьесе Дмитрия Минченка, очень творческого, буквально фонтанирующего образами человека. Мы делали этот спектакль во время карантина, работали по зуму, и актеры даже чечетке порой учились по видео. Это была интересная и сложная работа, но «Чудесный грузин» оказался посложнее предыдущих.

– Отчасти это из-за структуры пьесы Андрея Назарова, которая построена почти как киносценарий?

– Да, можно сказать, что пьеса написана «киношно». Она монтажная: эпизод за эпизодом, и все эпизоды очень короткие, мобильные, быстрые. Поэтому спектакль строится на переходах из одного места действия в другое. Мы словно вырываем эти куски: то в грузинской семье, то среди бандитов, то в рабочей среде, то на базаре, в жандармском участке и так далее. Очень много эпизодов, и большая сложность в том, чтобы связать это всё единой нитью. Эта киношная скорость и «монтаж» непривычны для драматического артиста – места для паузы, для осмысления, для того, чтобы выдохнуть, практически не остается. Очень сложный в плане постановки спектакль, но мы стараемся.

– Наблюдая за вашей репетицией, за тем, как вы человечно, без крика и нажима, управляете большим коллективом, я думал: а что главное в таком умении собрать и удерживать такое число людей?

– Да я могу и закричать, но криком все равно ничего не добьешься. А главное – ты должен понимать, для чего ты собираешь людей и куда ты их направляешь. У режиссера есть видение, он понимает, как это должно быть выстроено, у него есть концептуальное решение, разработанное вместе с творческой командой. Режиссер – это про что, а артист – это как. К сожалению, во многих театрах артисты привыкли, что режиссеры показывают им, как играть. Это неправильно. Конечно, поскольку я тоже много работала как артистка, я часто хочу показать артистам буквально: сделай так, сделай этак. Но вообще сам артист должен показывать, как он хочет сыграть. Режиссер ставит задачу, говорит, какое действие, какие предлагаемые обстоятельства, и всё. А артист выходит и начинает предлагать: вот так или вот так. Методом отбора режиссер выделяет самое лучшее. Но все равно главный язык режиссера – это мизансцена и идея. Это то, что делает режиссер, и никак иначе.