Сборщик податей и президент Сенегала: поэты, которые не чурались прозаичных профессий

Легкая жизнь и тяжелый труд

Существует мнение, что писателю-прозаику желательно быть тертым калачом, бывалым человеком, не понаслышке знающим о жизненных трудностях. Работа на заводе, в кочегарке, в унылой конторе идут ему на пользу. Поэтов же, наоборот, считают существами воздушными и неприспособленными к жизни. Всякий тяжелый и монотонный труд им якобы противопоказан. Что и говорить, это представление возникло не на пустом месте: веками складывался образ стихотворца, которому чужды земные заботы, будь то веселые ваганты, вдохновенные романтики или французские «проклятые поэты» вроде Бодлера и юного Рембо.

Обычно поэты, вынужденные задуматься о средствах к существованию, стараются устроиться куда-нибудь поближе к литературе: преподавателем в университет или колледж, учителем в школу, переводчиком, журналистом. Другие начинают писать романы, которые продаются гораздо лучше, чем стихи, – нередко в статусе «литературных негров», то есть безымянных трудяг, обслуживающих чье-то громкое имя.

Но далеко не всем удается найти себе такое теплое местечко.

Коллектор-классик

День рождения Роберта Бернса 25 января – национальный праздник в Шотландии. Вполне возможно, если бы Бернс узнал о своей посмертной славе, то сказал бы: «лучше деньгами». Всю жизнь этот классик XVIII века, написавший «Вересковый мед», «В горах мое сердце», «Любовь и бедность», с трудом сводил концы с концами.

В молодости Бернс рассчитывал жить за счет фермерского хозяйства, но потерпел неудачу и в конце концов согласился на весьма непопулярную работу сборщика налогов. Казалось бы, что может быть дальше от поэзии, чем выколачивание податей и пошлин из населения? И тем не менее Бернс прослужил в налоговой до конца своей недолгой жизни. Помимо необходимости общаться с людьми, которые, мягко говоря, никогда не были рады появлению коллектора у порога, Бернсу приходилось ежедневно, в любую погоду, проезжать до 40 миль верхом на лошади. Это изрядно подкосило слабое с детства здоровье поэта и сказывалось на его душевном состоянии.

После трех лет жизни в седле Бернс решил осесть в Дамфрисе, где нашел более спокойное место чиновника по акцизам в той же налоговой службе. Неизвестно, как вел себя Бернс в рабочее время, но по вечерам он любил шумно кутить. На гулянки и семью из пятерых детей зарплаты не хватало, и семья поэта жила в нужде.

Незадолго до смерти Бернс и вовсе чуть было не угодил в долговую яму. Умер он во время очередной служебной командировки.

Финансы, романсы и Пулитцеровская премия

В противоположность шотландцу американский поэт ХХ века Уоллес Стивенс не только не тяготился вроде бы далекой от романтики работой страхового агента, но, наоборот, искренне любил ее. Он мог бы поспорить, что его профессия скучна. «Деньги – это тоже поэзия своего рода», – утверждал Стивенс.

По совместительству: какие профессии осваивают популярные музыканты

Юрист по образованию, он некоторое время работал адвокатом в Нью-Йорке, но большую часть жизни прослужил в страховой конторе: начальником отдела проверки Hartford Accident and Indemnity Company. Уоллес выглядел настолько респектабельным и добропорядочным гражданином, что многие его коллеги даже не догадывались, что Стивенс пишет стихи, тем более что признание пришло к нему лишь в самые поздние годы жизни. Незадолго до смерти Уоллес получил Национальную книжную и Пулитцеровскую премии, и сослуживцы были просто потрясены. «Наш Уолли поэт?!» – недоумевали они.

На самом деле Стивенсу удался тончайший художественный жест: своей жизнью он доказал, что можно писать прекрасные стихи, такие как «Открытка с вулкана», «Тринадцать способов нарисовать дрозда» или «Человек с голубой гитарой», и при этом не соответствовать пошлому клише, изображающему поэта экзальтированным чудаком.

«Преступление против литературы»

Младший современник Стивенса Томас Стернз Элиот, лауреат Нобелевской премии 1948 года, восемь лет прослужил в лондонском Lloyds Bank, куда устроился по протекции родственников жены.

Автор «Пепельной среды» и «Полых людей» трудился в отделе зарубежных стран и колоний. Его друг поэт Эзра Паунд назвал это «преступлением против литературы»: время и силы, которые Элиот мог бы потратить на создание шедевров, он расходовал, исполняя обязанности клерка.

Сам Элиот считал должность в банке большой удачей, особенно после работы в школе, которая была, по его словам, изматывающей до обморока. Размеренная деятельность клерка позволяла ему спокойно заниматься творчеством. В свой «банковский период» он выпустил несколько книг стихов, в том числе знаменитую поэму «Бесплодная земля», считающуюся одной из ключевых поэм ХХ века и вехой модернизма.

Приобретя известность в литературных кругах, Элиот не спешил покинуть солидный банк, но потом все же согласился на место литературного редактора в издательстве Faber and Gwyer, которое, что неудивительно, публиковало и его самого. Через некоторое время Faber and Gwyer переросло в Faber and Faber, став одной из авторитетнейших издательских компаний в мире, а Элиот дослужился до должности директора. И даже Нобелевская премия не заставила его уволиться.

Стихотворцы у власти

Большой поэт, если захочет, может стать не только директором издательства, но и влиятельным министром. Таков был Гавриил Державин, хорошо зарекомендовавший себя во время подавления Пугачевского восстания и затем начавший строить государственную карьеру. Он весьма деятельно руководил Олонецким, а после Тамбовским наместничествами. Затем служил кабинет-секретарем императрицы Екатерины II, президентом Коммерц-коллегии (министром торговли, выражаясь современным языком), а в преклонном возрасте был назначен генерал-прокурором Правительствующего сената и одновременно министром юстиции, то есть чиновником высочайшего ранга.

Когда государственные деятели такого уровня начинают писать стихи, получаются они, прямо скажем, не очень. Державин же по-настоящему обогатил русскую поэзию. Величественные сочинения Гавриила Романовича вполне гармонировали с его общественным положением. Интересно, что в XIX веке, на фоне новаторского языка Пушкина, его стихи стали казаться неуместно старомодными, а вот для многих русских авангардистов ХХ века архаичный и местами странный слог Державина служил одним из источников вдохновения.

Китайский классик Ван Вэй не уступил бы Гавриилу Романовичу в карьерных успехах при императорском дворе. Он жил в VIII веке во времена правления Сюань-цзуна и начинал с департамента культуры: заведовал ритуальной музыкой при храме предков. Однажды попал в немилость, организовав какой-то неподходящий случаю танец. Потом все же восстановил репутацию и сменил ряд довольно солидных постов: императорского цензора, главного советника, секретаря двора. Устав от политики и госслужбы, на склоне лет великий китаец жил отшельником в горной хижине, что уже более соответствует традиционному образу поэта.

Его современник Ли Бо также рассчитывал послужить родной стране на чиновничьем посту, для чего окончил Академию Ханьлинь, готовившую ответственных государственных работников. Однако все пошло не совсем так, как задумывал поэт: Сюань-цзун быстро разглядел в нем артистический талант и сделал Ли Бо кем-то вроде придворного стихотворца, развлекавшего правителя на досуге. Принципиальный, желавший серьезной работы, Ли Бо обиделся и вскоре ушел со скандалом, предпочтя сытой придворной жизни вольные странствия.

В принципе, поэт может рассчитывать не только на министерское, но и на президентское кресло. Это доказывает пример Леопольда Седара Сенгора, стихотворца и философа, ставшего в 1960 году первым президентом Сенегала и занимавшего этот пост долгих 20 лет. Первые стихи он начал публиковать в 1930-х годах во Франции, а в 1945-м вышел его первый сборник «Песни теней». В 1948 году Сенгор составил и выпустил «Антологию новой негритянской и мальгашской поэзии» с предисловием Жан-Поля Сартра.

Будучи главой государства, он не забросил стихотворчество, выпустив около пяти сборников. В 1978 году сенегальский политик-интеллектуал получил литературную премию Чино дель Дука, одну из крупнейших в мире (среди ее лауреатов Хорхе Луис Борхес, Жоржи Амаду, Конрад Лоренц).

Поэты иностранных дел

Государственными чиновниками были и некоторые итальянские поэты, например Франческо да Барберино, служивший нотариусом у французских королей Филиппа IV и Людовика X (XIII–XIV века), Никколо Тьеполо, бывший успешным венецианским дипломатом (XVI век), Баттиста Гуарини, работавший в Ферраре при дворе династии Эсте, а затем у великого герцога Тосканского Фердинанда I и у герцога Урбинского Франческо Мария II (XVI–XVII века).

Одному из популярнейших русских классиков Александру Грибоедову пришлось выбирать между дипломатической службой в США и в Персии, и он выбрал, на свою голову, вторую. Поэт показывал блестящие успехи на политическом поприще: сыграл важную роль в заключении Туркманчайского мирного трактата, подводившего итог Русско-персидской войны 1826–1828 годов и оговаривавшего очень крупную контрибуцию в 20 миллионов рублей серебром, которую персидский шах должен был выплатить России.

Эта дипломатическая удача стала причиной гибели Грибоедова. Получив новое назначение в Тегеран уже в качестве посла, поэт застал Персию в неспокойном состоянии: и шах, и местное население были раздражены жесткими условиями мирного договора. Недовольство вылилось в погром, устроенный многотысячной толпой в посольстве. Грибоедов и еще несколько десятков русских были убиты и растерзаны.

Что делали известные писатели, ученые и музыканты, оказавшись в изоляции

Тончайший лирик Федор Тютчев в жизни был весьма энергичным чиновником. Около 20 лет он проработал дипломатом в Европе. Тютчев оказался не обычным дисциплинированным сотрудником посольства, а скорее политическим мыслителем, позволявшим себе спорить с высшим руководством. В конце концов его уволили из МИДа и лишили звания камергера – формально за «неприбытие из отпуска», но на самом деле за инакомыслие.

На этом, однако, государственная служба Федора Ивановича не закончилась. Живя за границей и наблюдая за тем, что в других странах пишут и говорят о России, он придумал план улучшения имиджа Российской Империи. Через влиятельнейшего Бенкендорфа, начальника III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии (политической полиции), поэт довел свой план до Николая I и получил разрешение действовать. Прежде всего Тютчев взялся за политическую публицистику, напечатав в западных изданиях несколько статей о взаимодействии России и государств Европы.

Заинтересовал он своими идеями и нового министра иностранных дел Александра Горчакова, благодаря чему поэт смог вернуться на работу в МИД. Тютчева назначили председателем Комитета иностранной цензуры, в этой должности он прослужил 15 лет, до самой смерти.

Тихое место

Далеко не все поэты стремились забраться как можно выше по карьерной лестнице. Достаточно было скромного места, как, например, греческому классику ХХ века Константиносу Кавафису. Почти всю жизнь он тихо трудился в министерстве общественных работ в египетской Александрии. Сейчас Кавафис гордость не только греческой, но и мировой литературы, а при жизни признания не получил. В 41 год ему удалось издать первую тоненькую книжку стихов, через шесть лет – вторую. До этого он просто дарил листики со своими стихами друзьям. Кавафис умер в 1933 году в возрасте 70 лет, и только два года спустя вышла первая его большая книга.

Вечно старый, вечно пьяный: 100 лет Чарльзу Буковски, одному из лучших американских писателей

Американец Чарльз Буковски даже бравировал своей изнурительной и отупляющей работой на почте, описывая ее во множестве стихов и своем первом романе «Почтовое отделение». Она отчасти казалась ему в своем роде героической. Или антигероической, что для Буковски было одно и то же. Он считал, что заработок литературой развращает поэтов, а тяжелая работа учит жизни и искусству. Поэтов, не хлебнувших лиха, то есть не имевших материальной нужды, он даже немного презирал. До 50 лет Буковски перепробовал массу профессий, но дольше всего задержался именно на почте.

Ненавидя почтовое отделение, он дорожил этим местом, понимая, что немолодому человеку без образования найти заработок сложно. Поэтому даже когда издатель Джон Мартин предложил Буковски пожизненную стипендию с условием, что тот полностью сосредоточится на литературе, поэт некоторое время колебался: почта была синицей в руке, а стипендия от издателя казалась журавлем в небе.

Врач без границ

Мирская работа для поэта не всегда бывает вынужденной необходимостью. Порой это такое же призвание. Подтверждением этого тезиса служит судьба большого американского поэта Уильяма Карлоса Уильямса, всю жизнь проработавшего врачом. Он был настоящей легендой штата Нью-Джерси, тем самым добрым доктором, которого знает и любит вся округа и который надолго оставляет по себе хорошую память. Уильямс был заведующим детским отделением в больнице Святой Марии в городе Пассаике, принял более трех тысяч родов и безотказно пользовал всех желающих у себя на дому, соорудив для этого специальную пристройку.

Медицину и литературу Уильямс любил в равной степени, добившись и там, и там серьезных успехов. Он стал доктором по настоянию матери. Хотя школьный учитель, прочитав стихи юного Уильямса, и сказал ей, что у ребенка явный литературный талант, она настояла, чтобы сын выучился на врача, как ее любимый брат. Мать была простой пуэрториканкой, и профессия врача в ее глазах была несравнимо выше какого-то легкомысленного занятия стихами. Уильямс не просто послушался маму, но явно сам находил в медицине что-то интересное для себя.

Об Уильямсе идет речь в фильме «Патерсон» (2016) американского режиссера Джима Джармуша. Эта картина предлагает зрителю поразмышлять над тем, кто такой настоящий поэт и что такое подлинная поэзия. Главный герой фильма работает водителем автобуса, пишет стихи, но поэтом себя не считает. Ведь он простой водитель автобуса.

В финале картины герой встречает незнакомца, который меняет его взгляд на вещи. Незнакомец утверждает, что профессия водителя очень поэтична, и напоминает герою об Уильямсе, работавшем врачом, и французском художнике Жане Дюбоффе, работавшем метеорологом. Джармуш показывает, что непоэтичных профессий не бывает. Настоящий поэт видит поэзию там, где другие находят лишь скучную прозу. Так что Уоллес Стивенс не преувеличивал.