Корнилов принял революцию, но не понял ее. Он считал, что все участвующие в ней люди должны руководствоваться теми же принципами, что и он сам – любовью к Родине, беззаветным и бескорыстным служением ей, пользой для страны. Но это было не так. И в политической битве генерал был разгромлен, пусть сам он и не собирался ни с кем сражаться. Имя Лавра Георгиевича оказалось покрыто слоем лжи и грязи, хотя заслуживает того, чтобы быть гордостью России.

Жизнь Корнилова легко делится на два этапа. До 1917 года он честно шел по выбранному пути служения Отчизне, достиг немалых успехов, но вдруг страна сама ушла у него из-под ног. Следующий год, по сути, был агонией империи и всех, кто был ей верен. Честь не позволяла генералу сложить оружие, а поскольку силы были неравны, ему оставалось только погибнуть в бою. Что он и сделал. Он пытался драться за свою Россию – страну, которой уже не было. Корнилов успел стал олицетворением Белого движения, хотя реально участвовал в боях всего несколько дней. Тем не менее позже его обвинили и в мятеже против правительства, и в развязывании Гражданской войны, и в начале «белого террора», и в прочих смертных грехах. Такова участь побежденного, хотя сам Корнилов, по сути, был заложником обстоятельств. Но это лишь последний год жизни этого выдающегося человека, который не может перечеркнуть его предшествующую жизнь - менее известную, но гораздо более яркую.

Сын казака

Хотя в советских книгах часто писали, что Лавр Корнилов родился в семье чиновника, это соответствует действительности лишь формально. Его отец всю жизнь честно служил на границе с Китаем в чине младшего урядника 7-го Сибирского казачьего полка, расквартированного в станице Кокчетавской. Мать Лавра была то ли киргизского, то ли калмыцкого происхождения, хотя в роду ее были и казаки, и ссыльные поляки. Документов тех времен почти не сохранилось, поэтому абсолютно точных данных по сей день не обнаружено.

Со временем Егор Николаевич Корнилов был произведен в младший офицерский чин подхорунжего и перебрался в Усть-Каменогорск, где получил должность в полицейском ведомстве. Когда Лавру было восемь лет, его отец с сохранением чина перешел в гражданское ведомство – теперь он служил в ранге коллежского регистратора и считался вышедшим из казачьего сословия. Многодетная семья (а у Корниловых было тринадцать детей) жила в небольшом частном доме на берегу Иртыша. Через некоторое время отец получил должность переводчика (толмача) при начальнике гарнизона пограничного города Зайсан, и семья переехала в военный городок на китайском рубеже. По воспоминаниям сестры Лавра, в Зайсане «детские игры были окончательно заброшены и все интересы сосредоточились около военных… эта обстановка усилила у брата любовь к военной службе, походам и маневрам…»

Лавр был четвертым ребенком в большой семье. Он окончил приходскую школу и стал готовиться к поступлению в 1-й Сибирский императора Александра I кадетский корпус в Омске. Лавр отставал от сверстников, поскольку уровень образования в бесплатной начальной школе сильно отличался от требований корпуса, а репетиторов в степи найти было непросто. Так, при поступлении он вообще не знал французского и сдать экзамен просто не мог. В итоге его приняли условно, в качестве «приходящего», с обещанием нагнать товарищей. Вскоре за успехи в учебе он добился перевода на «казенный кошт», а чтобы улучшить свой французский, в 7-м классе сделал полный перевод французского романа «Поль и Виргиний». Одновременно Лавр изучал восточные языки. Киргизский он знал с детства, а в Омске выучил монгольский и даже перевел на этот язык… учебник физики!

Великолепные выпускные оценки предоставили Лавру возможность выбирать место продолжения карьеры. Он склонялся к Санкт-Петербургскому Михайловскому артиллерийскому училищу, но семья была против – средств на оплату учебы подросших детей не хватало, а жизнь в столице стоила дорого. Но Лавр все же решился, пообещав, что материальной помощи просить не будет. Юнкер Корнилов начал давать уроки по математике и за небольшую плату выполнять за товарищей чертежи. Некоторый доход приносили и гонорары за статьи по зоогеографии Киргизского края в научно-популярном журнале «Природа и охота». Вскоре Лавр даже смог посылать деньги сестре и родителям. Учился Лавр отлично. Он стал училищным унтер-офицером, а на последнем курсе, в ноябре 1891 года, получил звание штык-юнкера. Выпускная аттестация гласила: «…Тих, скромен, добр, трудолюбив, послушен, исполнителен, приветлив, но вследствие недостаточной воспитанности кажется грубоватым… Будучи очень самолюбивым, любознательным, серьезно относится к наукам и военному делу, он обещает быть хорошим офицером. Дисциплинарных взысканий не было…»

Учитывая успехи, у молодого офицера Корнилова снова появилась возможность выбора, и опять его решение было нетривиальным. Гвардии или перспективной службе в именитом полку он предпочел Туркестанский военный округ, считавшийся не просто «медвежьим углом», а почти краем света. Но таков был личный выбор Лавра Егоровича. Кстати, тогда его отчество в документах писалось именно так, и лишь после Русско-японской войны, когда Корнилов уже получил чин полковника, его стали именовать Лавром Георгиевичем. Солдаты же за глаза величали его «Егорычем».

В сентябре 1892 года Корнилов прибыл в Ташкент, начав службу в 5-й батарее Туркестанской артиллерийской бригады. В свободное время изучал восточные языки и писал эпическую поэму о предводителе киргизского восстания хане Кенесары Касымове. Впрочем, литературные опыты поручику пришлось вскоре оставить, поскольку он снова отправился в столицу – Корнилов подал рапорт на поступление в Академию Генерального штаба. Осенью 1895 года на вступительных экзаменах он получил наивысший балл из всех поступающих и был зачислен в элитное учебное заведение. Через два года он с серебряной медалью окончил основной и дополнительный курсы академии и был досрочно произведен в капитаны.

«В духе Майн Рида»

И снова местом службы Корнилов выбрал Туркестан, хотя к этому времени он был уже семейным человеком. Теперь капитан Корнилов не просто строевой офицер, а специалист с особыми полномочиями, проще говоря, разведчик. Сбор и анализ данных о практически неизведанном крае, изучение обстановки на границе и в прилегающих районах становится его главной задачей. В ноябре 1898 года Корнилов получил назначение в урочище Термез, в распоряжение начальника 1-й Туркестанской линейной бригады генерал-майора Михаила Ефремовича Ионова. Неофициальной миссией капитана был сбор информации об участке русско-афганской границы в районе Термез – Мазар-и-Шариф. Понимая, что традиционные способы сбора разведданных через завербованных местных агентов дают мало проку, Корнилов решился на отчаянную акцию. Сбрив усы и волосы на голове, он облачился в пестрый халат и с двумя спутниками-туркменами ночью переплыл Амударью. Под видом добровольцев, идущих на службу в отряд афганского эмира Абдурахмана, разведчики проникли в охраняемую крепость Дейдади, служившую форпостом афганцев возле границы с Россией. Конечно, без знания языков и характерной восточной внешности это было бы невозможно. Корнилову удалось добыть ценнейшие сведения, сделать несколько фотографий и составить картографический план местности, после чего троица вернулась в Россию. Генерал Ионов представил капитана к награде, однако вышестоящее руководство не одобрило самодеятельности «в духе романов Майн Рида», как было сказано в рапорте, и в награде было отказано. А генералу Ионову еще и объявили выговор за то, что он рискует способными офицерами…

Впрочем, Корнилова это не остановило. Не раз под видом купца или дервиша он проникал в самые отдаленные пункты Восточного Туркестана, собирая важнейшую информацию, имевшую ценность для России. Естественно, со смертельным риском – если бы его рассекретили, мучительной смерти было бы не избежать. Особое внимание Корнилов уделял изучению боевой подготовки китайской армии и перспективам англо-китайского сотрудничества в ущерб российским интересам. Им была составлена схема организации почтового сообщения «между Ошем и Памирами», написан ряд рапортов, содержавших «обстоятельные, своевременные и точные сведения о политическом положении дел в Кашгарии, о настроении населения, о военных мероприятиях…». Позже его работа была оформлена в пятисотстраничную монографию «Кашгария или Восточный Туркестан. Опыт военно-стратегического описания». Это фундаментальное исследование до сих пор считается одним из самых полных описаний региона.

Вскоре Корнилов получил новое задание. «Под именем члена Императорского географического общества, путешествующего с целью исследования некоторых научных интересов» ему нужно было провести рекогносцировку пограничной полосы в ряде областей Персии, Афганистана, Британской Индии и России. Результатом экспедиции стали публикации «Историческая справка по вопросу о границах Хороссана с владениями России и Афганистана» и «Нушки-Сеистанская дорога». Это публичные труды, а еще были секретные документы для Генерального штаба, в которых разведчик указывал на готовность Великобритании к расширению своего влияния на Персию и среднеазиатские районы Российской империи, что создавало потенциальную угрозу и требовало немедленного укрепления российской границы.

К этому времени Корнилов был отлично известен англичанам, и тайные операции с его участием стали слишком опасными. В 1903 году Корнилов уже абсолютно легально в военной форме отправляется в Индию с целью «изучения языков и нравов народов Белуджистана», а фактически — для анализа состояния британских колониальных войск в этом регионе. За время этой экспедиции Корнилов посетил Бомбей, Дели, Пешавар и военный центр англичан в Агре, наблюдал за британскими военнослужащими, анализировал состояние колониальных войск, общался с британскими офицерами. А благодаря знанию языка урду уже негласно собирал сведения у местного населения. В 1905 году его изначально секретный «Отчет о поездке в Индию» был опубликован Генеральным штабом, а в 1906 году за свои научные труды Корнилов был избран действительным членом Императорского Русского географического общества.

От Кореи до Китая

О начале русско-японской войны Корнилов узнал из сообщений агентства Рейтер, находясь в Пешаваре, а по возвращении на родину немедленно подал рапорт в действующую армию. Хотя уже имел назначение в Генеральный штаб. Прошение он подавал неоднократно, и в итоге был назначен на должность начальника штаба 1-й бригады Сводно-стрелкового корпуса, отправлявшегося в Маньчжурию. На фронт корпус прибыл лишь в конце декабря 1904 года, когда Порт-Артур уже капитулировал и исход кампании был практически предрешен. Однако войска готовились к новому, решающему сражению, которое и состоялось под Мукденом. Здесь Корнилов проявил себя во всем блеске: в критический момент, когда полки его бригады и разрозненные остатки других разбитых частей оказались в окружении, он взял на себя инициативу и сумел решительным ударом прорвать оборону врага. Бригада вышла к своим, сохранив знамена и вынеся с поля боя всех раненых. Корнилов лично водил солдат в штыковую атаку, за что получил чин полковника и орден Святого Георгия 4-й степени.

После войны Корнилов получил назначение в Главное управление Генерального штаба, где отвечал за постановку разведывательного дела в южных округах и вел отдел «иностранной азиатской статистики». Но всего через год спокойной столичной жизни ему опять стало тесно в Петербурге, и он снова подал прошение о переводе на восток. Теперь ему предстояло занять должность военного агента в Китае.

Корнилов, хорошо знавший этот регион, отлично видел, как менялась Поднебесная под влиянием оккупировавших ее европейских стран. И, конечно, понимал, что это может стать весьма опасным для граничившей с Китаем России. Чтобы подтвердить слухи о том, что в Китае стали переоснащать и обучать армию на европейский манер, Лавр Георгиевич неоднократно устраивал рискованные рейды вглубь страны, одеваясь то китайским мандарином, то монгольским торговцем. Свои выводы он суммировал в книге «Вооруженные силы Китая», которая был издана в 1911 году в штабе Иркутского военного округа: «…будучи еще слишком молодой и находясь в периоде своего формирования, армия Китая обнаруживает еще много недостатков, но… наличное число полевых войск Китая представляет уже серьезную боевую силу, с существованием которой приходится считаться как с вероятным противником…». Корнилов отмечал рост железнодорожной сети и активное перевооружение армии, а главное, изменение отношения к военной службе со стороны китайского общества. Быть военным в Поднебесной становилось престижно, для службы в армии требовали даже особые рекомендации.

Сдав должность военного агента, Корнилов отправился в Россию, но, чтобы не тратить время попусту, решил проехать через Монголию и Восточный Туркестан. А это, между прочим, около шести тысяч верст. Опытный взгляд разведчика отметил слабость китайских гарнизонов на юго-восточной окраине Российской империи и настороженно-враждебное отношение монгольских князей и лам к китайским военным и чиновникам. По возвращении в столицу полковник Корнилов прочитал в Главном штабе доклад на тему «Военные реформы в Китае и их значение для России», который стал своеобразным итогом «китайского» периода его довоенной биографии. На память об этом периоде военной биографии у генерала остался золотой перстень-печатка с иероглифической монограммой, использовавшийся «в весьма экстренных случаях или если письмо было секретно и исходило от него», как писал позже в своих воспоминаниях адъютант Корнилова Разак-Бек Хан Хаджиев.

На дальнем пограничье

Вскоре командующий Заамурским округом пограничной стражи генерал-лейтенант Е. И. Мартынов, хорошо знавший Лавра Георгиевича по русско-японской войне и его работе в Китае, предложил ему перейти под свое начало. Перспектива занять генеральскую должность с жалованьем 14 тысяч рублей в год показалась полковнику Корнилову заманчивой, и он согласился. В конце декабря 1911 года он был произведен в генерал-майоры и отправился в Харбин в качестве командира отдельного отряда пограничной стражи.

Вот выдержка из письма Лавра Корнилова его сестре:

«Я прокомандовал отрядом, что соответствует дивизии, почти два года и чувствовал себя отлично: обстановка самая военная, отряд большой – пять полков военного состава, в том числе три конных, хорошее содержание и отличная квартира».

Однако дела обстояли благополучно только на первый взгляд. «В конце 1913 года у нас в округе начались проблемы по части довольствия войск, стали кормить всякою дрянью. Я начал настаивать, чтобы довольствие войск было поставлено на других основаниях, по крайней мере, у меня в отряде. Мартынов поручил мне произвести расследование… В результате открылась такая вопиющая картина воровства, взяточничества и подлогов, что нужно было посадить на скамью подсудимых все хозяйственное управление округа во главе с помощником начальника округа генералом Савицким. Но последний оказался интимным другом премьер-министра Коковцова и генерала Пыхачева, которые во избежание раскрытия еще более скандальных дел потушили дело. В результате Мартынова убрали, а я, несмотря на заманчивые предложения Пыхачева, плюнул на пограничную стражу и подал рапорт о переводе в армию».

Непримиримость к воровству могла дорого обойтись строптивому генералу – всемогущие враги сделали все, чтобы сослать его куда подальше. А конкретно – на остров Русский в Японском море – один из самых восточных гарнизонов страны, где Корнилов принял командование над 1-й бригадой 9-й Сибирской стрелковой дивизии. И неизвестно, как бы сложилась дальше карьера опального генерала, не начнись война. 19 июля 1914 года генерал-майор Корнилов в соответствии с мобилизационным предписанием срочно убыл на Юго-Западный фронт.

Лев в клетке

В августе Корнилов принял командование знаменитой 48-й «суворовской» дивизией, полки которой носили названия суворовских побед: «Ларго-Кагульский», «Рымникский», «Измаильский», «Очаковский». Через некоторое время к ее названию добавилось и определение «стальная». В ноябре 1914 года в ночном бою при Такошанах группа добровольцев под командованием Корнилова прорвала позиции неприятеля и, несмотря на свою малочисленность, захватила 1200 пленных. «Корнилов – не человек, стихия», – сказал потрясенный этой дерзкой вылазкой плененный корниловцами австрийский генерал Рафт. За бои под Галичем Корнилов был награжден орденом Владимира 3-й степени с мечами, произведен в генерал-лейтенанты.

Весной 1915-го началось «великое отступление». Фронт катился на восток, кругом царил хаос. Дивизии, располагавшиеся слева и справа от «суворовцев», были разгромлены и откатились назад, Корнилов же решил держать фронт до приказа об отступлении. Когда приказ поступил, было уже поздно – дивизия была окружена. Как и под Мукденом, генерал повел своих бойцов на прорыв. Вот как позже в отчете описывал ситуацию тех дней сам Корнилов: «Полки дивизии отбивались на все стороны, имея целью возможно дороже отдать свою жизнь и свято выполнить свой долг перед Родиной. 48-я пехотная дивизия своею гибелью создала благополучный отход тыловых учреждений 24-го корпуса, частей 12-го корпуса и соседних с ним частей 8-й армии».

Сначала генерал с одним полком прикрывал отход трех других, затем с одним батальоном сдерживал врага, чтобы ушли остатки полка. Знамена всех частей были спасены. На рассвете 25 апреля 1915 года остатки штаба дивизии окружили австрийские части. Отказавшись сдаться, раненный в руку и ногу Корнилов ушел в горы, однако к вечеру 29 апреля после штыкового боя был взят в плен. Вместе с ним австрийцы захватили пятерых солдат и санитара – всех, кто остался от арьергарда.

В начале мировой войны еще сохранялись традиции джентльменского отношения к врагам. Офицеру достаточно было дать слово чести, что он не будет делать попыток бежать, и его заключение превращалось в формальность – обычно пленным разрешали свободно передвигаться без конвоя, лишь на ночь возвращаясь в лагерь. Старшим офицерам и генералам даже оставляли вестовых, если они вместе попадали в плен. Но Корнилов дать слово отказался. Три раза он бежал из заключения, – его ловили. Здесь азиатская внешность уже не помогала ему, а, наоборот, привлекала лишнее внимание. Впрочем, о нем и без этого было великолепно известно, ведь практически все австрийские газеты разместили репортажи о пленении «наилучшего генерала российской армии». Четвертый побег оказался успешным. Генерал две недели не ел, только пил крепкий чай. В итоге сердцебиение у него катастрофически участилось, и его положили в госпиталь, где режим охраны был менее строгим. Это была часть плана. Бежал Корнилов с чешским санитаром Франтишеком Мрняком, им предстояло из окрестностей Вены добраться до венгерско-румынской границы. Мрняка схватили, а Лавр Георгиевич более двадцати дней прятался в горах, в одиночку пробираясь через горные массивы. К жилищам он выйти не мог, питался лишь тем, что находил в лесу. В итоге ему удалось добраться до русской военной миссии в Румынии, откуда в сентябре 1916 года он был переправлен в Петроград.

Теперь он стал по-настоящему знаменит. Его подвиги расписывали и приукрашивали в газетах, император лично наградил его «Георгием» 3-й степени. Между тем супругу и детей (сына и дочь) он нашел в тяжком положении – когда генерал оказался в плену, его жалованье им выплачивать перестали, и семья вынуждена была со съемной квартиры даже переехать в общежитие. Сам Корнилов о перенесенных тяготах не распространялся, хотя сохранилось его письмо сестре: «…подробности своего бегства не буду описывать; из газет ты кое-что знаешь, хотя врали они невозможным образом. Бог даст, когда-нибудь встретимся, тогда расскажу. Хочу только сказать, что во время войны, плена и бегства я на практике убедился, что бывают в жизни человека такие минуты, когда только чудо и помощь Божия выводят его из неминуемой гибели. Такие минуты у меня были…».

Лишь десять дней пробыл Корнилов в столице и снова уехал на фронт, приняв 25-й корпус. Снова показал себя геройски. В феврале 1917-го по приказу государя Корнилова назначают командующим Петроградским гарнизоном. Царь и его окружение чувствовали приближение бури и надеялись на решительность генерала, однако, когда он прибыл в столицу, у власти уже находилось Временное правительство. Корнилову часто ставят в вину тот факт, что он арестовал царскую семью, но это больше походило на операцию по ее спасению: разнузданная пьяная толпа могла просто растерзать ненавистных Романовых. «Генерал вел себя в высшей степени по-рыцарски», – написала в дневнике императрица Александра Федоровна.

Лишь месяц Корнилов пробыл в Петрограде. Его попытки жестко навести порядок в городе были остановлены командованием и правительством, а нарушать приказы генерал не привык. Тогда он написал рапорт об отправке на фронт, «не считая возможным для себя быть невольным свидетелем и участником разрушения армии…». Ответственным за развал он назвал Петроградский Совет, но не понимал и не мог принять бездеятельности Временного правительства. В апреле 1917-го Корнилов принял командование над легендарной восьмой армией, от которой, как выяснилось, сохранилось только имя.

Генералу оставался последний год жизни, полный переживаний и разочарований. Он вместит отчаяние «ударных «корниловских» батальонов», назначение главнокомандующим несуществующей армии, предательство Керенского и несуществующий мятеж, арест и заключение в Быхове, бегство из плена и переход через заснеженные леса и поля на Дон, героический «Ледяной поход» и бои за Екатеринодар. За последний год генерал Корнилов словно прожил еще одну жизнь, которая оказалась более сжатой, кровавой и трагической, чем та настоящая, которую он прожил до того. И в памяти народной осталась именно эта, последняя, да еще увиденная через призму революционной ненависти. Хотя заслуги генерала Корнилова перед родиной бесспорны, забывать о них мы не вправе.