Сначала на «Евровидение» решили послать певицу в инвалидной коляске. Тогда в Киеве вспомнили, что она выступала за аннексию Крыма и выступала там. Тогда в России предположили, что Украина закроет Юлии Самойловой въезд. Тогда на Украине поспешили подтвердить худшие предположения Москвы. Тогда в Москве закричали о цинизме и бесчеловечности украинской власти, которая не дала сбыться заветной мечте героической больной девушки. Тогда организаторы «Евровидения» предложили девушке выступить по скайпу. В России это предложение с презрением отвергли, а девушке пообещали, что на следующее «Евровидение» она поедет в любом случае. Сейчас ситуация зависла, переиграть ее не поздно, но что-то подсказывает мне, что переигрываться она не будет. Есть логика истории, а она сейчас состоит в том, что обе участницы конфликта делают все возможное, чтобы перещеголять друг друга в цинизме. То есть происходит явление, которое Солженицын назвал воронкой: каждая из сторон делает худшие ходы, сжимая пространство маневра.

Борьба свинства и глупости не предполагает победителя. Свинством было устроить провокацию, глупостью – на нее купиться. Хорошего выхода у Украины не было: впустить Самойлову – значит, подать повод для обвинений в слабости и беззаконии, не впустить – выставить себя монстром. Более-менее приличным вариантом могло быть дистанционное выступление, которое, кстати, повышало шансы Самойловой, которую как бы обделили дважды: сначала – болезнь, приковавшая ее к коляске, потом – СБУ, снова ограничившая ее перемещения. Но и для России хорошего выхода не было: мы сверхдержава или кто? И Самойлова потеряла свой шанс выступить на подмостках «Евровидения», хотя бы и по скайпу: ей предстоит дожидаться будущего года. Был у президента Порошенко шанс заявить, что милосердие выше закона, но в нынешних обстоятельствах он вряд ли им воспользуется.

Беда России в том, что с самого начала российско-украинской гибридной войны она продуцирует ситуации, в которых нет правильного поведения, оптимальной модели, нравственного поступка. Нарушен закон, после этого все стало можно, и ситуация выведена за рамки морали, которые, хотя бы иллюзорно, соблюдались в докрымскую эпоху. Крым нельзя ни законно присвоить, ни вернуть; даже право сильного в данном случае сомнительно. С Донбассом никакой дорожной карты нет тем более. Россия с Украиной не могут ни примириться, ни полноценно порвать; выполнение требований украинских радикалов поведет к распаду и уничтожению самой Украины, а осуществление программы российских радикалов – к открытой, уже не гибридной войне России со всем миром. Надеяться, что такая война выкует в России новое поколение чистых и честных людей, невозможно, поскольку война ни одной проблемы не решает – она все их загоняет вглубь. И вернуть все на прежнее место уже не удастся – погибли тысячи, а то и десятки тысяч; критерии упразднены, и случай «Евровидения» на этом фоне не стоил бы рассмотрения, если бы не его удручающая показательность.

И вот так, собственно, везде и во всем. Россия сегодня ввергнута в состояние, когда воронка просматривается на любом направлении: нет ни одной области русской жизни, где был бы возможен нравственный выход. Тупики на каждом шагу: Рамзан Кадыров нехорош, но альтернатива в виде анклава радикального ислама еще хуже. Флинн плох, но разоблачители Флинна еще лицемернее. Марин Ле Пен – ужасная перспектива, но судебный процесс против нее напоминает худшие проявления борьбы с инакомыслием все в той же России. Объективность немыслима, ибо на войне не бывает объективности, а у нас сегодня во всем логика войны: критиковать оппозицию нельзя – ты тут же становишься союзником упырей; сочувствовать Украине нельзя – украинские упыри тут же обнажают клыки, и сочувствие мгновенно испаряется; российским имперцам противостоят русские националисты, а Навальному – «яблочники». И я не знаю, в какой момент мы вползли в это состояние: тогда ли, когда рушился Советский Союз со всеми его грязными делами и правильными словами, или тогда, когда СССР разлагался и лгал на каждом шагу? А может, все случилось еще в царской России, когда революционеры стали святыми и критиковать их – значило вставать на сторону вешателей? После каждого очередного разрушения морали должно проходить лет тридцать–пятьдесят, чтобы она успела восстановиться хотя бы до уровня наших пьяных и депрессивных, но культурных семидесятых. В девяностые все снова рухнуло, и есть ли у нас полвека до следующей реконструкции – не знаю.

А пока жаль Самойлову. Да и всех жаль. Не для таких же гадостей родится человек.