Физика надежнее лирики

Ярмарка нон-фикшн традиционно ожидается писателями, читателями и особенно издателями как главное литературное событие года, к ней приурочиваются выпуск самых сенсационных новинок и наиболее увлекательные дискуссии – и это еще одно отражение недавно возникшей моды на интеллект и просвещение. Мода эта нам никем не навязана, нарастает снизу и связана с нежеланием России превращаться в духовную провинцию. Но ярмарка этого года изумляет почти полным отсутствием сенсаций – да, строго говоря, и вообще событий. Если вдуматься, удивляться нечему, поскольку в мире сейчас пауза перед новым генеральным сражением. А христианство и соответственно история отличаются именно тем, что каждое генеральное сражение разыгрывается как первое: вообще-то теоретически мы знаем, что добро побеждает, но каждый раз возникает неуверенность. Иначе неинтересно.

Это генеральное сражение затронет и Россию – чуть ли не в первую очередь, потому что в Европе христианство уже победило, а у нас еще нет, у нас под его именем действует нечто совсем иное. Историю, как сказал один из основателей НСДАП, пишут победители; это не совсем так, но литературу уж точно пишут они. Им достается осмысливать происшедшее со своих позиций. Побежденные, конечно, оправдываются, но их не слушают.

Проблема в том, что сегодня непонятно, кто победитель. Какая Россия подлинная – путинская или пушкинская, а может, как полагают некоторые, это вообще одно и то же? Правительство у нас – азиат или европеец? Свобода для России – цель или исторический эксцесс, который надо забыть, как страшный сон? Не соскучился ли весь мир по новым варварам, и не привела ли христианизация Европы к одряхлению и беззубости? А то, может, пора уже заменить выродившееся, как считают многие, христианство на боевой и пассионарный ислам? Способны ли люди сегодняшнего Запада выигрывать войны или только защищать свободу слова, и не ведет ли свобода к духовной расслабленности? Является ли война нормальным состоянием человека, и надо ли радоваться, что железо и кровь опять разрешают мировые вопросы? Ильин или Бердяев? А может, вообще к черту обоих и да здравствует Николай Стариков?

Все эти вопросы опять неразрешимы, и хотя теоретически мы все понимаем, что свобода лучше умеет защищаться, что нынешнее состояние России – временное помрачение, что мракобесие никогда еще никого не осчастливило, сегодня все это нуждается в новых доказательствах, увы, экспериментальных. Когда известинский фельетонист пишет, что в России родилась наконец-то политическая нация, он безоговорочно прав, просто за политическую нацию он принимает согласных, зомбируемых, большинство, иначе говоря; эта нация построена на идеях захвата, лжи и деградации, а стало быть, никакой нацией не является. Но политическая нация – резистентная к пропаганде и способная к созиданию – в России безусловно строится, причем именно сейчас; голос ее почти не слышен, но становится все громче. Погубит ее война или укрепит, если до войны действительно дойдет? Станет ли всемирная борьба против ИГИЛ (запрещено в России) поводом для возвращения Путина в число мировых лидеров или маргинализует его окончательно? Все это неясно: победа над фашизмом в свое время сильно укрепила позиции Сталина и позволила окончательно закрепостить победителей. Мы переживаем примерно то же литературное молчание, каким были отмечены советские – и европейские – предвоенные годы. Чтобы писать прозу – да и не только прозу, пожалуй, – нужны твердые нравственные позиции, а у кого они сегодня есть?

Вот почему книжная ярмарка – главное зеркало эпохи – отражает главным образом всеобщий интерес к биологии, физике, к проблемам смерти и старения, диеты и спорта; приглашены знаменитые специалисты по квантовой физике и физиологии, но гуманитарные науки и политические дискуссии пребывают в загоне. Кое-какая политика есть – но в формате федеральных ток-шоу, где пацифисты и демократы давно играют роль мальчиков для битья. Ни одной серьезной литературной новинки – потому что какую литературу можно писать там, где нет веры даже в таблицу умножения? Новая проза, если она и есть, повторяет зады советской литературы; ХХ века словно и не было; модерн, кажется, окончательно съеден масскультом. В Штатах это все-таки не так – появился новый роман Франзена, выходит масса документальных книг об исламе и о радикализме, подводят итоги правления Обамы и его реформ; в Англии кипят исторические дискуссии и сочиняют провокативные, черно-юмористические романы о новом поколении; в Германии продолжают спорить о том, преступниками или жертвами были немцы во Второй мировой. В России дискуссии табуированы, политика сводится к пропаганде (на ярмарке удивительно много книг о фашистской Украине и героической Новороссии, в которой заново отковывается русская нация; нация вообще – одно из самых популярных слов в заголовках и подзаголовках).

Главными писателями девяностых и отчасти нулевых были Пелевин, Сорокин и Акунин; на смену им так никто и не пришел – «новые реалисты» захлебнулись в патриотическом угаре, при этом с позитивом у них серьезный напряг, а вечно изображать ад проклятых девяностых несколько утомительно. Даже для того, чтобы написать сегодня, допустим, честный подростковый роман, где будет рассказана история вроде одиссеи Варвары Карауловой, нужна нешуточная смелость: придется ведь признавать, что дети бегут в ИГИЛ потому, что люди с убеждениями и способностями на Родине как-то не слишком востребованы. Даже чтобы написать роман о любви, нужна страсть – а способен ли конформист, чьи страсти загнаны глубоко в подсознание, испытывать сильное чувство? И много ли хорошей литературы было в СССР в 1938 году? Два великих подпольных романа – «Мастер и Маргарита» о визите в Москву дьявола и «Пирамида» о визите в Москву ангела – плюс «Старик Хоттабыч» о визите в Москву джинна. Поэзия либо молчала, либо пела «Славься».

Хочется надеяться, что подпольная литература, где все названо своими именами, вызревает в России и сейчас – но кто же сегодня обладает булгаковской или леоновской высотой взгляда, позволяющей увидеть всю глубину падения? Историческая беллетристика, правда, цветет – она рассказывает и о Средневековье, и о военном и послевоенном времени, и даже о массовых высылках провинившихся народов; но о современности все молчат, и вовсе не потому, что боятся цензуры. А просто сегодня опять непонятно: победят силы добра или вслед за двумя тысячелетиями христианства настанут темные века?

Оно, конечно, понятно, что не настанут. Но писатели – люди нервные и готовятся на всякий случай к худшему. Так что физика на сегодняшний день надежней.