Вслед за православными патриотами, негодущими по поводу искаженного кинолика Николая II, потянулись правоверные коммунисты, шокированные киносатирой на Сталина.

Все смешалось в доме Поклонских. Пока в правом углу сцены «русского мира» порхала «Матильда», в левом из-за бархатного занавеса явился «Сталин». Сразу на лафете. В окружении скорбящих соратников. Балет смешался с прощанием.

Слились эпохи. Державность – с народностью. Государь – с тираном. Перед рядами зрительного зала, спешно покидаемого плотными мужчинами с краснорожими значками на пиджаках, дамами с алыми лентами в прическах-халах, надушенными «Красной Москвой». Коммунисты – выход налево. Скорбящие о бледных лицах, с горящими распутинским огнем очами, с образами последнего Государя в руках – боковая дверь направо. Встреча в фойе.

«Мерзость» и «очередная форма психологической войны против нашей страны». Это кто сказал? Противники осквернения памяти Николая II или негодующие коммунисты? Могли сказать и те, и другие. Эти слова в наше время универсальны. В этом – ирония. Но принадлежат они все-таки депутату-коммунисту, члену ЦК КПРФ и главе ее пресс-службы. «Пойдешь налево – придешь направо» – из анекдота, в котором товарищ Сталин резюмирует путь товарища Троцкого.

В годовщину столетия захвата власти в России большевиками и спустя восемьдесят лет после начала «большого террора» российская партия коммунистов не нашла для себя более достойного занятия, как призывать к запрету проката в России британской комедии «Смерть Сталина». Дело даже не в том, что публичные заявления КПРФ делают рекламу «Смерти Сталина».

Это новое свидетельство обветшалости левой идеи в России, один из авангардов которой с чудовищной серьезностью бросается запрещать смех над давно минувшим. Это – безнадежное ретро.

Много говорят о кризисе власти в России – о потере ориентиров – ссылаются на провальные десятые годы. Обсуждают кризис либералов в нашей стране – ссылаются на девяностые.

Но левую идею, реализация которой потрясла нашу страну до основания, даже и не обсуждают, настолько ужасен был опыт. Историками доказано, что в год большого террора – с августа 37‑го по ноябрь 38‑го – арестовано 1 млн 600 тыс. человек, расстреляно 680 тыс.

Может быть, свойство так называемых «великих эпох», принесших массовые смерти во имя идей, заключается в том, чтобы накладывать проклятие на своих будущих адептов? Проклятие быть привязанным к символам прошлого, его образам, лицам, идеям, словам? «Великие эпохи», пропитавшие ядом воспоминания детства, смешавшись с ними, сжигают сердца памятью о пионерском галстуке с его светлым, мягким, ласкающим касанием лица на линейке в летнем лагере.

Торжество кровавых побед и романтику детства объединяет одно – навсегда ушедшее прошлое.

И еще живет в современной российской левой идее, воплощенной в институте КПРФ, страх.

Нельзя закрыть дверь, выбросить ключ от покрытого плесенью дома и уйти на улицу навсегда, пустившись в вольное плавание от уютной буржуазной жизни, как когда-то поступил Владимир Ульянов. Ходить с дыркой на подошве, вечно искать деньги на революцию, попав в тюрьму, мыть в ней полы (как Ильич в фильме Сергея Юткевича «Ленин в Польше»).

Может быть, та далекая большевистская бедность сделала цепкой их хватку за ствол власти, живущую и в нынешних мирных, придворных, округлившихся коммунистах. Оторваться от власти и уйти в бедность – опасно. Впрочем, в этом нет необходимости.

Безыдейное, коммерческое российское начальство нуждается в эклектике. Поэтому ее современный идейный каркас (включая хорошее советское прошлое, крымнаш, вертикаль, государственные интересы) составляют взгляды КПРФ и ЛДПР, покрытые краской безжалостного «либерализма» чубайсовского толка.

Новая левая идея из таких связанных с прошлым структур, как КПРФ, родиться не может.

Она придет в политику с двух сторон – с улицы и из университетской аудитории. Она впитает в себя наше время, будет вдохновляться будущим, в ней, как в костре, сгорит марксизм, она по-новому прочитает молодого Маркса, признает правду либерализма – ценности личности, примет охватившую мир лихорадку технического обновления.

Для новой левой идеи само собой разумеющимся будет признание тупиком и кошмаром советского, китайского, кампучийского коммунизма. Она не захочет иметь с ними ничего общего, будет видеть в этих образцах вечное предостережение, осуждать их целиком. «Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым», – писал Карл Маркс.

Когда левые политики в России научатся смеяться над комедиями о бывших вождях, тогда можно будет сказать, что левая идея перестала быть только прошлым.