Печать дна

«В подполье можно встретить только крыс» – так назвал свою автобиографию выдающийся советский диссидент, генерал Петр Григоренко. Понятно, что в его случае это горькая ирония, но вообще-то подполье не способствует душевному здоровью.

Войнович – самый трезвый из отечественных инакомыслящих – писал, что в диссидентском движении фанатики, ревнители нравственной чистоты, а то и прямые доносчики встречались почти так же часто, как в легальном советском социуме. А многие вообще с ума сошли от собственной святости, и непримиримые их глаза пылали огнем такой нетерпимости, какую было уже не встретить, например, в комсомоле. Короче, неофициальная культура нередко наследует все пороки официальной, да еще и возводит их в квадрат – как секта, борющаяся с продажностью и секулярностью церкви, оказывается подчас страшней любой церкви, даже породнившейся с государством и торгующей индульгенциями.

Многие российские беды объясняются все-властием официоза: несогласным почти негде существовать в легальном поле, их постоянно шельмуют. Оно и понятно – у официоза напряги с позитивной программой, топтать он умеет, а предлагать – не очень. Всех умных отсекли на пороге. Надо давить, травить. Несогласные укрываются по щелям, благо щелей-то в России хватает, но подпольное существование накладывает на них ужасный отпечаток. Они нетерпимы, не умеют договариваться, мечтают о мести, а дорвавшись до власти, сами принимаются все запрещать, как Ленин.

Это наследие подполья, которого тут никто еще не избежал. И новое поколение не избежит, потому что уже изувечено кислородным голоданием и дефицитом солнечного света. Я это все пишу к Дню интернета, если кто не понял. В мире таковым днем считается 4 апреля, а в России день Рунета – 7 апреля, поскольку именно тогда (в 1994 году) был зарегистрирован в международной базе данных домен ru. И раз уж 4 и 7 апреля так сблизились, используем этот предлог, дабы рассмотреть главные особенности русской духовной и политической жизни.

Эта жизнь протекает сейчас главным образом в интернете, потому что все остальные СМИ поставлены под тотальный контроль. Смысл этой постановки – при том, что айфон сделал сеть потенциально доступной всем желающим и отыскать любую информацию проще репы, – конечно, не в сокрытии данных и даже не в пропаганде, а в том, чтобы зафиксировать: государство думает вот так. Все, кто думает не так, – враги государства или, по крайней мере, неправильные граждане. Информация не то чтобы запрещается, а маркируется: говорить, думать и писать так-то не следует. Вы можете, конечно, это делать, но тогда мы вас рано или поздно к ногтю. В результате оппозиция, вытесненная из всех телепрограмм, приобретает все черты сетевого сообщества – грубого, невежественного и безответственного.

Почему в сегодняшней российской политике можно все? Осквернить могилу, например, или сфотографироваться на фоне разрушенного народного мемориала на «Немцовом мосту»? Да потому, что еще раньше все стало можно в интернете. А почему российские неонацисты – которые покамест еще оппозиция, но кое-где уже явно власть или, во всяком случае, ее боевой авангард, – так безбашенны, так любят фотографироваться с трупами? Откуда ужасы Новороссии, о которых так много пишется опять-таки в интернете? Почему никого давно не смущает призыв к убийству оппонента? Да потому, что это психология все того же русского подполья, нечаевских засекреченных «пятерок», то, что так перепугало самого Достоевского, открывшего подпольность именно в себе. Подпольность – его изобретение, но до такого ада и он не доходил. Потому-то именно ему и удался образ Верховенского – великого конспиратора, личности без тормозов.

Какие, помилуйте, тормоза в Сети? Она на то и Сеть, чтобы позиционировать себя как всеобщую, универсальную мусорную яму. И пребывание в этой яме чрезвычайно комфортно – потому что здесь реализуются все тайные мечты; здесь можно заголиться, смотреть порнуху, любоваться насилием, хотя бы и эротическим, взрывать врагов, ибо они виртуальны! Интернет превратил всю русскую политику в бесконечную компьютерную игру, где оппонента можно убить, расчленить и воскресить по желанию. И точно такой же помойкой станет наша публичная политика, как только рухнут скрепы – отнюдь не духовные, исключительно полицейские, – которыми сегодня Россию удерживают от развития.

Зачем внутренний редактор – ведь он убивает свободу, то главное, за чем мы спускаемся в Сеть! В интернете равноправны эксперт и неофит, ученый и дилетант, скромный подвижник и наглый тупица: случилось самое опасное – заднице дали слово, и задница запела соловьем, тем самым, который на бесптичье. После фактического истребления советской интеллигенции, которая оказалась деклассирована, растеряна, а иногда и попросту изнасилована, право голоса получил каждый, и «ни одно слово не лучше другого», как писал Мандельштам в 1922 году. Но тогда на свободу хлынули не только гнилостные и обывательские, с зощенковским говорком, силы, а и здоровые, творческие волны. Сегодня подполье было слишком долгим, и когда в России наконец опять будет политическая жизнь, она будет отчетливо напоминать крысиную. Потому что в светлое поле ее не пускали, а в темноте неоткуда взяться благородству.

Все это не значит, что я противник сетевой политики и тем более интернет-культуры. Я могу сколько угодно ругать атмосферу, загаженную выхлопами, но другой у меня нет. У нас сегодня одна публичная сфера – это Сеть, которая неуправляема и потому неконструктивна. Где все можно – ничто не нужно. Сеть забывает о любом шоке на следующий день. На любую травлю в Сети найдется милосердие и поддержка для затравленного одиночки. Сеть – единственная форма существования – точней, выживания – в стране, где запрещено все (теперь вот – еще и спектакли по классике). И не надо удивляться, когда на руины сгнившего дома из подполья хлынут еще не виданные сущности – почти безглазые, яростные, сросшиеся хвостами. По-своему прекрасные. Очень интересные.